Афанасий Фет - Собрание стихотворений

О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной, Коварный лепет твой, улыбку, взор случайный,

Перстам послушную волос густую прядь Из мыслей изгонять и снова призывать;

Дыша порывисто, один, никем не зримый,

Досады и стыда румянами палимый,

Искать хотя одной загадочной черты

В словах, которые произносила ты;

Шептать и поправлять былые выраженья Речей моих с тобой, исполненных смущенья,

И в опьянении, наперекор уму, Заветным именем будить ночную мглу. ‹1844›

Когда мечты мои за гранью прошлых дней

Найдут тебя опять за дымкою туманной,

Я плачу сладостно, как первый иудей

На рубеже земли обетованной.

Не жаль мне детских игр, не жаль мне тихих снов, Тобой так сладостно и больно возмущенных

В те дни, как постигал я первую любовь По бунту чувств неугомонных,

По сжатию руки, по отблеску очей, Сопровождаемый то вздохами, то смехом,

По ропоту простых, незначащих речей, Лишь там звучащих страсти эхом. ‹1844›

Когда мечтательно я предан тишине

И вижу кроткую царицу ясной ночи,

Когда созвездия заблещут в вышине

И сном у Аргуса начнут смыкаться очи,

И близок час уже, условленный тобой,

И ожидание с минутой возрастает,

И я стою уже безумный и немой,

И каждый звук ночной смущенного пугает;

И нетерпение сосет больную грудь,

И ты идешь одна, украдкой, озираясь,

И я спешу в лицо прекрасное взглянуть,

И вижу ясное, - и тихо, улыбаюсь,

Ты на слова любви мне говоришь "люблю!", А я бессвязные связать стараюсь речи,

Дыханьем пламенным дыхание ловлю, Целую волоса душистые и плечи,

И долго слушаю, как ты молчишь, - и мне Ты предаешься вся для страстного лобзанья, -

О друг, как счастлив я, как счастлив я вполне!

Как жить мне хочется до нового свиданья! ‹1847›

Постой! здесь хорошо! зубчатой и широкой Каймою тень легла от сосен в лунный свет…

Какая тишина! Из-за горы высокой

Сюда и доступа мятежным звукам нет.

Я не пойду туда, где камень вероломный,

Скользя из-под пяты с отвесных берегов,

Летит на хрящ морской; где в море вал огромный Придет - и убежит в объятия валов.

Одна передо мной, под мирными звездами,

Ты здесь царица чувств, властительница дум…

А там придет волна - и грянет между нами…

Я не пойду туда: там вечный плеск и шум! ‹1847,1855›

Странное чувство какое-то в несколько дней овладело Телом моим и душой, целым моим существом:

Радость и светлая грусть, благотворный покой и желанья Детские, резвые - сам даже понять не могу.

Вот хоть теперь: посмотрю за окно на веселую зелень Вешних деревьев, да вдруг ветер ко мне донесет

Утренний запах цветов и птичек звонкие песни - Так бы и бросился в сад с кликом: пойдем же, пойдем!

Да как взгляну на тебя, как уселась ты там безмятежно Подле окошка, склоня иглы ресниц на канву,

То уж не в силах ничем я шевельнуться, а только Всю озираю тебя, всю - от пробора волос

До перекладины пялец, где вольно, легко и уютно, Складки раздвинув, прильнул маленькой ножки носок.

Жалко… да нет - хорошо, что никто не видал, как взглянула Ты на сестрицу, когда та приходила сюда

Куклу свою показать. Право, мне кажется, всех бы Вас мне хотелось обнять. Даже и брат твой, шалун,

Что изучает грамматику в комнате ближней, мне дорог.

Можно ль так ложно вещи учить его понимать!

Как отворялися двери, расслушать я мог, что учитель Каждый отдельный глагол прятал в отдельный залог:

Он говорил, что любить есть действие - не состоянье.

Нет, достохвальный мудрец, здесь ты не видишь ни зги;

Я говорю, что любить - состоянье, еще и какое!

Чудное, полное нег!.. Дай нам бог вечно любить! ‹1847›

Я знаю, гордая, ты любишь самовластье;

Тебя в ревнивом сне томит чужое счастье;

Свободы смелый лик и томный взор любви

Манят наперерыв желания твои.

Чрез всю толпу рабов у пышной колесницы Я взгляд лукавый твой под бархатом ресницы

Давно прочел, давно - и разгадал с тех пор, Где жертву новую твой выбирает взор.

Несчастный юноша! давно ль, веселья полный, Скользил его челнок, расталкивая волны?

Смотри, как счастлив он, как волен… он - ничей;

Лобзает ветр один руно его кудрей.

Рука, окрепшая в труде однообразном,

Минула берега, манящие соблазном.

Но горе! ты поешь; на зыбкое стекло

Из ослабевших рук упущено весло;

Он скован, - ты поешь, ты блещешь красотою, Для взоров божество - сирена под водою. ‹Июль 1847›

Ее не знает свет, - она еще ребенок;

Но очерк головы у ней так чист и тонок,

И столько томности во взгляде кротких глаз, Что детства мирного последний близок час.

Дохнет тепло любви - младенческое око

Лазурным пламенем засветится глубоко,

И гребень, ласково-разборчив, будто сам

Пойдет медлительней по пышным волосам,

Персты румяные, бледнея, подлиннеют…

Блажен, кто замечал, как постепенно зреют Златые гроздия, и знал, что виноград Сбирая, он вопьет их сладкий аромат! ‹1847›

Эй, шутка-молодость! Как новый, ранний снег Всегда и чист и свеж! Царица тайных нег, Луна зеркальная над древнею Москвою Одну выводит ночь блестящей за другою.

Что, все ли улеглись, уснули? Не пора ль?..

На сердце жар любви, и трепет, и печаль!..

Бегу! Далекие, как бы в вознагражденье,

Шлют звезды в инее свое изображенье.

В сияньи полночи безмолвен сон Кремля.

Под быстрою стопой промерзлая земля Звучит, и по крутой, хотя недавней стуже Доходит бой часов порывистей и туже.

Бегу! Нигде огня, - соседи полегли,

И каждый звук шагов, раздавшийся вдали,

Иль тени на стене блестящей колыханье Мне напрягает слух, прервав мое дыханье. ‹1847›

Лозы мои за окном разрослись живописно и даже Свет отнимают. Смотри, вот половина окна

Верхняя темною зеленью листьев покрыта; меж ними, Будто нарочно, в окне кисть начинает желтеть.

Милая, полно, не трогай!.. К чему этот дух разрушенья!

Ты доставать виноград высунешь руку на двор, - Белую, полную ручку легко распознают соседи, Скажут: она у него в комнате тайно была. ‹1847›

Тебе в молчании я простираю руку И детских укоризн в грядущем не страшусь.

Ты втайне поняла души смешную муку,

Усталых прихотей ты разгадала скуку;

Мы вместе - и судьбе я молча предаюсь.

Без клятв и клеветы ребячески-невинной Сказала жизнь за нас последний приговор.

Мы оба молоды, но с радостью старинной Люблю на локон твой засматриваться длинный;

Люблю безмолвных уст и взоров разговор.

Как в дни безумные, как в пламенные годы, Мне жизни мировой святыня дорога;

Люблю безмолвие полунощной природы,

Люблю ее лесов лепечущие своды,

Люблю ее степей алмазные снега.

И снова мне легко, когда, святому звуку

Внимая не один, я заживо делюсь;

Когда, за честный бой с тенями взяв поруку, Тебе в молчании я простираю руку И детских укоризн в грядущем не страшусь. ‹1847›

Не говори, мой друг:"Она меня забудет,

Изменчив времени всемощного полет;

Измученной души напрасный жар пройдет,

И образ роковой преследовать не будет

Очей задумчивых; свободней и смелей Вздохнет младая грудь; замедленных речей Польется снова ток блистательный и сладкой;

Ланиты расцветут - и в зеркало украдкой Невольно станет взор с вопросом забегать, - Опять весна в груди - и счастие опять".

Мой милый, не лелей прекрасного обмана:

В душе мечтательной смертельна эта рана.

Видал ли ты в лесах под тению дубов

С винтовками в руках засевших шалунов,

Когда с холмов крутых, окрестность оглашая, Несется горячо согласных гончих стая И, праздным юношам дриад жестоких дань, Уже из-за кустов выскакивает лань?

Вот-вот и выстрелы - и в переливах дыма

Еще быстрее лань, как будто невредима,

Проклятьем вопреки и хохоту стрелков,

Уносится во мглу безбрежную лесов, -

Но ловчий опытный уж на позыв победный К сомкнувшимся губам рожок подносит медный. ‹1854›

Не спится. Дай зажгу свечу. К чему читать?

Ведь снова не пойму я ни одной страницы - И яркий белый свет начнет в глазах мелькать, И ложных призраков заблещут вереницы.

За что ж? Что сделал я? Чем грешен пред тобой?

Ужели помысел мне должен быть укором, что так язвительно смеется призрак твой И смотрит на меня таким тяжелым взором? ‹1854›

Под небом Франции, среди столицы света,

Где так изменчива народная волна,

Не знаю отчего грустна душа поэта