Изгнанник. Пьесы и рассказы - Сэмюэль Беккет

В литературе XX века творчество Сэмюэля Беккета — одно из самых сложных и значительных явлений. Литературная слава писателя давно перешагнула национальные границы, а после присуждения ему в 1969 г. Нобелевской премии он был возведен в ранг «современного классика». Вот уже несколько десятилетий вокруг него не утихают жаркие спо­ры. Интерпретации произведений Беккета, зачастую взаи­моисключающие, продолжают множиться, критической разноголосицей своеобразно подтверждая не только труд­ности, подстерегающие любого исследователя или читателя при знакомстве с художественным миром Беккета, но и неисчерпаемость этого мира, не поддающегося однознач­ному прочтению.

Об этой заложенной в произведениях Беккета много­значности проницательный французский театральный кри­тик Морис Надо писал в связи с романом «Моллой»: «Один видит в нем юмористический шедевр, другой — эпос ка­тастрофы. Для одних он тишина, воплощенная в слове, для других — не более чем литературное переложение комплексов, относящихся скорее к сфере психоанализа».

Споры порождают не только привычные литературо­ведческие вопросы: содержание произведений Беккета, связь с литературными традициями. Парадоксы начинают­ся с попытки определить, к какой национальной литерату­ре следует отнести его творчество. Вслед за многими пи­сателями, представлявшими цвет литературы Ирландии, Беккет оставил родные края и обосновался во Франции, отдав со временем предпочтение французскому языку, с ко­торого им самим или под его наблюдением выполнялись переводы на английский.

И все же начинать, конечно же, необходимо с Ирландии. Здесь Сэмюэль Беккет родился 13 апреля 1906 г. непода­леку от Дублина, где прошли его детство и юность. Здесь, в Дублине, окончил Тринити-колледж. Здесь впервые обозначились его литературные пристрастия. Здесь открыл для себя мир театра. Особенно глубокое впечатление произвели на него в это время постановки пьес Шона О’Кейси в «Эбби-тиэтр», соединявших пафос и даже трагический настрой с яркой комической стихией. Ирландский юмор привлекал его в мюзик-холлы и балаганы, в пабы и на улицы Дублина, где многоликая толпа щедро рассыпала сокровища народной речи.

В 1934 г. выходит в свет сборник рассказов Беккета «Больше замахов, чем ударов» (один из них, «Данте и лан­густ», включен в состав данной книги). Как почти у всякого начинающего автора, по этому сборнику не составляет тру­да определить круг его литературных привязанностей. Осо­бое место занимает среди них Джеймс Джойс, с которым Беккет очень сблизился в конце 20-х — начале 30-х годов, работая к тому же его литературным секретарем. Влияние Джойса ощутимо и в пристальном внимании к вырази­тельным возможностям слова (смысловым, звуковым, ритмическим), и в обилии литературных реминисценций. Но благодаря возможности взглянуть на первые литератур­ные опыты Беккета в обратной перспективе можно уло­вить в них предвестия художественной системы, характер­ной для зрелого мастера.

В своем следующем произведении, романе «Мэрфи» (1938), Беккет сделал заметный шаг навстречу художест­венно адекватному воплощению своего мировосприятия.

Издательства, смущенные необычностью прозы Беккета, одно за другим отклоняли публикацию книги, как ранее сборник рассказов. Когда она наконец вышла в свет, крити­ка встретила ее холодно. «Мэрфи» стоит как бы на полпути между первыми пробами пера и творениями зрелого талан­та. Он еще близок к традиционной форме, а герой романа, несмотря на известную утрату конкретности в трактовке характера, в отличие от поздних произведений, еще впи­сан в реальный, вещный мир. Неотторжимость Мэрфи от окружающей жизни и имел в виду английский исследо­ватель Джон Флетчер, называя его «последним граждани­ном мира» среди беккетовских персонажей.

Лишь молодой Дилан Томас, оказавшийся среди первых рецензентов романа, увидел в «Мэрфи» «исследование сложного и странного трагического характера, который не может примирить нереальность видимого мира с реально­стью невидимого». Отметив серьезность намерений автора, он чутьем художника угадал разрыв между замыслом и воплощением. Афористически метко определил Дилан Томас и героя романа — «страус-индивидуум в пустыне массового производства».

Духовное формирование Беккета, проходившее в атмо­сфере разочарований, социального брожения и нестабиль­ности, завершилось в годы второй мировой войны. Неза­долго до нее писатель окончательно покинул Ирландию. Сложившаяся здесь обстановка с накалом националисти­ческих страстей, диктатом церкви и откровенной враждеб­ностью художественному эксперименту казалась ему серь­езным препятствием для его творческого развития. Во Франции его и настигла война. И Беккет, всегда под­черкнуто далекий от политики, вступает в ряды француз­ского Сопротивления. «Меня так возмущали нацисты, в особенности их обращение с евреями, что я не мог оставаться пассивным», — говорил он. Вместе с тем с ха­рактерной для него твердостью писатель отводил от себя «подозрения» в какой-либо политической активности, на­стаивая, что «я боролся не за французскую нацию, а про­тив немцев, потому что они превращали жизнь моих дру­зей в ад».

Страшный опыт войны породил в Беккете ощущение бесконечного бессилия индивидуума перед машиной орга­низованного тотального насилия. Из чудовищных ката­строф, обрушившихся на человечество, писатель вывел основную для него закономерность бытия: враждебность современного мира человеку, индивидуальности, личности. Зафиксированная в феномене смерти, она явилась конеч­ным выражением беззащитности человека перед могущест­вом неподвластных ему сил. На передний план вышло в его творчестве восприятие жизни в сугубо метафизиче­ском аспекте, где смерть выступает как символ фатальной обреченности человека, бессмысленности земного суще­ствования, абсурдности бытия. Исходя из идеи полной отъединенности человека в современном мире, Беккет пред­ставляет эту отъединенность первопричиной неизбежного жизненного крушения. Однако писатель не просто конста­тирует положение вещей, сколь бы бесстрастной ни каза­лась его позиция. Предлагая трагическое решение дилеммы современного человека, он стремится к развенчанию пре­краснодушных иллюзий, которые тем и опасны, что скры­вают, искажают истину. Истина горька и жестока, пости­жение ее мучительно, но познание — единственный путь к духовному освобождению. Пройти этот трудный путь предлагает Беккет своему читателю.

В трактовке бытия Беккет перекликается с теми на­правлениями современной философии, которые восходят к концепции отчуждения Кьеркегора. Слышатся в его про­изведениях отголоски идей экзистенциализма, но без выво­дов относительно выбора и ответственности. Родственно мировосприятие Беккета и теориям Хайдеггера, опреде­ляющего бытие как экзистенцию, делающего акцент на человеческой «заброшенности в мир», бессилии перед ли­цом смерти. В совокупности эти моменты лежат в основе идейного контекста его творчества.

За художественным миром Беккета стоят не только философские концепции, но и явления объективного мира, которые он освобождает от исторического контекста. Ри­суя судьбу человека во враждебном мире, обреченного на поражение собственной природой, писатель дает не со­циальный или идеологический анализ ее, а синтетический образ, который имеет универсальный характер. Эволюция Беккета свидетельствует о неизменном нарастании обобще­ния в художественном осмыслении материала, попадающе­го в сферу изображения. Историю жизни персонажа, ко­торая присутствует в его ранних произведениях, сменяет эпизод, эпизод — отдельное, вырванное из контекста жиз­ни мгновение. Оно — словно точка в настоящем. Поистине «остановленное мгновение». За ним открывается убегающая в