– Ты ее продал дряхлому рыцарю!
В окнах соседних домов появились любопытные лица. Ле Портьер надменно выпрямился:
– Сопляк!
В темноте Питер не заметил взмаха палки и взвыл от боли: удар пришелся по локтю.
– Убирайся! – приказал ле Портьер.
В Питере вскипела злость, и он с кулаками бросился к чиновнику, но тут заметил в дверном проеме Алисию. Лицо ее, освещенное дрожащим пламенем свечи, выражало безмерное презрение и упрек.
Юноша оцепенел.
– Ступай прочь, мальчишка! – холодно вымолвила Алисия и ушла в дом.
Питер недоуменно посмотрел ей вслед, пожал плечами и, провожаемый любопытными взглядами соседей, побрел вдоль улицы, не подозревая, что из темноты за размолвкой злорадно наблюдает еще один свидетель.
Уильям атте Бригге допоздна засиделся в трактире на постоялом дворе, а по пути домой заметил одинокого захмелевшего прохожего и, признав в нем Питера Шокли, решил за ним проследить. Со злобным удовольствием он отметил разбитое окно и попытку ввязаться в драку с ле Портьером, и сразу сообразил, что на этом юноша не остановится.
Питер вернулся на рыночную площадь и принялся угрюмо пинать деревянные столы, потом подобрал с земли булыжник и с яростным воплем запустил им в стену.
Уильям, гадко ухмыльнувшись, отыскал под прилавком увесистое полено, с размаху швырнул его в окно церкви Святого Фомы и побежал к дому бейлифа.
Немного погодя бейлиф явился на рыночную площадь и задержал Питера, уныло бродившего между прилавками.
– Я своими глазами видел, как он бил окна в доме ле Портьера. Все соседи на Кастл-стрит подтвердят, – объяснил Уильям судебному приставу. – А потом здесь церковное окно расколотил.
Спустя десять дней Питер Шокли предстал перед епископским судом по обвинению в нарушении общественного порядка. За разбитое окно церкви его присудили к шести часам стояния у позорного столба на рыночной площади.
– Жаль, конечно, но ничего не поделаешь, – сказал бейлиф Эдварду Шокли.
Однако Уильям атте Бригге этим не удовлетворился.
Стояние у позорного столба было унизительным и постыдным наказанием: преступника заковывали в колодки – тяжелые деревянные бруски с отверстиями для рук и шеи, – а толпа забрасывала его гнилыми овощами и даже камнями.
Эдвард Шокли разгневанно набросился на сына:
– Ты опозорил семью! Теперь я тебе сукновальню не доверю!
На следующее утро Питера вывели на рыночную площадь и приковали к позорному столбу.
«Все пропало! Все мои мечты пошли прахом, – уныло думал юноша. – Ни Алисии, ни сукновальни…» Он едва не заплакал, представив любимую в старческих объятиях винчестерского рыцаря, и невидящими глазами уставился в толпу, даже не заметив, что уличный мальчишка, метко швырнув гнилое яблоко, раскровенил ему губы. Спустя некоторое время Питер сообразил, что рядом с ним кто-то стоит. Колодка на шее мешала повернуть голову, но он видел ноги в грубых сандалиях и запачканный грязью подол серой рясы францисканского монаха.
К тому времени в Саруме появились два монашеских ордена: проповедники-доминиканцы в строгих черных одеяниях, основавшие монастырь неподалеку от Уилтона, и последователи Франциска Ассизского, нового святого, недавно канонизированного Римской церковью. Серые братья, как называли францисканцев, следовали заповедям апостольской бедности, провозглашали любовь к ближнему и своими добрыми деяниями уже заслужили уважение жителей Солсбери и благоволение короля. Они пришли в Сарум из Италии пятнадцать лет назад, и епископ отвел им скромный дом на Сент-Энн-стрит – улице Святой Анны, – у соборного подворья.
Питеру прежде не доводилось встречаться с францисканцами, и теперь он с любопытством рассматривал стоящего перед ним монаха. Молодой человек, смуглый и темноволосый, оказался ровесником Питера.
– Ты за что в колодки попал? – с мелодичным итальянским выговором спросил францисканец.
– В наказание за мои прегрешения, – ответил Питер. – И из-за девушки. А ты что здесь делаешь?
– То же самое. – Монах сверкнул белозубой улыбкой и представился: – Меня зовут брат Иоанн. – Он уселся у ног юноши и дружелюбно попросил: – Ну, рассказывай.
Питер пустился в пространный рассказ о своих злоключениях, а под конец признался:
– Знаешь, хоть я и был пьян, но не припомню, чтобы церковные окна бил.
Иоанн в свою очередь поведал юноше о жизни в Италии – он тоже был родом из семьи торговцев. За беседой с монахом незаметно пролетел час.
– Отец меня никогда не простит, – удрученно вздохнул Питер. – Ведь я семью опозорил…
– Простит, дай ему время, – улыбнулся Иоанн.
– А как мне прощение заслужить?
– Прилежным трудом и послушанием, – ответил монах.
Тут его окликнул другой францисканец, и Иоанн отошел. Питер остался в одиночестве.
Солнце медленно поднималось к зениту. Питер взмок от жары, но, по счастью, никто из посетителей рынка не обращал на него внимания. Около полудня на площади появился Уильям атте Бригге с корзиной гнилых овощей и здоровенной репой в руках. Он гадливо улыбнулся и, озираясь, подошел к позорному столбу. За торговцем увязались уличные мальчишки, предвкушая забаву, – до этого их отпугивало присутствие францисканца.
Уильям атте Бригге решил, что ему представился великолепный случай поквитаться с проклятыми Шокли за давнюю обиду. Он опустил корзину на землю и велел мальчишкам выбрать подходящие снаряды. В лицо Питеру тут же полетел кочан капусты. Дети завопили от восторга.
От гнилых овощей большого вреда не было, однако Уильям, злорадно ухмыляясь, примеривался запустить в юношу увесистой репой. Питер пригляделся, с ужасом заметил, что в корнеплод вонзен острый осколок кремня, и приготовился звать на помощь. Уильям атте Бригге молниеносно замахнулся и изо всех сил швырнул репу.
Питер, неловко отшатнувшись, стукнулся затылком о колодку. В глазах потемнело, лицо исказилось от боли. Кто-то вскрикнул, но сам юноша ничего не почувствовал. Неужели Уильям промазал?
Он осторожно приоткрыл глаза. В трех шагах от него распростерся молодой францисканец. Лицо монаха заливала кровь из глубокого пореза на лбу. Уильям торопливо подхватил корзину и бросился бежать.
– Ты зачем это сделал? – ошеломленно спросил Питер.
– Нас, францисканцев, не зря называют блаженными, – скорбно изрек брат Иоанн и потерял сознание.
Многие покупатели заметили, что произошло, и с отвращением смотрели вслед Уильяму. Из-за прилавков выскочили продавцы, бросились помогать монаху. Кто-то побежал за бейлифом. Чуть погодя с Питера сняли колодки.
На следующий день Питер с отцом отправились во францисканский монастырь. Брат Иоанн уже хлопотал по хозяйству. На лбу монаха багровела огромная рваная рана.
– Ну что, ты с отцом помирился? – спросил он Питера.
Питер Шокли никогда не отличался религиозным рвением, но до конца жизни делал ежегодные пожертвования францисканской обители в Солсбери.
Следующей весной Шокли едва не лишились сукновальни. Повинен в том был целый ряд непредвиденных и весьма неприятных событий, которые происходили не в Саруме, но затрагивали жизнь всех англичан.
Король Генрих III все пятьдесят шесть лет своего правления не оставлял мысли о возвращении французских владений, утраченных его отцом Иоанном Безземельным, и не желал смириться с потерей Нормандии. Когда французский король Людовик VIII вторгся в провинцию Пуату на атлантическом побережье, все еще считавшуюся владениями английской короны, Генрих решил, что настала пора действовать.
Чтобы разобраться в хитросплетениях тогдашней европейской политики, следует помнить, что при феодализме предпочтение отдавалось не государственным, а фамильным интересам. Европейские государства росли и богатели стараниями английских торговцев шерстью, фламандских и итальянских ткачей, однако были связаны тесными родственными узами правящих домов, цели и стремления которых диктовались непрочными личными связями и предпочтениями, часто наперекор здравому смыслу.
В подобной ситуации оказался и король Генрих III. Его жена Элеонора была второй дочерью графа Раймунда Беренгера V, владыки Прованса – солнечного края на юге Франции, известного своими трубадурами и менестрелями. Мать Генриха, Изабелла Ангулемская, после смерти мужа вернулась во Францию, где вышла замуж за Гуго X Лузиньяна, разорвав его помолвку со своей дочерью Иоанной. Вдобавок Генрих был родственником Хайме I, короля Арагона, который претендовал на земли Южной Франции, и шурином Фридриха II, короля Германии и императора Священной Римской империи, который жаждал ослабить Францию и захватить Северную Италию.
Для всех этих правителей Генрих был всего-навсего пешкой в крупной игре. В 1242 году от Рождества Христова он ввязался в совершенно нелепую интригу – настолько запутанную, что сами ее участники плохо понимали, чего добиваются. Правители владений в Южной Франции, при поддержке короля Арагона, Лузиньянов и даже императора Священной Римской империи, должны были изгнать Людовика VIII из областей на юго-западе страны и вернуть их Генриху. Осознавая бессмысленность этой затеи, некоторые заговорщики украдкой заключили мирные договоры с французским королем. Английские бароны, хорошо зная, что дипломатическими способностями Генрих не обладает, отказались выступить в поход. Король резко увеличил щитовой сбор и обложил иудеев непомерной тальей, а его союзники на юге Франции, догадываясь, что и полководец из Генриха никудышный, благодарно приняли у него деньги. Этим дело и закончилось. Генрих бесславно возвратился в Англию, за несколько месяцев растратив немыслимую по тем временам сумму – сорок тысяч фунтов.
