Синклер Льюис
ПРИЗРАЧНЫЙ СТРАЖ
Сорок четыре года прослужил Дональд Патрик Дорган полицейским в Нозернаполисе, и тридцать девять из них его участком был район Форест-парка.
Дон Дорган мог бы стать сержантом и даже капитаном, но начальство очень скоро поняло, что Форест-парк — его страсть. Туда он привез свою молодую жену, там они построили дом, там его жена умерла, и там же ее схоронили.
Среди водоворота расчетливых карьеристов человек, довольный своим местом, был такой отрадой, что полицейские тузы благоволили к Доргану и предоставляли ему из года в год предаваться любимому занятию — совершать обходы Форест-парка.
Дело в том, что Дон Пат Дорган обладал удивительным даром: он любил людей, всех людей. В Нозернаполисе никто еще и понятия не имел о научной криминалистике, а Дорган уже твердо знал, что долг полицейского с чистой совестью и в чистых перчатках — удерживать людей от поступков, за которые попадают в полицию. Он терпеливо уговаривал пьяных спрятаться где-нибудь в кустах и проспаться как следует и арестовывал лишь тех, которые непреклонно ковыляли домой в намерении до полусмерти избить любимую жену. Любой бездомный бродяга мог получить у Доргана немного мелочи и план окрестностей с обозначением ночлежных домов. Драчливых хулиганов он увещевал спокойно и бил их дубиной хоть больно, но безвредно. На его участке малыши могли играть в бейсбол, лишь бы они не били стекол и не совались под машины. В карманах его мундира таились настоящие залежи: не только бутерброды, которые он съедал в полночь, револьвер, наручники, юмористический журнальчик, но и фунтик с дешевыми конфетами и красный резиновый мяч.
Когда сын вдовы Маклестер пристрастился к выпивке, Дон Дорган убедил его пойти служить во флот. Все это было работой Дональда, его искусством. А наградой для него было, что Китти Сильва, раскаявшись, стала порядочной женщиной или что Микки Конорс, которого Дорган знал еще плаксивым сироткой, выучился на врача и обзавелся большой стеклянной вывеской и медицинской сестрой, которая торжественно впускала бедняков на прием к великому доктору Конорсу!
Но были двое, к кому Дорган питал тайную нежность, и она была сильнее всех добрых чувств, которые он питал к остальным людям. То был Поло Магента, паренек англо-итало-датского происхождения, чей отец, жокей, умер, отравленный кокаином, и Эффи Куглер, дочь того еврея — хозяина закусочной, который знал талмуд лучше всех в еврейском квартале, хорошенькая толстушка Эффи с черными кудрями и лукавыми главками — такая любому красавцу под стать!
Поло Магента рос настоящим мужчиной. Мальчик обожал моторы, как его отец обожал лошадей. После смерти отца он в четырнадцать лет стал мойщиком машин в гараже Мак-Мануса; а когда ему исполнялось восемнадцать, во всем городе не было водителя такси искуснее, чем он. Ему шел двадцатый год, когда он однажды забежал позавтракать в закусочную Куглера; сосиски и крекеры ему подала Эффи.
С тех пор он каждый вечер торчал в закусочной, и старик Куглер недовольно косился на дочь и на Поло, самого бравого парня в Литтл-Хелле, такого ладного в шоферской тужурке, подтянутого, как его дед, английский сержант, и белокурого, как датчанин, любо-дорого посмотреть. А Поло шептался через стойку со смущавшейся Эффи.
Куглер прятался за дверью, и Поло не мог даже заехать и пригласить Эффи покататься. И вот, тоскуя о любимом, Эффи день ото дня бледнела, а Поло приохотился к виски, что совсем не дело для шофера, который гоняет на вокзалы к приходу поездов. Он попал в аварию, правда, всего лишь смял крыло у другой машины; но еще один такой случай — и таксомоторная компания выставила бы его вон.
И тут в игру включился полицейский Дон Дорган. Поло Магента должен жениться на Эффи, решил он. Он сказал Поло, что сам шепнет девушке словечко, и, дотошно выбирая кусок колбасы для бутерброда, передал ей, что Поло ждет ее в машине около Миннис-плейс, в аллее. А вслух проворчал:
— Эффи, дьяволенок, пойдем, прогуляемся немного, если разрешит папаша. Мистер Куглер, Дон Дорган не часто приглашает с собой на прогулку дам, да ведь на дворе весна, и вы знаете нас, злодеев-полицейских. Похоже, девочке не вредно глотнуть свежего воздуха.
— Пожалуй, — протянул Куглер. — Пройдись квартал с мистером Дорганом, Эффи, да, смотри, сразу же возвращайся.
Как лев, стоял Дорган на страже у входа в аллею, где около своего такси ждал Поло Магента. Подбежав к возлюбленному, Эффи вскрикнула, и Доргану вспомнились те далекие вечера, когда он встречался со своей милой в кленовой роще, где теперь эта золотушная площадь Миннис-плейс.
— Ах, Поло, я чуть не умерла с тоски — все высматривала тебя.
— Плохо мне, маленькая. Утром встаешь — и кругом пустота: ведь знаю, что тебя не увижу. Я готов пустить машину под откос, и конец — так тоскливо мне без тебя.
— Ах, Поло, правда?
— Слушай, времени у нас в обрез. Я надумал устроиться компаньоном в ремонтную мастерскую в Нью — Торнвуде. Если дело выгорит, мы удерем и поженимся, и когда твой старик увидит, что я пошел в гору.
Голос Поло зазвенел, оживившись надеждой, но тут вдруг Дорган вздрогнул и помрачнел: через Миннис-плейс двигался Куглер. Гонимый подозрениями, он зорко всматривался в глубь аллей. Дорган не смел повернуться, чтоб предупредить влюбленных, не мог даже крикнуть им. Он улыбнулся.
— Еще раз, вечер добрый. Славно я погулял с Эффи. Разве она еще не вернулась?
Руки в боки стоял Дорган, загораживая от Куглера вход в аллею.
Куглер пронырнул у него под рукой и увидел Эффи. Она сидела с Поло в обнимку на подножке его автомобиля.
— Эффи, иди домой, — сказал старик. Спокойствие стариковского голоса выдавало страшный гнев.
Пристыженные влюбленные вскочили.
Дорган вразвалку подошел к ним.
— Послушайте, мистер Куглер, Поло — отличный парень, с будущим. Дурными привычками не страдает — так, пустяки. Он обещал мне больше не пить.
— Мистер Дорган, — сказал Куглер, — я много лет с уважением относился к вам, но… Эффи, немедля иди домой.
— Что же мне делать, мистер Дорган? — взмолилась Эффи. — Послушаться папу или уйти с Поло?
Дорган уважал божественные права любви, но в то же время он питал старомодное уважение и к правам родителей.
— Пожалуй, ты лучше иди с папой, Эффи… Я с ним поговорю…
— Ну да, вы поговорите, и другие поговорят, а мне — крышка! — вскричал юный Поло. — Прочь с дороги, все прочь!
Прыгнув на сиденье, он уже выводил машину задним ходом из аллеи. Автомобиль, накренившись, свернул за угол.
Дорган узнал, что таксомоторная компания уволила Поло: он превысил скорость и разбил задний фонарь другой машины; потом Поло служил где-то на окраине частным шофером, но его выгнали за дерзость, потом он устроился где-то еще, а теперь его арестовали, когда он катал в хозяйском автомобиле компанию пьяных молодчиков из Литтл-Хелла. Его обвиняли в краже машины и должны были судить.
Дорган почистил щеткой свой штатский костюм, в парикмахерской ему вымыли голову и постригли по высшему разряду, и он отправился к хозяину Поло, но тот не стал даже слушать полицейского, смущенно попытавшегося заступиться за юношу.
Дорган пошел к Поло в камеру.
— Все в порядке, — сказал Поло, — я рад, что меня сцапали. Уж так было нужно, чтоб меня что-то остановило. Я было совсем рехнулся, и не нажми за меня кто-нибудь на тормоза, я бы не знаю до чего докатился. А теперь вот сижу тут, читаю и раздумываю, и опять я в порядке. Я всегда так, на всю катушку, и в хорошем и в плохом. А теперь мне надо крепко подумать, и я рад случаю посидеть в покое.
Дорган унес с собой коротенькую записку, полную ошибок и нежных заверений. Поло клялся Эффи в вечной любви.
Чтобы доставить записку по назначению, Доргану пришлось прибегнуть к подкупу, а потом незаконно вторгнуться в частный дом.
Поло присудили к трем годам тюрьмы — за крупное воровство.
В этот вечер Дорган, задыхаясь, взобрался по ступеням кафедрального собора и больше часу простоял перед алтарем на коленях. Губы его шептали молитву, спину ломило от холода, он представлял себе, как молодой Поло, уничтоженный, сгорает от стыда в тюрьме, и вдруг понял, что ненавидит закон, которому служит.
А месяц спустя Дорган достиг предельного возраста службы в полиции и был автоматически уволен на пенсию. Он протестовал, но правила ухода в отставку были незыблемы.
Дорган обратился с прошением к самому комиссару. Впервые за пять лет, если не считать ежегодных смотров, появился он в полицейском управлении, и ему оказали торжественный прием. Инспекторы и капитаны, репортеры и члены муниципалитета, и сам комиссар жали ему руку и поздравляли с сорокапятилетним юбилеем безупречной службы. Но к просьбе его остались глухи. Найти ему место было невозможно. Все сердечно советовали ему в полную меру наслаждаться заслуженным отдыхом.
