Лонгфелло в своей прекрасной поэме описывает, что произошло потом:
(Далее идет текст поэмы.)
ПАРОДИЯ НА БАЛЛАДУ ЛОНГФЕЛЛО
Из отеческой палатки,
Мягко по земле ступая,
Не идет, а выплывает
Присцилла, девица-пуританка.
Так робка и так покорна
Эта дивная голубка,
Не Присцилле ведь перечить
Строгим приказаниям отцовским.
Оторвав свой взор от карты,
От игры забавной в покер,
Массасуа устремил его на дочку,
Этот смелый вождь Томманов
И бесстрашный, словно лев.
Вот прыткая, косуля словно,
Несется Кучи-Кучи, пантера,
Стрелы быстрее,
Шипит, раскручивает кольца
Змея гремучая Бубаззи
В чаще колкого сумаха.
Подошел храбрец Массасу
К своим зверям-атаманам,
И вскочил на быстрого Трибли,
И умчался в беспредельность.
Мчался он через сугробы,
На скаку валил он ели,
Пробежав немало милей,
Наконец, он оглянулся, —
Видит, а Присцилла рядом,
Ни на сажень не отстала,
Мчит чрез снежные пространства,
А за ней бегут все звери.
Вот она — на тропку справа,
На себя уж не похожа,
Взгляд ее такой голодный,
В нем огонь большой надежды
Встретить храбреца мужчину,
Чтобы стал ее он милым.
И тогда вождь Массасуа,
Вождь отважнейших Томманов,
Заорал так громко-громко,
Пробудил сову Виз-Куссу
И Кат-Кью-Ву енота,
Переполошил всех змей в чащобе.
И исчез тогда Массасу,
Быстрый, как стрела из лука,
Он летел, земли касаясь,
Только на больших вершинах,
Он бежал, бежал из края,
Где живут пуритане, пилигримы,
И бежал он от Присциллы,
Убежденной пуританки.
И бежал он от Присциллы,
Не давал себя погладить
И назвать себя любимым,
Не подставил ей затылок
Так Массасу, индейский воин,
Сбросив четырех тузов картонных,
Кинулся бежать в пространство,
Запуганный девицей.
Не сорвал Массасу банка,
Проигрался он нещадно,
На восьмерках и на тройках.
И теперь до сороковки
Жил он рядышком с Присциллой,
Пуританкой и девицей.[38]
Когда приходит поезд{66}
(Перевод Л. Каневского)
Черновые наброски о большой центральной железнодорожной станции
Если вы хотите лицезреть природу человека в ее самой агрессивной форме, то лучшего места, чем игра в покер, не придумать. А следом за ней идет большая железнодорожная станция. Статистика показывает, что девять десятых рода человеческого утрачивает здравый смысл, когда путешествует в железнодорожных вагонах, а подтверждение такого факта можно получить на любой станции. Путешествие по железной дороге выталкивает наружу все свойства человека, обнажает скрытные черты его характера.
Есть что-то такое в суете поездов, в запахе паровозного дыма, в воплях разносчика мелких товаров, в поразительном волапюке, на котором громко изъясняются тормозные кондуктора, в стремительно проносящемся мимо пейзаже, видимом из окна, что заставляет среднее человеческое существо отбросить в сторону путы условностей и привычек и вести себя соответствующим образом.
Когда поезд останавливается на станции и освобождается от своего груза — пассажиров, то все они тут же при выходе из вагонов пытаются воплотить принцип, который отражен хорошо в одной французской фразе — «saure qui pect», то есть спасайся, кто может, или, если употребить более вежливый язык, — всяк за себя и к черту отстающих!
Наблюдатель, если только он относится к «случайному» исключению, может получить большое удовольствие, наблюдая за поведением толпы пассажиров и ротозеев на любой крупной железнодорожной станции метрополии. Такой спектакль можно явно отнести к разряду комедии. Здесь нет антрактов, нет смены декораций, никто не забывает слов своей роли, не вводит знаменитых актеров, чтобы сорвать побольше аплодисментов.
Мимы, сыграв свою роль, исчезают; главного героя с чемоданом в руках из камеры хранения багажа выпирает какой-то грубый здоровяк; ведущие актрисы устраивают схватку за свободное пространство, они целуются, плачут, тяжело вздыхают, не ожидая брошенных им из публики букетиков цветов или бурных рукоплесканий; марионетки, кривляясь, продираются, словно пританцовывая, через толпу, их веревочками дергает само Везение, а комик продолжает увлеченно играть свою роль, не обращая никакого внимания на неодобрительный свист пара из котла и визг тормозящих колес.
На центральной железнодорожной станции Хаустона с прибытием поездов слышится громкий смех, болтовня, видны горящие фонари, улыбки, сэндвичи у ртов, горох попкорна, тарелки толченой кукурузы с мясом под слоем красного перца, слезы на глазах.
Для того, кто изучает человеческую природу, здесь — настоящее пиршество, громадное блюдо из мешанины неглубоких страстей и эксцентричных поступков, а ваш покорный слуга, газетчик из «Пост», готов предложить вам небольшую тарелочку этих яств.
* * *
В зале ожидания ярко горят электрические лампочки. Длинная вереница омнибусов и экипажей извозчиков выстраивается вдоль тротуара на Вашингтон-стрит, водители с возницами плотно прижимаются к границе посадки с южной стороны вокзала.
В двух залах ожидания будущие путешественники, рассредоточившись, на скамьях ждут прибытия своих поездов. Коммивояжеры и путешественники-ветераны спокойно читают газеты и курят, а незакаленные новички нервно ходят туда-сюда по залам, поглядывая с опаской на большие часы и обращаясь с лавиной вопросов к любому, кто окажется, проходя мимо, рядом с ними.
Полицейский, стоящий у входа, который уже раз шесть отвечал старику с тряпичным зонтом, что Центральный прибывает в 6.35, внутренне настраивается на то, что если этот тип подойдет со своим вопросом к нему еще раз, то ему остается только надеяться на приговор — убийство при смягчающих вину обстоятельствах. Старая леди в нитяных перчатках, которая минут пятнадцать барабанила своим футляром от очков по закрытому окошку кассы, в сердцах восклицает: «Да пропади ты пропадом» — и принимается рыться в своем саквояже, пытаясь найти капли лакричника.
В зале ожидания для женщин — тот же странствующий контингент. Спокойная довольно молодая девушка с блестящими глазами, вероятно, коммивояжер, предлагающий какую-то книгу или новый порошок для серебряной утвари, уже познала искусство путешествовать. Ни суета, ни беспокойство ей не известны. Опрятный плащ-дорожник и легкая сумка — вот и все ее пожитки. Она терпеливо ждет, слегка постукивая носком своей модной туфельки по полу и чуть слышно мурлыча какую-то песенку.
Далеко не так ведет себя большая семья с кучей домочадцев, которая совершает самое великое путешествие в своей жизни, по крайней мере на пятьдесят миль. Поблизости от них все скамьи заняты: корзинки, мешки, саквояжи, ведра, газетные свертки, горшки с цветами, маленькие дети и собачки. На лице главы семейства такое торжественно-печальное выражение, словно он едет на собственную казнь. На нем чувствуется напряжение этой ужасной поездки, которая всем им предстоит. Он в своей влажной ладони зажал билеты, словно в тисках. Путешествие — это вам не хухры-мухры, это дело серьезное. Его добропорядочная супруга даже сняла шляпку. Она вытаскивает из коробок и баулов какие-то вещи и снова запихивает их назад; она прогуливает малыша, разбрасывая повсюду фартучки, булавки для волос, вязаные перчаточки и крекеры; она сообщает Джону, где именно, под какой оторвавшейся доской, она спрятала дома тринадцать долларов; она ни за что на свете не раскрыла бы свой секрет, но сейчас она уверена, что их поезд непременно сойдет с рельсов и в результате она окажется на том свете.
Несколько мужчин с сердитым видом, с поднятыми воротниками пальто, сидят возле своих утомленных ожиданием жен, которых, кажется, ничто не волнует: ни несчастные случаи, ни конец света, ни даже моды.
Какая-то женщина с черной вуалью сидит в углу с лепечущим малышом, одинокая и сильно чем-то расстроенная; в зал входят праздношатающиеся, они бесцельно бродят по залу из одного угла в другой, потом выходят, как и вошли.
* * *
В зале ожидания для мужчин куда больше жизни. Служащие станции в железнодорожной форме торопливо проходят по залу с зажженными фонарями. Путешественники дремлют на скамьях, курят, читают и болтают. Из этого гудения голосов можно уловить кое-какие бессвязные слова, которые выстраиваются приблизительно в такие отрывки:
«Получил от него заказа на триста долларов, но для этого мне пришлось потратить десятку на выпивку и билеты в театр; да, я еду в Гальвестон; доктор прописал тишину и полный покой; настоящая маргаритка — первый сорт, блондинка черноглазая, с превосходными формами; проиграл двадцать долларов на „тройку“; дал сегодня телеграмму домой, пусть вышлют еще денег; не видел Сэма лет пятнадцать, хочу остаться там до Рождества; не отдадите ли мне вашу газетку, если вы ее уже прочитали; интересно, придет ли поезд по расписанию, — нет, сэр; „Норт американ ревью“ нет, но есть „Пак“ и „Джадж“; пришел я домой однажды вечером раньше обычного, вижу, а она сидит на крыльце с… дайте огоньку, прошу вас; Хаустон — это город в Техасе, черт бы его побрал; сколько раз говорил Марии: не клади ты эти слойки с кремом в карман; нет, это наделала не кошка; вот здесь ясно виден след от ногтя — видите ли, я сунул по ошибке письмо в другой конверт… и так далее: бу-бу-бу-бу-бу…»
