Шолом Алейхем - Менахем-Мендл

твоя истинно преданная супруга Шейне-Шейндл.

1896

Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!

Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!

А во-вторых, да будет тебе известно, что я уже больше не спекулянт. Плюнул я на спекуляцию, не знать бы ее! Она измучила меня как лихорадка, извела и состарила. Шутка ли, что мы тут пережили! От Егупца ничего не осталось, на бирже все вверх дном, тьма кромешная, как после войны, еще хуже, чем в свое время в Одессе. Все потерпели поражение, всех обуяла паника. Люди стали объявлять себя банкротами, а среди них и я. Что ни день, то новое банкротство. Банкротство прямо-таки в моду вошло! Чего уж больше? Крупные банкиры, львы и те стали улепетывать. Начало положил банкир, через которого мы все вели дела по нашим «бумажкам» с Петербургом и Варшавой. Прихожу в одно прекрасное утро в контору: застряло там несколько моих «Мальцевских» и «Путиловских» акций, по которым ему с меня причиталась небольшая разница. Начинаю расспрашивать, где он, этот барин? А мне отвечают: поминай как звали, — он уже давным-давно в Америке! Словом, поднялся переполох. Сразу же принялись за железную кассу и нашли там бутылку чернил и старый потертый пятиалтынный, да еще с дыркой. Другой оставил в несгораемом шкафу охапку старых календарей и удрал в Палестину. Третий, совсем крупный банкир, хоть и не обанкротился, но просто в течение недели вылетел в трубу с несколькими миллионами и остался при одном своем имени. Только Бродскому каким-то чудом удалось счастливо выскочить. Я убедился раз навсегда: если не суждено, — ничего не поможет, как ни мудри! Хорошо еще, что я вовремя спохватился и тут же занялся другим делом, почтенным делом, а именно: я стал маклером, просто маклером, здесь же, в Егупце, на бирже. Маклеров в Егупце, не сглазить бы, — что звезд на небе. Чем же я хуже их? У меня тоже как будто есть руки, и ноги, и нос, и глаза, как у всех людей, а таких родовитых, как я, здесь много, — тем не менее им всем пристало ходить с тросточкой и заниматься маклерством. Подумаешь, премудрость какая! Надо уметь соврать, а если к тому же иметь немного нахальства, то этого вполне достаточно, чтобы сделаться маклером. Наоборот, чем больше лжи и чем больше нахальства, тем искуснее маклер. Уверяю тебя, в Егупце есть маклеры, которые у вас в Касриловке могли бы быть разве что извозчиками, — еле-еле умеют имя свое подписать, и все же, сама видишь, как твоя мама говорит: «Захочет бог, так и веник выстрелит…» Надо только напялить на себя белую рубаху и шляпу получше, повсюду соваться, вынюхивать, ловить слово на лету, скок сюда, прыг туда и «Пожалте картаж!» Картаж — это комиссионные, плата… И до чего же это легкий хлеб — этот «картаж»! Ни забот, ни хлопот! Я только вчера сцапал полсотни, честное слово, даже не знаю за что! Я сделал десять тысяч пудов сахару легко, легче, чем папиросу выкурить. То есть сделали другие, а я просто втерся. Одним словом, я с божьей помощью хапнул полсотни! Если и дальше так пойдет, хотя бы в течение полугода, то я снова встану на ноги и буду тем, чем был прежде, потому что у нас в Егупце деньги играют главную роль. Самого человека здесь и в грош не ставят, кто ты такой по происхождению, — до этого никому дела нет. Можешь быть кем хочешь, чем угодно, — были бы деньги! Но так как я занят и не имею времени, то пишу тебе вкратце. Бог даст, в следующем письме напишу обо всем подробно. Пока дай бог здоровья и удачи. Сердечный привет детям, тестю, и теще, и каждому в отдельности.

Твой супруг Менахем-Мендл.

Главное забыл! Напиши мне, прошу тебя, что у вас слышно хорошего, идут ли дожди, как поспевают бураки и много ли жучков? Мне это необходимо знать и как можно скорее!

Тот же.

Моему почтенному, дорогому, именитому, мудрому и просвещенному супругу Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!

Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава богу, вполне здоровы. Дай бог и от тебя получать такие же вести в дальнейшем.

А во-вторых, пишу я тебе, душа моя, — погибель и холера на врагов моих! Ты изверг, Титус-злодей,[28] разбойник эдакий! Ты ведь знаешь, что жена твоя была при смерти после реперации, которую сделал наш замечательный доктор, — дай бог твоим егупецким дамам… Я еле ноги волочу. А с детьми твоими сколько возни: зубки, горлышки, животики, дифтерит, всякие напасти и несчастья на головы врагов моих! Как это можно молчать столько времени, ни единого письма не написать? Одно из двух: если ты умер — напиши, а если ты еще жив, то тем более должен писать! Но что толковать с человеком, у которого не все дома. Как моя мама, чтоб она жива и здорова была, говорит: «Скорее пьяный протрезвится, нежели дурак поумнеет…» Можешь себе представить, горе мое горькое, когда я, Шейне-Шейндл, дочь Борух-Герша — мужа Лея-Двоси, должна быть женой маклера! Но чем люди не занимаются? Человек готов стать маклером, лотошником, гицелем, лишь бы жить в Егупце, провались он сквозь землю! Затем ты пишешь, что заработал пятьдесят рублей на теперешних твоих замечательных делах и надеешься каждый день загребать по полсотни… Не каждый день бывает праздник! Думаешь, это тебе одесский «Лондон», «бумажки» и всякие прочие твои счастливые дела, которые до сих пор у меня в печенках сидят? Дурья голова! У тебя пятьдесят раз подряд глаза на лоб полезут прежде, чем ты дождешься следующих пятидесяти рублей. А помимо всего, я вообще что-то не верю в твои егупецкие заработки, которые всегда начинаются так счастливо, а кончаются химерой. Ты, говоришь, очень счастлив, что не сошел с ума… Должна тебе сказать, что из твоего письма это не видно…

Пишешь ты что-то непутевое. Справляешься зачем-то о бураках, спрашиваешь, идут ли у нас дожди? Чего же ты хотел, чтобы летом падал снег? И какое отношение имеет мужчина к буракам? Да и откуда теперь возьмутся бураки? У нас варят борщ из рассола, из щавеля, а бураки поспеют только к осенним праздникам. И почему ты вдруг стал интересоваться жучками? Какие еще жучки на твою голову? Не хватало еще жучков? Мало того, что с клопами возишься, — ему еще жучки понадобились! Ну, скажи сам: в Егупце ты торчишь, сахар ты делаешь, пятидесятирублевки ты ловишь на лету — не хватает тебе только бураков, дождя и жучков! Понимаешь ли ты что-нибудь во всем этом? Моя мать — дай ей бог жизни и здоровья — говорит очень разумно: «Помешанный бьет чужие стекла, не свои…»

Так вот, послушай меня, Мендл! Брось ты все это и, если у тебя осталось еще сколько-нибудь от твоих пятидесяти рублей, приезжай домой, а если не осталось, я тебе вышлю на расходы. Вспомни о том, что у тебя дома есть жена дай бог до ста двадцати лет! — и маленькие дети, которые ждут не дождутся отца. И пусть люди перестанут перемывать мои косточки, и пусть у меня лицо не горит от стыда, как желает тебе счастья и благополучия

твоя истинно преданная супруга Шейне-Шейндл.

Да! А почему ты не интересуешься домашними делами? Тебя, видно, мало трогает, что мать расстроила брак моей сестрички? Думаешь, из-за денег? Деньги — само собой. Но началось с того, что отец жениха приехал к нам на субботу. И мама с ним повздорила — намекнула на то, что он из мясников, закинула словечко насчет того, что от вола, кроме воловьего мяса, и ждать нечего, и еще кое-какие шпильки подпустила. И вот он приехал домой — болячка ему! — и прислал отказ! А пока что бедняжка Нехама-Брайндл в третий раз разневестилась, — снова в девках сидит.

Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!

Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!

А во-вторых, да будет тебе известно, что ты не совсем раскусила то, о чем я тебе писал. Не огорчайся, пожалуйста, оттого, что я из биржевика превратился в маклера, — все к лучшему! Я в Егупце не один. Здесь у нас — не сглазить бы! — маклеров хоть отбавляй: маклеры «сахарные», «биржевые», «хлебные», «денежные», маклеры, торгующие домами, имениями, лесами, машинами, баржами, бревнами, фабриками, заводами, железными дорогами, — вообще, всем, что только может в голову взбрести и чего твоя душа пожелает… Ни одна сделка не обходится без маклера. И каждый маклер прибегает к другому, потому что у одного маклера имеется покупатель, а у другого — продавец, вот и составляется пара. Затем часто случается, что к одному маклеру присосутся еще два-три маклера, тогда все делятся куртажем, сколько кому придется. Если дележ не удастся кончить полюбовно, — то либо полагаются на суд третьих лиц, либо поступают, как бывало в Одессе, — то есть «компезируют» оплеухами… Теперь ты уже понимаешь, что такое маклерство? Самые крупные маклеры — это сахарники, потому что весь сахар проходит через их руки, а они получают огромные деньги, разъезжают в собственных каретах, живут в Бойберике на дачах, играют в карты и имеют содержанок и шансонеток… Вообще, я убедился, что маклерство — самое лучшее дело. Ибо чем маклер рискует? Одно из двух: если я попал в точку, то мой клиент зарабатывает деньги, а если нет, то обоим нам могила!