мне принеси, чтоб я душу отвел,
Кто б пи шел тут, тебе лишь скажу я: «Привет!» [9]
Они продрогли. Осман набрал хворосту и снова развел костер. Дурсун и Али поднялись и тоже стали собирать хворост. Они набросали большую кучу около костра.
— Ну, что же мы будем делать? — спросил Осман.
— Если мы вернемся в деревню с пустыми руками, — сказал Дурсун, — Абди-ага поднимет шум, раскричится. Лучше всего переночевать здесь. Утром еще поищем. Найдем его во что бы то ни стало.
— Мемеда нам теперь не найти. Он пошел в «ту деревню». «Где та деревня?» — этот вопрос не сходил у него с языка, — сказал Али.
Дурсун засмеялся.
Али оставили следить за костром. Остальные улеглись спать. Али не отрывал взгляда от пламени. Потом поднял голову и стал смотреть в темноту, думая про себя: «Мемед ушел. Пусть идет. Он поступил правильно. Он ушел в стеклянный город. Ушел на теплые земли Юрегира. Пусть идет. Он поступил правильно».
Проснулся Осман, теперь он стал поддерживать огонь. Подложив под голову кусок дерна, Али сказал, обращаясь к Осману:
— Он ушел туда, так ведь, Осман? Мемед ушел туда. Туда, куда говорил Дурсун.
— Туда… — ответил Осман.
На рассвете они проснулись. Небо на востоке становилось красным. Облака окаймляла золотистая нить. Вскоре облака начали белеть. Поднялся легкий ветерок. Прохладный воздух приятно освежал. Они уже могли различить, что делается вокруг. За вспаханным полем заросли колючек тянулись до самого горизонта.
Все трое тяжело поднялись со своих мест. Они стояли в лучах утреннего солнца. По земле растянулись их длинные черные тени. Зевая и потягиваясь, они обошли вспаханное Мемедом поле.
— Посмотрите на след, — сказал Осман, — быки ушли с плугом. Они тащили за собой плуг… Пойдемте по следу.
Они долго шли по следу. Потом неожиданно остановились.
На земле отчетливо виднелись следы лежавших здесь быков. Они, видимо, были в упряжке: земля была разворочена плугом.
Солнце взошло и начало пригревать. Все трое выбрались из зарослей и подошли к ручью. Вдруг Али свистнул. К нему подошли остальные. И тогда они увидели быков, в полной упряжке и с плугом. Один бык был сивый, другой рыжий. Животные до того исхудали, что у них можно было пересчитать все ребра.
Осман побледнел.
— Он что-то задумал. Если бы Мемед убежал, он бы не оставил быков в упряжке. Он что-то задумал, — проговорил Осман.
— Ничего у него нет на уме, — возразил Али. — Он хитрый, нарочно оставил быков в упряжке. Он ушел в «ту деревню».
— В ту деревню, в ту деревню… Вы тоже… Где это «та деревня»? Ты что, с ума сошел? — рассердился Осман.
Дурсун улыбнулся и сказал:
— Не ссорьтесь, ребята.
Они погнали быков вперед.
В деревню они вошли, когда солнце стояло уже высоко. Даже в горах начал рассеиваться туман.
Дети, женщины, молодежь собрались около дома Доне. Все сразу встали, увидав батраков, возвращавшихся с быками. Никто не произнес ни слова. Взоры были прикованы к быкам.
Доне закричала и побежала им навстречу:
— Что ты сделал с моим мальчиком? Мой мальчик тебя очень любил.
— Мы нашли у реки только быков, — сказал Дурсун.
Женщина не успокаивалась:
— Мемед, сынок мой… Несчастный сирота!
— Сестра, — сказал Дурсун, — с ним ничего не случилось, я буду его искать. Я найду его.
Доне ничего не слышала. Она плакала и не переставая повторяла:
— Сынок мой… Сиротинка! — Несчастная женщина упала на дорогу и начала стонать. Ее лицо и волосы покрылись пылью, которая, смешавшись со слезами, расползалась грязными потеками по щекам.
Люди застыли, переводя взгляд с быков на Доне. Две женщины отделились от толпы. Они подошли к лежавшей в грязи Доне, взяли ее под руки и подняли. Доне потеряла сознание. Голова ее свесилась на плечо, как у мертвой. Поддерживая Доне под руки, женщины отвели ее домой.
Толпа зашевелилась. Первой заговорила старуха Дженнет. Ее все называли Дженнет Лошадиная Голова. Она была высокого роста, с длинным морщинистым лицом. — Тонкие пальцы рук походили на ветки.
— Бедная Доне, — сказала она, — что случилось с ее сыном?
В разговор вмешался Элиф — маленького роста крестьянин, известный своей болтливостью.
— Если бы Мемед не умер, он бы пришел, — сказал он. Эти слова облетели толпу.
— Если бы не умер — вернулся бы.
— Если бы не умер — вернулся бы.
— Если бы не умер — вернулся бы.
— Может быть, Мемеда убили враги его отца, — добавил Элиф.
— У отца его не было врагов. Ибрагим и муравья не обидел, — сказала Дженнет.
Люди в белых платках, разноцветных шалях, лиловых фесках, с медными монетами на лбу заволновались:
— Ибрагим и муравья не обидел.
— Ибрагим и муравья…
— …муравья не обидел.
Затем все смешалось. Каждый твердил свое!
— Ай. Мемед!
— Жаль сироту!
— Проклятый гяур!
Кто-то предложил:
— Пусть Доне пойдет туда, где кружат орлы.
— Орлы всегда кружат над трупами,
— Там, где кружат орлы, там…
— Там…
— Он, наверное, упал в источник,
В одно мгновение все повернулись к женщине, высказавшей эту догадку.
Толпа замерла. Потом все снова заговорили:
— Он упал в воду,
— В воду упал.
— В воду…
Люди ринулись в сторону скал. Впереди бежали босые мальчишки. За ними — босые женщины. Ребята первыми добежали до зарослей колючек. За ними женщины… Ребята ободрали до крови ноги, но, казалось, не замечали этого и бежали вперед. Женщины проклинали колючки:
— Высохнуть бы вам на корню!
За зарослями показались скалы. Вскоре дети, у которых были сильно исцарапаны ноги, выбились из сил и отстали. Усталые женщины добежали до огромного чинара. Листья чинара шелестели. Услыхав шум воды, толпа остановилась. Переведя дыхание, люди побежали к воде. Все глаза были устремлены на воду. Женщины стояли тесным кольцом. Вода, пенясь, била из-под скалы. Слева от скалы образовался большой водоем. В бурлящую воду упало несколько листков. Но их не унесло. Они кружились в белой пене.
Женщины не двигались с места и молча смотрели на воду.
— Если бы мальчик упал сюда, он хотя бы раз всплыл на поверхность, — сказала Дженнет.
Толпа зашевелилась. Послышались голоса!
— Он хотя бы раз всплыл.
— Он не остался бы там… Всплыл бы,
— Он бы всплыл…
Потеряв всякую надежду найти Мемеда, усталые и разбитые, крестьяне возвращались в деревню. Теперь ребята шли позади, играя на ходу в свои игры. Все шли вразброд, склонив головы.
После этого дня Доне слегла. Она не переставая плакала. У нее был сильный жар. Девушки ухаживали за ней. Через несколько дней Доне поднялась. Глаза ее налились кровью. Она перевязала лоб белой тряпкой…
Однажды деревню облетела весть: «Доне
