Петр Краснов - Памяти Императорской русской армии

Из стрелецких полков, из дворовых детей придворцовых слобод, из полков иноземного строя, из рейтаров и драгун, из городовых и иных казаков зародилась Российская Императорская армия в те дни, когда:

Крестилась она страшным Нарвским погромом и крепла под ударами лучшей тогдашней шведской армии короля Карла XII.

И от Лесной и Полтавы довела она Россию до славного мира, до наименования Империей, а ее первого императора увенчала титулом «Великого», всеми признанным и всеми усвоенным.

Колыбелью Императорской армии была — слава.

В основу обучения и воспитания ее были положены Петром Великим регламенты и уставы Воинского артикула. Было в них много рыцарского, и главным основанием их было понятие чести.

Поведено было служить солдатом всю жизнь, но и сказано было о том, что нет выше, чем солдатская служба, и имя солдата высоко и знаменито.

Созданная великим Петром Императорская армия получила воспитание в руках Суворова. Суворов создал для нее «Науку побеждать», в основу которой положил «глазомер, быстроту и натиск». Он начал службу в те дни, когда «тиранство считалось достоинством, а щегольство фронтом — службой». И в век жестокой дисциплины Суворов допускал возражения «нижнего высшему, но с тем, чтобы они делались пристойно, а не в многолюдстве, иначе будет — буйство». «Местный лучше судит по обстоятельствам; я вправо, — должно влево, — меня не слушать; я велел вперед, ты видишь — не иди вперед».

В турецких походах, на штурмах варшавской Праги и в снегах Финляндии ковались суворовские чудо-богатыри и, когда столкнулись с армией, воспитанной Бонапартом, разбили ее в долинах Северной Италии.

Солдат Императорской армии исколесил всю Европу, побывал в Персии, перевалил не один снеговой хребет, стоял на «линии» в пустынях Средней Азии и повидал на своем веку немало народов.

В темную деревню XVIII века, в лесное и степное захолустье, вернувшийся домой солдат приносил рассказы о волшебных странах, им виденных, приносил понятия о чести и благородстве, ему внушенные, и явился первым учителем деревни.

Армия стала школой патриотизма и духа для народа. Суворовские чудо-богатыри несли в нее свои заветы: «Слов „назад“ и „отступать“ и в словаре нет: Широкий шаг ведет к победе, а победа — к славе».

И Россия шла широкими шагами к победам и славе.

И говорил Суворов:

«Горжусь, что я русский»,

«Одно мое желание — кончить Высочайшую службу с оружием в руках…»

Заветы Суворова красной нитью прошли через всю жизнь Императорской Российской армии; их заучивали в кадетских корпусах, ими руководствовались в военных училищах, и редкий старый генерал не мечтал «кончить Высочайшую службу с оружием в руках…».

Изменялись сроки службы под знаменами, иною становилась тактика, в связи с иным оружием, но нравственные основы армии были все те же:

«Бог, Царь, Отечество».

«Глазомер, быстрота, натиск».

«Горжусь, что я русский».

Короче становилась служба солдата, проходили через полковые ряды народные массы и все выше становилось значение Императорской армии, как школы патриотизма. Она являлась дополнением и поправкой к беспочвенной народной школе и оплотом Российского государства.

Императорская армия к началу мировой войны представляла стройное, гармоничное целое, покоившееся на прочном фундаменте двухвековой славы, закрепленной историей. Она была научно образована, втянута в работу и имела недавний опыт Японской войны.

Армия была чужда политики. Ни офицеры, ни тем более солдаты и казаки политикой не занимались. Подавляющее большинство нас не разбиралось в партийных программах, не знало их лозунгов, путало октябристов с кадетами, мало интересовалось работой Государственной Думы. Мы были специалистами-профессионалами. «Русский Инвалид» и «Военный Сборник»— вот что главным образом читалось. Из полковых библиотек брали книги исторического содержания, романы, но никогда не политическую литературу. Большинству к тому же и читать было некогда. Армия лихорадочно готовилась к страшному испытанию. Создание солдата требовало целодневной работы над ним. Строевые учения, заботы о довольствии и снаряжении, тактические занятия, смотры, боевые стрельбы, учебные сборы и маневры отнимали у офицеров все время. Личной жизни не было — была одна полковая семья, жившая одними, общими для полка, интересами.

Оплотом армии был ее офицерский состав, воспитанный в кадетских корпусах, обучаемый в военных училищах, школах и академиях. Теперь, когда нам пришлось близко столкнуться с офицерами всех стран, мы с гордостью можем сказать, что со старым офицером Русской армии могли соперничать только германские и французские офицеры, — все остальные, по воспитанию, выучке, тренировке и храбрости, оказались далеко ниже.

А потому те, кто задавался целью уничтожить русскую государственность, стремились прежде всего разрушить армию и, как ее основу — обаяние Государева имени и ее офицерский состав.

В 1905 году мне пришлось встречаться с молодым человеком, Поповым. Сын московского богача, человек всесторонне образованный, он был одно время военным корреспондентом газеты «Русь» в Японскую войну, потом увлекся революционным движением. В разгар бунтов и забастовок 1905 г. Попов — уже революционер — в порыве откровенности говорил мне с тоскою:

— Никогда нам не сокрушить монархии, пока существуют офицеры. Пока есть корпуса и училища, мы (интернационал) ничего с Россией не сделаем.

Русский офицер был воспитан в строгих понятиях чести и честности.

Прекрасные церкви кадетских корпусов и военных училищ с их отличными хорами певчих, подбор лучших законоучителей, благолепное служение, строгий порядок в церкви — молитвы хором перед обедом и после обеда и общий «Отче наш» и «Спаси, Господи, люди Твоя» в просторных залах рот вечером, после переклички, — создавали молитвенное настроение, поднимавшее душу и увлекавшее ее.

Много шалостей делали кадеты, много шуток, часто глупых, творили они, но никогда самому смелому из них не пришло бы в голову посмеяться над верою, пошутить во время молитвы или в церкви. Самая расшалившаяся рота, изводящая до отчаяния воспитателя и вице-фельдфебеля, моментально утихала, как только раздавалась команда «рота, направо»; кадеты поворачивались к образу и им командовали: «петь молитву».

В сумраке дортуара, уставленного сотнею кроватей, мягко мигала цветная лампада перед громадным образом Покровителя роты, и все мощнее креп хор голосов: «победы благоверному Императору Николаю Александровичу на сопротивныя даруяй», и мир сходил на разбушевавшиеся на детские сердца.

Когда перед проскомидией в храм корпуса, освещенный косыми лучами воскресного солнца, класс за классом, рота за ротой входили кадеты, и церковь наполнялась четырьмястами мальчиков, одинаково одетых, стоящих на вытяжку в шеренгах, не смеющих кашлять, и кадет-псаломщик начинал читать часы на клиросе, а хор разворачивал ноты, — создавалась та благолепная тишина храма, которой нет в русской приходской церкви.

В уважении к обряду и религии воспитывались кадеты. Офицерами они передавали это уважение и солдату.

Помню наши вечерние зори на двухсполовинной верстной высоте Кунгей Алатау, в Тышканском лагере у Джаркента. Впереди белого ряда широких палаток, на передней линейке, усыпанной чистым песком, вдоль тихо журчащего арыка, выстраивались сотни сибирских казаков. Против каждой, в деревянном, украшенном резьбою ставце, стояла походная икона. Широкий простор зеленого плоскогорья замыкался причудливыми зубцами синеющих позлащенных лучами закатного солнца гор. За ними в розовом тумане тонула пустыня. И далеко за горизонтом высились синие громады, покрытых белыми пятнами, ледников Алатауских гор. За ними пески Тибета… Гималаи… Индия…

Опираясь на палку и чуть прихрамывая, спешил на фланг седой старик, генерал-лейтенант Калитин, начальник лагерного сбора. Офицеры стояли при полках. Дежурный офицер стоял в поле перед серединой полка. Вправо видны были ровные шеренги Туркестанского артиллерийского дивизиона и 21-го Туркестанского стрелкового полка с седым «дедушкой» Селядцевым на его правом фланге.

Тишина сменяла бормотанье фельдфебелей и вахмистров, читавших Приказ и объявлявших приказ назавтра.

— Полк, смир…рна… — командовал дежурный. Трубачи и горнисты играли зорю.

Дивное волнующее впечатление производила она на границе Небесной Империи — Китая. Резко, тревожно отбивал короткие ноты пехотный рожок и певуче пели артиллерийские я казачьи трубы, подготовляя людей к чему-то духовному.