Было видно, что Дживс взволнован. Его левая бровь чуть заметно поднялась, что придало его лицу озабоченное выражение.
— Я сделал все, что мог, сэр, — сказал он, — но, боюсь, дела у мистера Литтла обстоят неважно. Со времени нашего отъезда, сэр, произошли события, изменившие счет не в его пользу.
— Что там еще стряслось?
— Помните мистера Стеглза, сэр — юного джентльмена, готовящегося к экзаменам у мистера Хеппенстола?
— Какое Стеглз имеет к этому отношение? — спросил я.
— Брукфилд случайно услышал один разговор, и утверждает, что у мистера Стеглза свой интерес в этой истории.
— Этого еще не хватало! Вы хотите сказать, что он принимает ставки на победителя?
— Насколько я понял, он заключил пари с другими учениками мистера Хеппенстола. На поражение мистера Литтла — он весьма невысокого мнения о его шансах на успех.
— Мне это совсем не нравится, Дживс.
— Мне тоже. Это не к добру, сэр.
— Насколько я знаю Стеглза, он наверняка подстроит какую-нибудь пакость.
— Уже подстроил, сэр.
— Уже?
— Да, сэр. В соответствии со стратегией, которую я с любезного разрешения мистера Литтла осмелился ему предложить, мистер Литтл повел мастера Берджесса на церковный благотворительный базар, и там они встретили мистера Стеглза в компании с мастером Хеппенстолом, младшим сыном преподобного мистера Хеппенстола; мальчик только что оправился от свинки и приехал из Рагби[131] домой на каникулы. Встреча произошла в буфете, где мистер Стеглз угощал мастера Хеппенстола. Короче говоря, сэр, джентльмены обратили внимание, с какой незаурядной энергией подкрепляют свои силы их подопечные, и мистер Стеглз поставил десять фунтов на то, что младший Хеппенстол «переест» мастера Берджесса. Позже мистер Литтл признался мне, что у него мелькнула мысль о том, что мисс Берджесс вряд ли будет в восторге, если узнает о подобном состязании, но спортивный азарт оказался сильнее благоразумия, и он принял вызов. Итак, состязание состоялось, оба мальчика проявили незаурядные бойцовские качества, мастер Берджесс оправдал надежды мистера Литтла и победил, впрочем, лишь после упорной борьбы. На следующий день оба участника маялись животами; начались расспросы, дети во всем признались, и у мистера Литтла — мне рассказал об этом Брукфилд, случайно проходивший мимо раскрытой двери в гостиную — состоялся крупный разговор с юной леди: она недвусмысленно заявила мистеру Литтлу, что впредь не желает его видеть.
Да, с таким коварным типом, как Стеглз, нужно постоянно быть начеку. Он мог бы давать платные уроки Макиавелли.[132]
— Все было заранее подстроено, Дживс, — сказал я. — Стеглз сделал это нарочно, обычный трюк, чтобы вывести из строя фаворита.
— Я ни секунды в этом не сомневаюсь, сэр.
— Что ж, как видно, он оставил Бинго в дураках.
— Таково всеобщее мнение, сэр. По словам Брукфилда, в местной пивной «Бык и конь» ставки против мистера Уингема принимают из расчета один к семи, и до сих пор нет желающих.
— Ну и ну! Так в деревне тоже заключают на них пари?
— Да, сэр. И в Твинге, и в соседних селениях. История эта вызвала широкий интерес. Мне говорили, что даже в столь отдаленных местах, как Нижний Бингли, наблюдается всплеск спортивного азарта.
— Что ж, просто не знаю, чем мы можем ему помочь. Если Бинго такой болван…
— Мне кажется, нужно всегда бороться до конца, сэр, и я взял на себя смелость предложить мистеру Литтлу план действий, который может изменить счет в его пользу. Я порекомендовал ему заняться благими делами.
— Благими делами?
— В масштабах нашей деревни, сэр. Читать прикованным к постели, беседовать со страждущими — ну, вы понимаете, сэр. Можно не сомневаться, что положительные результаты не заставят себя ждать.
— Да, конечно, — с сомнением сказал я. — Но, черт подери, если бы я оказался прикован к постели, мне не доставило бы большого удовольствия видеть перед собой физиономию такого шизика, как Бинго, и слушать его несусветную чушь.
— Этот аспект безусловно нельзя сбрасывать со счетов, сэр, — сказал Дживс.
Две недели от Бинго не было ни слуху, ни духу, и я решил, что он сошел с дистанции и признал свое поражение. И вот как-то, незадолго до Рождества, я протанцевал весь вечер в «Эмбасси» и вернулся домой далеко за полночь. Я честно отплясал без перерыва до двух ночи, с ног валился от усталости и мечтал поскорее добраться до постели. Вообразите мое разочарование и досаду, когда, войдя в спальню и включив свет, я увидел на своей подушке физиономию Бинго. Паршивец спал в моей постели безмятежным сном младенца со счастливой, мечтательной улыбкой на устах.
Ну, знаете, всему есть предел. Мы, Вустеры, свято чтим вековые традиции гостеприимства, но когда гость оккупирует вашу постель, тут уж не до традиций. Я запустил в него башмаком, Бинго приподнялся на постели и издал какие-то булькающие звуки.
— А? Что? Что такое?..
— Какого дьявола ты улегся в мою постель?
— А, привет, Берти. Это ты!
— Да, это я. Почему ты улегся в мою постель?
— Я приехал в Лондон по делам и решил остаться на ночь.
— Прекрасно, но почему ты улегся в мою постель?
— Черт тебя подери, Берти, — с раздражением сказал Бинго, — перестань бубнить про эту чертову постель. В соседней комнате есть еще одна. Я своими глазами видел, как Дживс ее стелил. Скорее всего она предназначалась для меня, но я же знаю, какой ты радушный хозяин, вот и зарулил сюда. Послушай, Берти, — сказал он, явно устав от дискуссии на постельную тему, — я вижу свет.
— Ничего удивительного, уже три утра, вот-вот начнет светать.
— Я выразился фигурально, дубина. Я хотел сказать, что для меня забрезжила надежда. Насчет Мэри Берджесс. Присаживайся, я тебе сейчас все расскажу.
— Не сяду. Я иду спать.
— Прежде всего, — сказал Бинго, подложив под спину подушку и закуривая сигарету из моего настольного портсигара, — надо еще раз воздать должное гению Дживса. Новый Соломон. Я был на грани поражения, когда обратился к нему за помощью, а теперь благодаря ему веду с большим счетом — говорю это тебе после трезвого и непредвзятого анализа. Как ты знаешь, он посоветовал мне отыграть очки за счет благих дел. Берти, старик, — с чувством сказал Бинго, — за последние две недели я ублажил стольких страждущих, что, если бы у меня был брат и меня попросили утешить его на смертном одре, клянусь, я бы прибил его кирпичом. Впрочем, как ни тяжело мне это далось, наш план сработал безукоризненно. Недели не прошло, и она заметно смягчилась. Снова стала кивать мне при встрече на улице и все такое. Два дня назад, когда мы случайно повстречались около их дома, она мне улыбнулась — такой, знаешь, слабой, ангельской улыбкой. А вчера… ты помнишь этого священника, Уингема? Того носатого парня?
— Конечно, помню. Твой соперник.
— Соперник? — Бинго удивленно вскинул брови. — Ну, может быть, когда-то его можно было называть моим соперником. И то — с большой натяжкой.
— Вот как? — спросил я, раздраженный его отвратительным самодовольством. — Если хочешь знать, совсем недавно в «Быке и коне» в Твинге, да и в других селениях, вплоть до Нижнего Бингли, давали семь к одному, что ты проиграешь.
Бинго вздрогнул всем телом, обильно осыпав одеяло сигаретным пеплом.
— Ставки? — прохрипел он. — Ставки! Ты хочешь сказать, они заключают пари на самое сокровенное, на священное чувство… Проклятие! Неужели люди настолько утратили стыд, и для них уже нет ничего святого… Выходит, ничто в мире уже не свободно от посягательств их омерзительной, животной алчности? Послушай, — задумчиво сказал Бинго, — а может, и мне поучаствовать? Семь к одному! Ничего себе! А кто предлагает такую цену? Впрочем, лучше не стоит. Могут превратно истолковать.
— Ты, я гляжу, совершенно уверен в победе, — сказал я. — Мне казалось, что Уингем…
— Он мне больше не страшен, — сказал Бинго. — Как раз собирался тебе рассказать. Уингем заболел свинкой и выбыл из игры по меньшей мере на месяц. Но это еще не все. Он должен был ставить в Твинге «Школьное Рождественское представление», а теперь это поручили мне. Вчера вечером я зашёл к старику Хеппенстолу и подписал контракт. Ты понимаешь, что это для меня значит! Целых три недели я буду в центре здешней культурной жизни, а потом меня ждет небывалый триумф во время премьеры. Все будут смотреть на меня с уважением, заискивать и все такое. Представляешь, какое это произведет впечатление на Мэри? Она увидит, что я способен трудиться, что во мне скрыта бездна достоинств, что я не легкомысленный мотылек, как она прежде думала, а…
— Я понял, понял, можешь не продолжать…
— В сельской глуши Рождественское представление — очень важное событие. Старик Хеппенстол только им сейчас и занят. Со всей округи слетятся здешние шишки. Будет сам сквайр[133] с семейством. Берти, дружище, это мой звездный час, и я его не упущу. Плохо, конечно, что я не принимал в этом участия с самого начала. Ты не поверишь: тупица священник, начисто лишенный воображения, выбрал для постановки кретинскую сказку из детской книжки столетней давности — ни единой хохмы, нет даже намека на юмор. Сейчас уже поздно менять пьесу, но я, по крайней мере, добавлю перца. Впишу забавные реплики и уморительные диалоги, надеюсь, это ее немного оживит.
