— Только тронь меня — в порошок сотру! — взревел субъект. — Сказано, я их всех знаю. Вон сэр Фрэнсис Клеверинг, баронет, член парламента… Я его знаю, и он меня знает… а это Стронг, а это — тот молокосос, что шумел на бале. Эй, Стронг, Стронг!
— Алтамонт? А, чтоб ему!.. — воскликнул сэр Фрэнсис и вскочил, виновато озираясь; и Стронг, нахмурившись, тоже встал с места и выбежал на улицу.
Джентльмен в белом жилете, выбегающий без шляпы прямо из столовой богатого дома; полицейский и прилично одетый господин, готовые сцепиться на панели, — такого вполне достаточно, чтобы собрать толпу даже в этой тихой части города, в половине девятого вечера, и перед домом сэра Фрэнсиса Клеверинга быстро росла кучка зевак.
— Входите, да побыстрее, — сказал Стронг, хватая своего знакомца под руку. — Будьте добры, Джеймс, пошлите за кебом, — добавил он вполголоса и ввел разбушевавшегося джентльмена в дом.
Дверь за ними затворилась, и зеваки постепенно разошлись.
Мистер Стропг хотел провести незваного гостя в малую гостиную сэра Фрэнсиса (куда унесли шляпы гостей, чтобы они там дожидались своих владельцев), успокоить его и отвлечь разговором, а как только подъедет кеб увезти; по тот все еще кипел от злости после нанесенного ему оскорбления и, заметив, что Стронг тянет его ко второй двери, стал как вкопанный и заявил пьяным голосом:
— Э, нет, это не та дверь… столовая вон там… там, где пьют. Я тоже хочу выпить, черт побери. Пойдем туда.
При этих дерзких словах дворецкий в ужасе застыл на месте, а потом загородил собой дверь в столовую; но она отворилась у него за спиной и появился хозяин дома, бледный от волнения.
— Пойдем туда! Я тоже хочу выпить, черт подери! — орал непрошеный гость. — А-а, Клеверинг, я им говорю, что хочу с вами выпить. Ну что, взял, старый штопор? Поставь-ка нам бутылочку с желтой печатью, старый разбойник, — из тех, что по сту рупий за дюжину, да чтобы без обмана.
Хозяин быстро перебрал в уме своих гостей. Уэлбор, Пенденнис, эти два мальчика — больше никого. И он сказал с деланным смехом и жалкой гримасой:
— Ну, Алтамонт, милости прошу. Очень рад вас видеть.
Полковник Алтамонт — проницательный читатель, несомненно, уже давно узнал в странном незнакомце его превосходительство посланника набоба Лакхнаусского — ввалился в столовую, бросив Джимсу торжествующий взгляд, словно говоря: "Ну что, взял? Джентльмен я или нет?" — и плюхнулся в первое попавшееся кресло. Сэр Фрэнсис, запинаясь, представил его своему гостю мистеру Уэлбору, и посланник принялся пить вино и оглядывать присутствующих, то корча самые мрачные рожи, а то расплываясь в улыбке, громко икая и похваливая содержимое своего бокала.
— Большой оригинал. Долго прожил в Индии, при туземном дворе, — пояснил без тени улыбки шевалье Стронг, не терявшийся ни в каких обстоятельствах. При этих индийских дворах люди приобретают очень оригинальные привычки.
— Очень, — сухо подтвердил майор Пенденнис, недоумевая, в какую он, черт возьми, попал компанию. Мистеру Фокеру новый гость понравился.
— Я его видел в Черной Кухне, — шепнул он Пену. — Он еще непременно хотел спеть малайскую песню. Попробуйте этого ананаса, сэр, — обратился он к полковнику Алтамонту. — Замечательно сочный.
— Ананасы! Я видел, как ананасами кормят свиней, — сказал полковник.
— У набоба Лакхнаусского всех свиней откармливают ананасами, — шепотом сообщил Стронг майору Пенденнису.
— Как же, как же, — отозвался майор.
Тем временем сэр Фрэнсис Клеверинг тщился оправдать перед своим собратом поведение странного гостя и бормотал что-то касательно Алтамонта он-де большой чудак, у него неуравновешенный нрав… даже очень… индийские обычаи… не понимает, как принято себя держать в английском обществе… на что сэр Уэлбор, человек отнюдь не глупый, отвечал, степенно прихлебывая вино, что "оно и видно".
Полковник же, словно вдруг заметив открытое лицо Пена, вперил в него долгий, пристальный пьяный взгляд и произнес:
— А вас я тоже знаю, молодой человек. Я вас помню. На бале в Бэймуте. Хотели подраться с французом. Я-то вас помню! — И он, смеясь, сделал выпад, сжал кулаки и, кажется, от души наслаждался, пока эти воспоминания проносились или, вернее, брели, пошатываясь, в его затуманенном вином мозгу.
— Вы ведь встречались с полковником Алтамоном в Бэймуте, помните, мистер Пенденнис? — спросил Стронг, и Пен с деревянным поклоном подтвердил, что имеет удовольствие отлично помнить эту встречу.
— Как его зовут? — вскричал полковник. Стронг повторил:
— Мистер Пенденнис.
— Пенденнис? К черту Пенденниса! — заорал ко всеобщему удивлению Алтамонт и трахнул кулаком по столу.
— Меня тоже зовут Пенденнис, сэр, — произнес майор, донельзя раздосадованный происшествиями этого вечера: чтобы его, майора Пенденниса, пригласили на такой обед, да еще впустили в дом какого-то пьяного! — Мое имя Пенденнис, и я просил бы вас не поносить его вслух.
Полковник Алтамонт оглянулся на него, и хмель словно разом с него слетел. Он провел рукою по лбу, немного сдвинув этим движением свой черный парик, и глаза его впились в майора, а тот, со своей стороны, глядел на него очень пристально и прямо, как и подобает старому солдату. Взаимный этот осмотр закончился тем, что Алтамонт стал застегивать медные пуговицы на своем сюртуке, а потом, к великому изумлению собравшихся, внезапно поднялся, качнулся в сторону двери и исчез, причем Стронг, который тут же за ним последовал, успел услышать, как он бормочет: "Капитан Клюв! Ей-богу, капитан Клюв!"
От его неожиданного появления до столь же внезапного исчезновения прошло не более четверти часа. Оба молодые человека и мистер Уэлбор не знали, что и думать. Клеверинг, бледный как полотно, обратил тревожный, даже испуганный взгляд на майора Пенденниса, который и сам уже смотрел на него пристально и задумчиво.
— Вы его знаете? — спросил сэр Клеверинг.
— Я, несомненно, где-то видел его, — отвечал майор, и на лице его тоже изобразилось недоумение. — А-а, вспомнил. Он дезертировал из конной артиллерии и поступил на службу к набобу. Да, теперь я окончательно припомнил его лицо.
— О! — вздохнул Клеверинг, точно у него камень с души свалился, и в устремленных на него старых, зорких глазах майора мелькнула лукавая искра.
Кеб, вызванный по просьбе Стронга, увез его и Алтамонта; остальным джентльменам подали кофе, а затем они поднялись в гостиную, к дамам, и по дороге Фокер доверительно сообщил Пену, что "такой катавасии он от роду не видал", а Пен со смехом ответил, что его слова свидетельствуют о недюжинном умении разбираться в событиях.
В гостиной мисс Амори, как и было обещано, угостила молодых людей пением. Фокер пришел в восторг и подпевал ей всякий раз, как песня оказывалась ему знакома. Пен сделал было вид, что занят разговорами, но Бланш живо вернула его к роялю, запев романс на его слова, — те самые, которые мы приводили в одном из предыдущих выпусков и которые Сильфида, если верить ей, сама положила на музыку. Не знаю, вправду ли мелодия была сочинена ею и много ли ей помогал в аранжировке ее учитель синьор Тренькидильо; но мелодия эта, будь она хороша или дурна, оригинальна или заимствована, пленила мистера Пена: он остался у рояля и прилежно переворачивал страницы.
— Эх, если б я мог писать такие стихи, как ты, Пен! — двумя часами позже изливался ему Фокер. — Уж я бы тогда написал, будь покоен. Но понимаешь, на бумаге у меня ничего не получается. Зря я в школе так бездельничал!
О забавной сцене, разыгравшейся внизу, при дамах не было упомянуто ни словом. Правда, когда мисс Амори спросила, где капитан Стронг, — он понадобился ей для какого-то дуэта, — Пен чуть не проболтался, но, взглянув случайно на сэра Фрэнсиса, уловил на его обычно ничего не выражающем лице явную тревогу и вовремя придержал язык.
Вечер прошел скучновато. Уэлбор заснул — он всегда засыпал под воздействием музыки и обеда. И майор Пенденнис, против обыкновения, не занимал дам бесконечными анекдотами и светскими сплетнями, но сидел почти все время молча, слушая пение и поглядывая на юную певицу.
Когда настало время прощаться, майор поднялся, выразил сожаление, что столь прелестный вечер пролетел так быстро, и отпустил мисс Амори изысканный комплимент по поводу ее редкостных музыкальных способностей.
— Ваша дочь, леди Клеверинг, настоящий соловей, — сказал он на прощание хозяйке дома. — Настоящий соловей, ей-богу! Я, кажется, в жизни подобного не слышал. И произношение у нее на всех языках, да, да, на всех языках, просто безупречное. Молодая девица с таким талантом и… не гневайтесь на старика, мисс Амори… с такой наружностью — будет желанной гостьей в лучших домах Лондона.
Самое Бланш эти комплименты удивили не меньше, чем Пена, которому дядюшка совсем недавно отозвался о Сильфиде весьма нелестно. Мистер Фокер усадил свою родительницу в коляску и закурил огромную сигару, после чего оба молодых человека вместе с майором пошли домой пешком.
