Он пристально поглядел в сторону прилавка, пересчитал, мусоля в пальцах карточку, оставшиеся талоны и, почесав кадык, конфиденциально прошептал, обращаясь к Андрею:
— Надеюсь, что до нас овощи не кончатся. Вы знаете, было бы неплохо, если бы все продукты продавались в одном магазине. Сегодня мы стоим здесь за овощными продуктами, завтра простоим два часа в очереди в хлебном магазине, а послезавтра мы снова придем сюда за керосином. Но все равно я не ропщу. Говорят, что на следующей неделе будут давать свиное сало. Вот будет праздник! Правда? С нетерпением будем ждать этого, не так ли?
Когда подошла очередь Андрея, продавец всучил ему паек и, раздраженно схватив его карточку, проворчал:
— Что за чертовщина, гражданин? Ваш талон наполовину оторван.
— Не знаю, — попытался оправдаться Андрей. — Должно быть, я случайно задел его.
— Вы знаете, что я мог и не принять его? Нельзя, чтобы талон был надорван. У меня нет времени проверять вас, проходимцев. Проследите за тем, чтобы в следующем месяце все было в порядке.
— В следующем… месяце? — изумился Андрей.
— Да. И в следующем году тоже. Иначе будете ходить с пустым брюхом… Следующий!
Андрей вышел из магазина, держа в руках паек, который состоял из фунта квашеной капусты, фунта льняного масла, куска мыла и двух фунтов сухих овощей для супа «жюльен». Он шел по улице, покрытой утоптанным, раскатанным снегом, который, поскрипывая, продавливали каблуки прохожих. Под фонарями снег искрился, подобно хрусталикам соли, и в островках света, отбрасываемого витринами магазинов, играли веселые огоньки. На подернувшемся мягким прозрачным инеем плакате крепкий исполин в красной робе властно и победоносно вздымал руки к лозунгу:
МЫ — СТРОИТЕЛИ НОВОГО ОБЩЕСТВА!
Андрей шел уверенным шагом. Как обычно, приняв решение, он был невозмутим и спокоен.
Войдя в комнату, он включил свет и положил на стол сверток. Сняв шапку и куртку, Андрей повесил их в углу на гвоздь. Медленным движением он смахнул со лба прядь волос. В камине тлели раскаленные угли. Андрей снял пиджак и расправил измятые рукава рубашки.
Он неторопливо осмотрелся по сторонам. Заметив лежащие на полу книги, он поднял их и аккуратно сложил на столе.
Андрей стоял неподвижно посреди комнаты, подобно манекену в витрине магазина, прижав локоть к бедру: не спеша поднося к губам дымящуюся, зажатую между прямыми длинными пальцами сигарету, он описывал рукой в воздухе неизменную траекторию; пепел падал на пол.
Андрей почувствовал, как обожгло ему пальцы — сигарета догорела до основания. Бросив окурок в камин, он подошел к столу и сел за него. Открывая один за другим ящики, Андрей просматривал их содержание. Выбрав несколько бумаг, он собрал их вместе и положил на стол.
Затем Андрей встал и направился к камину. Он встал рядом с ним на колени и, положив в угли смятую газету, стал дуть на них до тех пор, пока не взметнулись яркие, оранжевые язычки пламени. Подбросив в огонь два полена, Андрей подождал, пока они заполыхают. После чего он вернулся к столу и, схватив отобранные им бумаги, швырнул их в камин.
Андрей открыл старые ящики, которые служили ему гардеробом. В них были сложены вещи, не предназначавшиеся для всеобщего обозрения. Вытащив оттуда женское атласное платье, Андрей тоже кинул его в камин. Он наблюдал, как съеживается горящая ткань, распространяя едкий запах. Взвились тоненькие струнки дыма. В глазах Андрея застыли безнадежность и изумление.
Вслед за платьем в огонь последовали черные атласные тапочки, батистовый платочек и кружевная кофточка с белыми ленточками; один из ее рукавов выскользнул из камина и остался лежать на почерневших от сажи кирпичах кладки; нагнувшись, Андрей поднял его и отдал на растерзание пламени.
Среди вещей Андрей обнаружил маленькую игрушку — в стеклянном пузырьке, наполненном красной жидкостью, плавала черная фигурка. Посмотрев на нее, Андрей некоторое время колебался, а затем осторожно опустил ее в тлеющие кружева. Стеклянный пузырек лопнул, и вытекшая из него жидкость зашипела на раскаленных углях, фигурка закатилась в золу.
После этого Андрей извлек из ящика черный пеньюар.
Он стоял у камина, перебирая пальцами тонкую черную пелену нежного, неуловимого, как дым, шелка.
Затем, опустившись на колени, Андрей накрыл пеньюаром огонь. На секунду красные угли потускнели, как будто темное мутное стекло отгородило их от внешнего мира; вдруг под действием невидимого порыва ветра по шелку пробежала рябь; уголок оборки пеньюара загнулся, и тоненький язычок голубого пламени лизнул кромку выреза.
Андрей поднялся. Он смотрел, как раскаленные докрасна нити пронизывают черную пелену ткани, которая вздымалась, закручивалась, сжималась, превращаясь в легкий дым.
Он простоял так долго, гладя на неподвижный черный предмет с мерцающими красными краями, который хоть и потерял свою прозрачность, все еще сохранял форму пеньюара.
Едва Андрей коснулся пелены, она рассыпалась, и в дымоход выпорхнули черные хлопья.
Андрей сидел, положив одну руку на стол, другая находилась у него на колене; его кисти безвольно свисали, десять пальцев, прямые линии которых нарушали только костяшки, были настолько неподвижны, что казалось, будто они застряли в воздухе. На полке тикал старый будильник. Лицо Андрея было мрачным и спокойным. Его глаза выражали смирение и удивление…
Он повернулся, вытащил из ящика стола листок бумаги и написал:
«В моей смерти прошу никого не винить.
Андрей Таганов».
Раздался всего лишь один выстрел, и, поскольку обледеневшая темная мраморная лестница была высокой и выходила в пустой сад, никто не пришел выяснить, что случилось.
На первой полосе «Правды» в черной рамке было напечатано:
Центральный Комитет Всесоюзной Коммунистической партии выражает свою глубокую скорбь в связи со смертью героического борца за дело революции, бывшего красноармейца, члена партии с 1915 года
ТОВАРИЩА АНДРЕЯ ТАГАНОВА
Ниже была еще одна рамка:
Ленинградский Комитет
Всесоюзной Коммунистической партии
с прискорбием сообщает о смерти
ТОВАРИЩА АНДРЕЯ ТАГАНОВА
Похороны состоятся завтра на поле Жертв Революции.
Траурное шествие начнется в десять часов утра от Смольного.
В передовице «Правды» говорилось:
«Еще одно имя пополнило славный список тех, кто отдал свою жизнь за дело революции. Может быть, это имя знакомо не многим, но оно символизирует собой рядовых нашей партии, невоспетых героев наших будней. Прощаясь с товарищем Андреем Тагановым, мы отдаем последнюю дань безвестным воинам армии пролетариата. Товарищ Таганов умер. Он совершил самоубийство под действием нервного срыва, вызванного чрезмерной работой. Его здоровье было подорвано требующей больших сил и времени задачей, которую возложила на него партия. Он принес себя в жертву революции. На такие жертвы идет партия, которая действует не для личного обогащения и славы, как поступают правители капиталистических стран, а с целью возложить на себя самую тяжелую и изнуряющую работу — служение общему делу. И если в эти дни борьбы и лишений кто-нибудь из нас ослабнет духом, пусть он посмотрит в качестве примера на великую Всесоюзную Коммунистическую партию, которая руководит нами, не щадя своих сил, энергии и даже жизни. Пусть похороны партийного героя послужат для нас поводом воздать дань уважения нашим вождям. Пусть все труженики Ленинграда присоединятся к процессии и проводят в последний путь товарища Таганова».
В кабинете ГПУ начальник с улыбкой, обнажающей десны, сказал Павлу Серову:
— Что же, в конце концов он предоставил нам хорошую возможность устроить играющее нам на руку шумное действо. Ты выступишь со вступительной речью?
— А как же, — подтвердил Серов.
— Не забудь его заслуг перед Красной Армией и все такое прочее. Я надеюсь, что это заткнет рты тем выжившим из ума старым дуракам образца пятого года, которые слишком много говорят о своем дореволюционном членстве в партии и о других вещах, среди которых и дело Коваленского.
— Не беспокойся, — бросил Павел Серов.
* * *
Трудящиеся Ленинграда шествовали за красным гробом.
Они двигались в шеренгах, выстроившихся одна за другой, подобно стенам или ступеням бесконечной лестницы, медленный, все возрастающий прилив тел и знамен поглотил Невский, который содрогался от памятника Александру III до Адмиралтейства, когда тысячи ступающих сапог сливались в один единый ритм. Тысячи людей угрюмо шествовали, высоко поднимая багровые знамена в прощальном приветствии.
Мощным оплотом выдвигались красноармейцы: одна за другой проходили шеренги крепких, расправленных плеч, тяжелых, размеренно шагающих сапог, фуражек с кр 1сными звездочками на околышах; над ними трепетало красное полотнище, на котором золотыми буквами было написано:
