Строительство было трудным и опасным: высоко в горах прокладывалась дорога, которая должна была на несколько десятков километров сократить путь до лесоразработок и послужить развитию города и окрестных сел. По вечерам строители посматривали на остроконечные вершины гор, за которыми проходила граница, и с гордостью думали о своей работе, о новой жизни, о прекрасном будущем. Лишь мысль о близкой границе омрачала сердце.
По субботам гулянье продолжалось допоздна. В этом отдаленном краю, куда редко заглядывал кто чужой, люди сами устраивали себе развлечения. Частенько наведывался сюда капитан-пограничник Дуйчев, любивший поговорить с молодежью, вместе повеселиться. Со своего орлиного гнезда в горах верхом на красивом гнедом коне он спускался, чтобы на время расстаться с деревьями и скалами, побыть среди людей. Выходец из народа, он горячо, любил свой народ и посвятил себя служению родине.
И еще кое-что заставляло его спускаться вниз. С некоторых пор его стали одолевать воспоминания. Они налетали, как рой пчел или гонимые ветром осенние листья. Хотя вихрь событий уже миновал, в памяти всплывали отдельные случаи, странные и мучительные вопросы. Его охватило беспокойство, он потерял сон. И никак не мог понять, в чем причина этой тревоги, этих сомнений. После тех славных грозовых дней прошло уже около трех лет.
Бодрые песни молодежи сменялись задумчивыми звуками скрипки. Играл чертежник из общинного управления Дико Петров. Но почему, встречая этого человека с худым, бледным лицом и несколько искривленным левым плечом, капитан Дуйчев всегда испытывал чувство смутной тревоги? Есть люди, которые хорошо запоминают имена, но с трудом сохраняют в памяти лица. Дуйчев принадлежал к их числу.
Строители любили Дико Петрова за то, что он охотно играл на скрипке, когда бы его ни попросили. Да и в городе его тоже не считали бездельником. Когда он появился в городе, как устроился в общину чертежником — этим никто не интересовался. Община нуждалась в работнике — его и взяли. Он нравился людям своей уступчивостью, готовностью оказать услугу. Жил он уединенно, а попав в приятную компанию, много пил, но не допьяна. Как-то раз капитан Дуйчев сказал ему мимоходом:
— Очень мне знакомо ваше лицо, а никак не могу вспомнить, где я вас видел.
Дико Петров в ответ смущенно улыбнулся.
— Возможно, товарищ капитан, свет велик…
— Вы, случайно, не из Кубрата родом или Преслава?
Дико Петров слегка покраснел, но, махнув рукой, сказав как ни в чем не бывало:
— Я из Малко-Тырнова…
— А-а-а, да, да, возможно… — словно бы успокоился капитан. — Я был в тех краях по инспекционным делам…
Он улыбнулся и посмотрел на Дико Петрова добродушным, внимательным взглядом, говорившим: «Ладно, пусть будет так…» У него вроде бы отлегло от души: смутные воспоминания рассеялись, и он решил не морочить себе этим больше голову. Прежде он служил на турецкой границе и всяких людей повидал. Но здесь, на греческой, куда беспокойнее и бдительность нужна еще большая. По ту сторону горного хребта народ борется со своими угнетателями, а здесь мирно и тихо. Увлеченно работают молодежные бригады, сооружают дороги, плотины; болгары и помаки радуются свободе и строят новую жизнь. Капитан Дуйчев по собственному опыту знал, что значит борьба против фашистских насильников. Перед его глазами вставало прошлое — партизанский отряд в горах, свирепость жандармов, павшие товарищи.
Разговор между капитаном и Дико происходил на школьном дворе во время самодеятельного концерта. Несколько рядов стульев, а позади них — галерея, где сколько угодно стоячих мест.
Дико Петров был душой кружка самодеятельности. Он руководил хором и исполнял сольные номера на скрипке. Играл старинные русские романсы и модные песенки. Либо же, став в середине цепочки танцующих, покачиваясь из стороны в сторону, водил смычком, и звуки скрипки плыли над людьми, собравшимися во дворе. Но вот он кончил играть, поднял смычок и скрипку: мол, устал, не могу больше.
«Браво-о-о! Би-ис!» — раздались голоса, загремели аплодисменты.
Публика всегда безжалостна к артисту, и Дико Петров попробовал защититься.
— Не могу, братцы! Устал! — И он опустился на стул рядом с капитаном Дуйчевым. Тот сказал:
— Поздравляю вас, товарищ Петров!
Дико Петров улыбнулся своей виноватой улыбкой и, слегка покраснев, проговорил так тихо, что в общем шуме Дуйчев с трудом расслышав его:
— Ничего не поделаешь, товарищ капитан!.. Народ…
Потом заговорил быстро, решительно:
— Люблю народ! С малых лет живу его муками и радостями. Душу за него готов отдать! — Наклонив голову и не глядя капитану в глаза, он продолжал: — Смотрю я на вас, товарищ капитан, и восхищаюсь. Нравится мне пограничная служба! Чувствуешь, что служишь своему народу, отечеству.
Публика, однако, не оставляла скрипача в покое. Подошли девушки-строители и молодые помачки, стали упрашивать его поиграть еще:
— Товарищ Петров, приказ по бригаде!
Тут он не устоял. Встал и заиграл местное помацкое хоро. Молодежь развеселилась еще больше, и гулянье затянулось до поздней ночи.
Капитан Дуйчев подошел к секретарю городского комитета Отечественного фронта Гочо Дочеву:
— Славный парень этот Дико Петров! Как он играет! Молодец!
Гочо Дочев, полный добродушный юноша, тоже похвалил музыканта.
— Когда он появился в городе? — спросил капитан.
— Месяца два назад… — Вопрос капитана удивил Гочо Дочева: почему он об этом спрашивает? — Приехав из Софии с солидными рекомендациями. Мы его и взяли. В общине нет чертежника. Не много охотников ехать в наше захолустье. А этот приехал по своей воле.
— Откуда он?
Секретарь пожал плечами. Он решил, что капитану будет гораздо интереснее узнать о любви скрипача к молодой помачке Дуде. Капитан выслушал рассказ и ничего не сказал.
2
Приближалось Девятое сентября.
Дуйчева не покидало чувство необъяснимой тревоги. Перед ним снова и снова вставало это бледное лицо и словно бы с насмешкой спрашивало: «Неужели не узнаешь?»
Дико Петров развил кипучую деятельность. С хором он разучивал песни и марши. От участников самодеятельности он мчался к пионерам. Быть может, лелеял мысль, что его причислят к ударникам? Ведь то, что он так старался, не могло не броситься в глаза.
В маленьком пограничном городке праздник прошел весело. На школьном дворе снова лихо плясали хоро, и снова Дико Петров был неутомим. Он играл со страстью, с увлечением, полы его поношенного коричневого пиджака развевались, на лоб спадала непокорная прядь волос, которую он то и дело отбрасывал назад легким движением руки. Непонятно почему, но этот жест тоже показался капитану знакомым, и беспокойство вновь овладело им.
Парни упрашивали скрипача играть еще и еще. И Дико Петров вновь брался за скрипку. Он слегка фальшивил, но играл с большим чувством, что очень нравилось слушателям, в особенности молодым девушкам; многие из них откровенно заигрывали с ним, но он искусно отражал атаки, краснел и прикидывался недогадливым простачком. Только с Дудой был он внимателен и послушен. Когда она просила его что-нибудь сыграть, он немедленно соглашался, как ни велика была усталость.
— Браво, Дуда! Она настоящая колдунья! — кричали ребята из бригады.
Дуда только недавно сбросила чадру: полное и румяное лицо ее казалось слишком крупным в обрамлении цветастого платка, завязанного под подбородком. Красивее всего у нее были брови: крутые, черные, они, как поется в песне, извивались змейками. Из-под бровей светились темные и словно бы неподвижные, но полные огня глаза.
Капитан Дуйчев подумал, что из-за такой девушки не только Дико Петров может потерять голову… Она смеялась мягким грудным смехом, от которого небо казалось еще голубее. Сочные губы приоткрывали полоску ослепительно-белых зубов.
Возле Дуды постоянно вертелись два ее старших брата, не спускали с нее глаз. Дуда окончила неполную среднюю школу и собиралась поступить в гимназию. Но братья, фанатики-мусульмане, все еще не могли примериться с тем, как она свободно держится.
Дико Петров отвел братьев Дуды к буфету и угостил лимонадом. Затем они закурили, и между ними завязался оживленный разговор.
Солнце палило своими поздними лучами не по-сентябрьски, и серые куртки строителей, смешавшись с живописными костюмами местных горцев, жили какой-то необычной жизнью — краски сливались с голосами и песнями, и весь двор как будто кружил в пространстве.
Капитан Дуйчев ходил по двору с фотоаппаратом и снимал наиболее интересные группки. Помачки убегали от него, прятались, пока наконец, Дуда не уговорила их сняться. Они все боялись, как бы дома им за это не попало.
