Иван Панаев - ОНАГР

Онагр находится ныне особливо в Татарии, откуда он многочисленными стадами заходит к Индии и Персии. Животное сие бегает чрезвычайно прытко, довольствуется негодною для корма других животных травою; от него происходит ручной или домашний осел. Вывоз на племя ослов в Испанию запрещен под смертною казнию.

"Руководство к Естественной истории" Блуменбаха, переведенное географии учителями Петром Наумовым и

Андреем Теряевым.

Утро Онагра. - Любопытный разговор в кондитерской. - Удивительный человек и очаровательная женщина

Раз, два, три… chasse en avant!…

Скрипка завизжала. Молодой человек лет двадцати шести, среднего роста, худощавый, с большими глазами навыкате цвета потускневшего олова, с светлыми и редкими волосами до плеч, в плисовом сюртучке, в шелковых полосатых чулках и лакированных башмаках, - выставил правую ногу и двинулся вперед, тряхнув плечами…

Танцевальный учитель улыбнулся нежно, подошел к своему ученику с грациею, взял его за обе руки, носком своего башмака начал расправлять его ноги и заставил его снова повторить шассе. И скрипка снова завизжала… Стенные часы в комнате молодого человека пробили одиннадцать; скрипка спряталась в футляр, танцевальный учитель сделал три шассе вперед, раскланялся, принял от своего ученика карточный билетик, с достоинством балетного героя, и на цыпочках выскользнул в переднюю.

- Гришка, завиваться! - закричал молодой человек. Через пять минут Гришка, в засаленном сюртуке, с сережкой в ухе, с гребенкой в масленых волосах и с круглыми щипцами в руке, явился перед барином. Гришка воспитывался в цирюльне на Гороховой, в той самой цирюльне, на окне которой золотыми буквами начертано: "Зало для стришки и завифки волос цена 20 ко. се. И выбрить".

Барин развалился на стул перед зеркалом, замурлыкал что-то из "Фенеллы", закинул назад растрепанную голову, и Гришка приступил к своей должности. Три раза охлаждались и три раза раскалялись щипцы; голова барина покрывалась завитками; барин только изредка поморщивался и вскрикивал: "Больно, болван!"

По окончании завивки Гришка отворотил бесконечные рукава сюртука своего, подшитые посконной холстиной, растер на грязных ладонях пятирублевую помаду violette и принялся отделывать голову барина.

- Гришка! помадь пожирнее, да виски фиксатуаром натри, - говорил барин.

Весь в завитках, смотрясь в зеркало и прищуриваясь, барин начал прохаживаться в своем кабинете между стульев и пощелкивать языком.

Комната эта не большая и не маленькая: ярко-пунцовые занавески на окнах, небольшое зеркало на ножках в виде трюмо, мебель двадцатых годов, но расставленная в современном беспорядке; на стенках соблазнительные картинки, дурно литографированные и еще хуже раскрашенные, в пестрых рамках… Везде торчат чубуки, на полу - табачный пепел, на письменном столе - вторая часть какого-то французского романа.

Барину наскучило ходить; он зевнул, протянулся на диване и закричал:

- Гришка!

Гришка явился.

- Трубку!

Барин стал пускать дым кольцами. Это заняло его на несколько минут.

- Гришка!

- Чего-с?

- Тепло сегодня?

- Средственная погода-с.

- Я надену пальто с бобровым воротником. Слышишь?

- Слушаю-с…

Барин встал с дивана и подошел к окну. Он потянулся и подумал: "Куда бы ехать?"

Потом он начал опять щелкать языком:

- Гришка, афишку!

В четвертый раз барин принялся перечитывать афишку.

"Какой бы жилет мне надеть сегодня, - думал барин, - пестрый полосатый или черный с лиловыми разводами? Вчера я надевал желтый с бронзовыми пуговицами…"

- Гришка! который час?

- Половина второго-с.

- Врешь. Может ли быть только половина второго? Барин пошел в залу и сам посмотрел на часы.

- Черт возьми, в самом деле, еще только половина второго. Гришка!

- Чего-с?

- Заложить в санки гнедую. Куда бы съездить?..

Гришка!

- Что-с?

- Послушай, вели лучше запречь саврасую.

Барин снова подошел к окну и начал барабанить по стеклу пальцами.

- Гришка, одеваться!..

И вот барин оделся. Его сюртук превосходно обрисовывает его талию: правда, он немножко узок ему и жмет под мышками, но, говорят, модные сюртуки все таковы; булавка с огромным камнем зашпиливает длинные концы его узорчатого галстука; на бархатном жилете, испещренном шелковыми цветами, висит золотая цепь с змеей, у которой красный глаз под яхонт… Кругом его на десять шагов воздух напитан благоуханием от жасминных духов в соединении с фиалковой помадой. Сверх сюртука он надевает пальто, кончик красного фуляра выпускает из грудного кармана…

Он два раза проехал от Аничкова моста до Адмиралтейства и приказал остановиться у кондитерской… Он очень доволен собой; только одно ему досадно, что черепаховый лорнет никак не держится в его глазе…

"Отчего же он у других держится?.." - подумал молодой человек, вбегая на лестницу кондитерской.

В кондитерских, которые на правой стороне Невского проспекта, проводят время очень весело. Туда господа чиновники из молодых, занимающиеся политикой, оторвавшись от дел, забегают прочитать "Пчелку", залитую шоколадом, и искоса посмотреть на груды слоеных пирожков; там господа офицеры, перевертывая "Инвалид", пьют ликер, затягиваются и гремят шпорами; там скромный негоциант с Васильевского острова, обстриженный под гребенку, лицо бессменное, с изумительным терпением, не развлекаясь ничем, прочитывает от начала до конца неизмеримые столбцы иностранной газеты, выпивает свой обычный стакан кофе и уходит, не удостоив никого взглядом; там много и таких господ, которые осматривают вас с ног до головы и только ищут случая, бог их знает для чего, как бы заговорить с вами, а в ожидании этого случая любуются потолком, расписанным в помпейском вкусе; там есть и такие, которые совершенно на дружеской ноге с содержателями кондитерских, знают все их семейные тайны, называют по именам всех мальчиков, бегающих с подносами, улыбаются Францу, дружески дерут за ухо Карла и кушают пирожки в долг; там бархатные мебели в грязи и в пятнах, зеркала в пыли и в копоти; там бронза без блеска, цветы без запаха, там чад кухонный, смешанный с чадом табачным…

Войдя в кондитерскую, молодой человек прежде всего посмотрелся в зеркало и поправил свои волосы; потом спросил себе шоколаду, потом сел на стул, придвинул к себе

"Journal des Debats", оттолкнул от себя "Санкт-Петербургские ведомости", потом он уж и не знал, что ему делать.

К счастию, в эту самую минуту в ближайшей комнате послышался резкий свист.

Молодой человек приподнялся, чтоб посмотреть, кто свистит.

Перед ним стоял тоненький, улыбающийся офицер в очках, с белыми эполетами.

- А, мон-шер! - закричал офицер во все горло, так что все читавшие невольно вздрогнули, - бон-жур… Какое на тебе чудесное пальто! и бобер славный! ты мастер одеваться. Вчера мы всё об тебе говорили с Базилем; он ужасно тебя любит. Какой, братец, славный малый Базиль! Мы с ним третьего дня в Екатерингоф на тройке ездили.

- На тройке! - возразил молодой человек, - неужто? я на тройке смертельно люблю ездить… Выпьем-ка шоколаду.

- Гарсон! еще чашку шоколаду, - закричал офицер… - Какие, мон-шер, политические интересные новости… ведь я все французские газеты читаю… Тьера сменили, Гизо всё такие речи говорит… Ну, а ты не был вчера в театре… Ах, как Андреянова протанцевала, мон-шер, сальтарелло с Гридлю - прелесть просто! А-га! да вот и наши театралы собираются.

Офицер обратился к двум вошедшим: статскому маленького роста, бледному, одетому с изысканной простотой, со сморщенным лицом ребенка в английской болезни, с движениями старой кокетки среднего сословия, - и к офицеру с золотыми эполетами, довольно плотному и румяному.

- Здравствуйте, господа, - сказали офицер и статский в одно время, один голосом мужественным и твердым, другой немного в нос, протяжно и с какою-то изнеженностию, не совсем понятною в мужчине.

- Отчего же вы меня причисляете к театралам? - спросил последний, обращаясь к офицеру с серебряными эполетами, - я в театре не бываю так часто и, кажется, не волочусь ни за кем. Мне театры наскучили - я слишком много насмотрелся на парижские и венские театры…

Говоря это, он растирал рукою грудь, как будто чувствовал боль в груди.

- Нет-с, да это я не про вас сказал, - отвечал офицер с серебряными эполетами, - я…

- А! это на наш счет, - перебил офицер с золотыми эполетами, - а! понимаем!..

- Уж конечно, после парижских театров на здешние смотреть не захочется, - продолжал офицер с серебряными эполетами, - я ведь будущей весною поеду и в Париж, и в

Лондон, и в Мадрид, везде: меня на казенный счет посылают; ну а если не пошлют на казенный счет, так я на свой поеду. Что ж! я, слава богу, имею состояние хорошее.

- Горькой водки и пирожок! - закричал офицер с золотыми эполетами.