– Я слышала, будто он умер. Больше ничего…
– Вы слышали достаточно. С меня хватит и этого. Вы не знаете, где его дети?
– Откуда же мне знать? Ведь не буду же я еще заботиться и о них?
– Конечно, нет. – Штайнер вытащил чемодан и открыл его. Оттуда выпало несколько мотков пряжи и ниток. Под ними лежал, тщательно упакованный, пакет со шнурками. Далее – костюм, пара башмаков, книга на древнееврейском языке, немного белья, несколько картонок с роговыми пуговицами, маленький кожаный кошелечек с монетами достоинством в один шиллинг, два молитвенных ремня и белая накидка для молитвы, завернутая в шелковистую бумагу.
– Немного вещичек-то, не правда ли, Тереза? – сказал Штайнер.
– У некоторых и того меньше.
– Тоже правильно. – Штайнер осмотрел книгу на древнееврейском и заметил листочек бумаги, вложенный между внутренними стенками переплета. Он осторожно вытащил его. На нем был адрес, написанный чернилами.
– Ага! Ну, туда я загляну. – Штайнер поднялся. – Спасибо за кофе и сливовицу, Тереза. Сегодня я вернусь поздно. Лучше всего, если вы поселите меня на первом этаже, и чтобы окна выходили во двор. Тогда я смогу быстро смыться.
Хозяйка хотела еще что-то сказать, но Штайнер поднял руку.
– Нет, нет, Тереза! Если дверь окажется закрытой, я вернусь сюда со всей венской полицией. Но я уверен, что она будет открыта. Скрывать бездомных – это заповедь господа бога. За это вы получите на небесах тысячу лет величайшего блаженства. Рюкзак я оставлю здесь.
Он ушел. Он знал, что продолжать разговор бесполезно, знал он и о том удивительном влиянии, которое оказывают оставленные вещи на простых мещанок. Его рюкзак сделает за него то, что сам Штайнер не смог бы добиться. Его рюкзак сломит последнее сопротивление хозяйки одним своим молчаливым присутствием.
Штайнер отправился в кафе «Шперлер». Он хотел встретить там Черникова, русского, с которым сидел в камере. Во время ареста они договорились ждать там друг друга после полуночи в первый и второй день после освобождения Штайнера. У русских беженцев практика была на пятнадцать лет больше, чем у немцев. Черников обещал Штайнеру узнать, нельзя ли купить в Вене подложные документы.
Штайнер уселся за столик. Он хотел чего-нибудь выпить, но кельнер не обращал на него внимания. Делать заказ было здесь чем-то необычным. Большинство было без денег.
Кафе представляло собой настоящую биржу эмигрантов. Оно было забито до отказа. Люди сидели на скамейках и стульях, спали; другие лежали прямо на полу, прислонившись спиной к стене. Они использовали возможность бесплатно поспать до закрытия кафе. А с пяти утра до полудня они отправлялись на прогулку и ждали, пока оно снова откроется. В основном это были интеллектуалы. В такой жизни они слабо ориентировались.
К Штайнеру подсел мужчина в клетчатом костюме, с лицом, похожим на луну. Минуту он рассматривал его живыми черными глазами.
– Что-нибудь продаете? – спросил он. – Драгоценности? Можно и старое. Плачу наличными.
Штайнер покачал головой.
– Костюмы, белье, ботинки? – Мужчина настойчиво смотрел на него.
– Убирайся вон, ты, стервятник! – зарычал Штайнер. Он ненавидел дельцов, которые за гроши выманивали у беспомощных эмигрантов их последние вещи. Он окликнул проходившего мимо кельнера:
– Хелло! Один коньяк!
Кельнер бросил на него неуверенный взгляд и подошел поближе.
– Вы спрашивали юриста? Сегодня их здесь двое. Вот там, в углу – адвокат Зильбер. За совет – шиллинг. За круглым столом. У двери – судебный советник Эпштейн из Мюнхена. Пятьдесят грошей – за консультацию. Между нами: Зильбер лучше.
– Мне не нужен юрист, мне нужен коньяк, – сказал Штайнер.
Кельнер приложил ладонь к уху.
– Я не ослышался? Вы хотите коньяку?
– Да. Это напиток, который становится лучше, если рюмки не слишком маленькие.
– Пожалуйста. Вы извините меня, я немного глуховат. И потом, я так отвык… Здесь требуют почти всегда только кофе.
– Хорошо. Тогда принесите мне коньяк в кофейной чашке.
Кельнер принес коньяк и остался стоять у стола.
– В чем дело? – спросил Штайнер. – Вы хотите, поглазеть, как я пью?
– Платить нужно вперед. Здесь по-другому нельзя. Иначе мы обанкротимся.
– Ах, так? Ну, правильно!
Штайнер расплатился.
– Здесь слишком много, – сказал кельнер.
– Все остальное возьмите себе на чай.
– На чай? – произнес кельнер, по-настоящему смакуя это слово. – Мой бог! – Он был явно тронут. – Это впервые за несколько лет. Большое спасибо, после таких слов снова чувствуешь себя человеком.
Парой минут позже в дверь вошел русский. Он сразу заметил Штайнера и подсел к нему.
– А я уже думал, что вас больше нет в Вене, Черников.
Русский засмеялся.
– Вероятное нам всегда кажется невероятным. Я все узнал, что вам нужно.
Штайнер выпил коньяк.
– Есть документы?
– Да. Даже очень хорошие. Я уже давно не видел таких хороших фальшивок.
– Я должен выкрутиться, – сказал Штайнер. – У меня должны быть документы. Лучше уж рисковать с подложным паспортом, чем трястись и ждать ареста. Ну, что вы видели?
– Я был в «Алебарде». Эти люди сейчас собираются там. Это те же люди, что и семь лет тому назад. Они надежны в своем роде. Но самый дешевый документ стоит четыреста шиллингов.
– Что можно получить за эти деньги?
– Паспорт умершего австрийца. Годный еще на год.
– На год? А потом?
Черников взглянул на Штайнера.
– Вполне возможно, что за границей его продлят. Кроме того, рукой специалиста можно потом изменить дату.
Штайнер кивнул.
– Есть еще два паспорта умерших беженцев из Германии. Но они стоят восемьсот шиллингов каждый. Полностью подложные можно купить не дешевле, чем за сто пятнадцать. Но я бы… не советовал брать их.
Черников вышиб сигарету из мундштука.
– На Лигу наций вам в данный момент нечего рассчитывать. На нее не могут рассчитывать даже те, кто въехал в страну легально, но без паспорта. Нансен, который добился, чтобы мы получили паспорта, уже умер.
– Четыреста шиллингов, – повторил Штайнер. – У меня их двадцать пять.
– Можно попробовать торговаться. Может быть, они отдадут за триста пятьдесят.
– Это то же самое, против двадцати пяти. Я просто должен подумать, как мне достать такую сумму. Где находится «Алебарда»?
Русский вытащил из кармана листочек бумаги.
– Вот адрес и имя кельнера. Он посредничает в таких делах. Он созвонится с нужными людьми, когда вы объясните ему, в чем дело. За это он получает пять шиллингов.
– Хорошо. Я посмотрю, что мне удастся сделать. – Штайнер заботливо спрятал записку. – Сердечное спасибо за заботу, Черников.
– Ну, что вы? – Русский, словно защищаясь, поднял руку. – Надо же помогать друг другу, если это возможно. Сам каждый день можешь попасть в такое положение.
– Да. – Штайнер поднялся. – Я вас еще найду и расскажу, как у меня дела.
– Хорошо. Я часто бываю здесь в это время. Играю в шахматы с одним мастером из южной Германии. Вон тот мужчина с локонами. В нормальное время я никогда бы не поверил, что буду иметь честь играть с таким авторитетом.
– Черников улыбнулся. – Шахматы – моя страсть.
Штайнер кивнул ему в знак прощания. Затем он перешагнул через ноги молодых людей, которые лежали на полу, головами к стене, и спали с открытыми ртами, и направился к двери. За столом судебного советника Эпштейна сидела одутловатая еврейка. Скрестив руки, она уставилась на Эпштейна, как на ненадежное божество. Тот зычно и отчетливо объяснял ей что-то. Перед ней на столе лежали пятьдесят грошей. Левая волосатая рука Эпштейна рядом с ними была, словно большой паук, поджидающий жертву.
На улице Штайнер глубоко вздохнул. После кафе, набитого спертым воздухом и беспросветной нуждой, мягкий ночной воздух подействовал на него, как вино. Я должен выбраться из этого положения, подумал Штайнер, должен выбраться. Он посмотрел на часы. Было уже поздно. Тем не менее, он решил попытаться встретиться с шулером, который сидел вместе с ним под арестом.
Маленький бар, где шулер был завсегдатаем, почти пустовал. Только две расфуфыренные девчонки, словно попугаи, сидели на высоких табуретах, за никелированной стойкой.
– Был здесь Фред? – спросил Штайнер у буфетчика.
– Фред? – буфетчик пристально посмотрел на него. – А что вам нужно от Фреда?
– Прочесть с ним отче наш, братишка. Что же еще?
Буфетчик минуту раздумывал.
– Он ушел час тому назад, – сказал он наконец.
– Он еще придет?
– Понятия не имею.
– Чудесно. Тогда я немного подожду. Дайте мне водки.
Штайнер ждал около часа, раздумывая, что он может превратить в деньги, и пришел к выводу, что даже если он все реализует, он наскребет не более семидесяти шиллингов.
