— Нет, лапочка, — сказала она. — Видно, вы не читали «Бексхилл Газет». Так прямо и написано: «Сама чистота». Это Миртл, «Длань рока». Лучше я буду брошенная невеста.
— Вы думаете, лучше?
— А то! Чего творится, какое время… Не читали? «Положим руку на плуг и угасим грязный потоп бесстыдства».
— Я много раз об этом думал, — заметил Арчибальд.
— А уж я!
— Ну, прекрасно. — Племянник мой встал. — Жду вас в «Савое», в начале десятого. Вы входите…
— Появляюсь, — мягко поправила Ивонна.
— Появляетесь…
— Слева. Как говорится, из левой кулисы. Профиль лучше получается.
— И обвиняете меня в том, что я играл вашими чувствами.
— Как последний гад.
— Самый последний. Где это было?
— В Миддлборо, — твердо сказала Ивонна. — А почему? А потому, что меня там правда бросили. Ярче выйдет. Как вспомню Бертрама, прям зайдусь. И по попе, и по попе…
— Это не нужно, — заволновался Арчибальд. — Конечно, не хочу вмешиваться в… э… вашу концепцию роли, но брюки очень плохо защищают. Такая тонкая ткань…
— Ладно, — не без грусти согласилась мисс Мальтраверс. — Вам видней. Значит, только текст.
— Спасибо вам большое.
— А знаете, — оживилась актриса — это прямо моя сцена в «Забытой невесте»! Один к одному. Только там — алтарь. Может, отложим до свадьбы?
— Нет, лучше не откладывать.
— Дело ваше. Возьму тот текст, как раз подойдет. Сократить немного… Ничего, если я вас назову «бессердечный кобель, который пятнает славное имя британца»?
— Пожалуйста, пожалуйста.
— Большой был успех. Ну, ладно. Идите. В четверть десятого.
Казалось бы, все улажено, но Арчибальд облегченья не испытывал. Когда он сидел в «Савое», ковыряя что-то съедобное, его не утешала мысль, что он выполняет свой долг, как истинный Маллинер.
Да, думал он, нелегка верность семейной традиции. То ли дело написать письмо, уехать куда-нибудь и затаиться, пока все не утихнет. Но нет, сиди и жди, пока тебя опозорят при всем честном ресторане.
Своей незапятнанной репутацией он очень гордился. Приятно думать, гуляя по Лондону, что люди шепчут: «Это — Маллинер, ну, который так замечательно кудахтает». Теперь будут шептать: «Это — Маллинер, ну, который так опозорился в «Савое». Мысли эти не стали приятнее, когда он подумал, что, в порыве вдохновения, сообщница может забыть об их джентльменском уговоре. Брюки действительно шьют из тонкой ткани.
Теперь мы поймем, почему он едва слушал Аврелию. На радостях она то и дело смеялась серебристым смехом, и всякий раз в племянника моего как бы впивалась электродрель.
Оглядевшись, он задрожал. Почему-то ему казалось, что, пусть в толпе, они будут одни. Но нет; здесь собрались буквально все знакомые. Справа сидел молодой маркиз Хэмширский, который вел колонку сплетен для «Дэйли Трибьюн». На два столика дальше расположился герцог Датчетский, который вел такую же колонку в «Дэйли Пост». Кроме них, тут было с полдюжины графов, виконтов, баронов и баронетов, сотрудничавших в других изданиях. Словом, пресса обеспечена.
И вдруг случилось самое страшное. В зал вошла леди Маллинер с каким-то пожилым военным.
Арчибальд достиг сардиночной стадии, и, как он позже рассказывал, просто ощущал, что сардинка обращается в пепел. Мать он любил и уважал даже после событий, показавших ему, что у нее не все дома, а потому самая мысль о том, что она увидит его позор, причиняла страшную боль.
Несмотря на это, он расслышал, что Аврелия что-то говорит, и переспросил:
— А?
— Я говорю, — отвечала Аврелия, — вон твоя мама.
— Вижу.
— Она гораздо лучше выглядит.
— Э?
— Понимаешь, у нее наметился двойной подбородок. Прихожу, она рыдает — мяла, мяла, и все попусту. Конечно, я ей объяснила, что способ один, новый метод. Двадцать минут дышишь, как собака в жаркую погоду, это укрепляет мышцы. Потом — повторяешь, сколько можешь, «Сью-ксс», «Сью-ксс». «Сью» — не так важно, а вот в «ксс» — вся суть. Разрушает жировые ткани. Зал завертелся.
— Что?!
— Да, разрушает, — подтвердила Аврелия. — Конечно, тут нужна осторожность, а то вывихнешь шею.
— Значит, — сказал Арчибальд, — я ее застал за этим самым делом?
— А, ты ее видел? Испугался, наверное! Когда я застала мою тетю, я побежала звонить психиатру.
Арчибальд, тяжело дыша, откинулся на спинку стула. Он горько дивился Судьбе, которая, видимо — шутки ради, крушит и ломает нам жизнь. Потом чувства его перекинулись на женщин. Честно говоря, думал он, их надо держать на привязи. Никогда не знаешь, что они сделают.
Тут он понял, что не прав. Он достоверно знал, что сделает одна из них, Ивонна Мальтраверс. Она войдет слева и скажет, что он запятнал славное имя Мидлсборо или еще какой-то дыры.
— Живот — совсем другое дело, — рассказывала Аврелия, — Надо встать на четвереньки и ходить вокруг комнаты, приговаривая: «Уф-фа, уф-фа». Ой, Господи! — Она засмеялась. — Кого только нет теперь в ресторанах! Посмотри, какое чучело.
Следуя за ее взглядом, он посмотрел, и сердце его сделало два двойных сальто. В дверях, а если хотите — в кулисе, стояла Ивонна, оглядывая столики.
— Кого-то ищет, — сказала Аврелия.
Если бы кто-нибудь, на пари, сунул шило в брюки моего племянника, он не вскочил бы с такой прытью. Оставалась одна надежда. Конечно, это вызовет толки, но если зажать ей рот рукой, схватить ее другой рукой за шкирку, выволочь, сунуть в такси и сказать, чтобы по дороге шофер по возможности пристроил ее в подходящий подвал, все обойдется.
Кое-кого это удивит. Аврелия, подняв брови, молча потребует объяснений. Можно ответить, что такие упражнения развивают трицепсы и устраняют лишний жир с грудных мышц.
Уподобясь пуме из африканских глубин, племянник мой ринулся к актрисе. Завидев его, она прошептала:
— А я вас ищу, ищу…
Прошлый раз, в погребке, голос ее был так звонок и сочен, что посетители из нервных дважды жаловались хозяину. Сейчас он напоминал утечку газа, и даже это усилие явно причиняло ей боль.
— Тут такая штука, — просипела она, часто моргая. — Я по дурости очень расстроилась, а подруга моя мне и скажи, от подбородка есть упражнение. Может, слышали — «Сью-ксс», «сью-ксс». Ну, раза три — ничего, то есть три «сью», два «ксс», а потом как щелкнет! В общем, очень больно говорить, прямо щипцами рвет. Совсем не то выйдет, совсем не то. Разве так разыграешься? Голос нужен. Помню, как-то две лампы лопнули… Ладно, хотите — начнем.
Секунду-другую племянник мой тоже не мог говорить. Таких чувств он не испытывал с тех пор, как Аврелия дала ему слово.
— Нет-нет! — вскричал он. — Не беспокойтесь! Идите домой, разотритесь чем-нибудь. Утром пошлю чек.
— Вот тут, понимаете, как щипцами…
— Понимаю, понимаю! Ну, пока! Всего хорошего! Бог в помощь! Буду следить за вашими успехами.
Едва касаясь пола, он вернулся к удивленной и любопытной невесте.
— Ты с ней знаком? — спросила она.
— Конечно, — сказал Арчибальд. — Моя бывшая няня.
— Что ей нужно?
— Пришла меня поздравить.
— Разве у тебя день рождения?
— Ты же знаешь этих нянь! А вообще-то, мой ангел, мой прекрасный кролик, скоро у меня свадьба. Давай позовем двух епископов, лишний не помешает. Надо подстраховаться, а то, куда ни взгляни, все делают эти упражнения.
Поэт, заходивший этим летом в «Привал рыболова», начал читать нам цикл сонетов, когда дверь отворилась и вошел молодой человек в гетрах. Он спросил пива, хотя в одной руке держал двустволку, а в другой — букет мертвых кроликов. Их он уронил на пол, и поэт, остановившись на полуслове, долго на них смотрел, после чего окрасился бледно-зеленым и закрыл глаза. Ожил он лишь тогда, когда хлопнула дверь.
Мистер Маллинер бросил на него сочувственный взгляд поверх виски с лимоном.
— Вы огорчились, — сказал он.
— Да, немного, — признал поэт. — Мне стало плохо. Быть может, это — личный предрассудок, но я люблю живых кроликов.
— Тонкие души согласны с вами, особенно — поэты, — заверил его мистер Маллинер. — Скажем, моя племянница.
— Мне вообще претят мертвые тела, — продолжал страдалец, — а уж эти кролики так явно, так безвозвратно мертвы! Мой девиз — красота, жизнь и радость.
— Именно это говорила и…
— Как ни странно, следующий сонет посвящен именно…
— …Шарлотта, — спокойно и твердо продолжал мистер Маллинер.
Надо вам сказать, что она была одной из тех нежных, тонких, сотканных душ, у которых хватает денег, чтобы писать стихи для изысканных еженедельников. Ее «Виньетки» имели большой успех среди высоколобых, но не слишком преуспевающих издателей. Особенно нравилось им, что она не ждет гонорара. Естественно, вскоре она вошла в избраннейший круг, а там, в особенно одухотворенном кафе «Мятый нарцисс», оказалась рядом с молодым человеком, похожим на греческого бога, и ощутила что-то, сопоставимое с дуновением весны.
