— Разрешите предложить вам руку, — сказал он негромко, словно доверяя ей тайну.
Для большинства женщин есть что-то покоряющее в предложении мужчины опереться на его руку: не то чтобы они в этот момент действительно нуждались в поддержке, но ощущение опоры, силы, которая заключена в твердой мужской руке и полностью им предоставлена, отвечает голосу их воображения и неизменно находит отклик. Как бы то ни было, Мэгги приняла предложенную ей руку, и они вместе прошли вокруг лужайки и под свисающей зеленой листвой ракитника, погруженные в то же мечтательное состояние, что и четверть часа назад; только Стивен, добившись от Мэгги долгожданного взгляда, не обнаружил в себе никаких признаков вернувшегося благоразумия, а в затуманенном сознании Мэгги молнией промелькнуло: как случилось, что она здесь? Зачем она вышла из дому?
— Осторожно, не споткнитесь о ступеньку, — проговорил наконец Стивен.
— О, мне уже пора идти, — сказала Мэгги, чувствуя, что ступенька спасла ее. — До свидания.
И, тотчас же высвободив руку, она стремительно бросилась к дому. Мэгги не раздумывала над тем, что внезапное бегство ее лишь усугубит неловкость последнего получаса. Она не в состоянии была ни о чем думать. Упав на низкое кресло, она разрыдалась.
— Филип, Филип, как спокойно нам было в Красном Овраге… О, если бы вернуться к тем временам!
Стивен некоторое время смотрел ей вслед, потом спустился к лодке и вскоре сошел на берег у верфи. Он провел весь вечер в бильярдной, где, не выпуская изо рта сигары, проигрывал партию за партией, но упрямо не уходил. Он твердо решил ни о чем не думать, не вспоминать — достаточно и того, что перед ним неотступно стоит Мэгги: она опирается на его руку, а он глядит в самые ее глаза.
Но пришло время возвращаться домой при бесстрастном свете звезд — и вместе с тем время проклинать свое безрассудство, и он с горечью давал себе зарок никогда не оставаться с Мэгги наедине. Все это сплошное безумие: он влюблен в Люси, всем сердцем привязан к ней и помолвлен — Это для него долг чести. Зачем только он встретил эту Мэгги Талливер и теперь мечется и не находит себе покоя: рано или поздно она станет прелестной, своенравной, обожаемой женой другого; сам он никогда не избрал бы ее. Чувствует ли она то же, что и он? Он надеется, что… нет. Ему не следовало приходить. Отныне он сумеет держать себя в руках. Он найдет способ внушить ей неприязнь или даже поссориться с ней. Поссориться с ней? Можно ли поссориться с созданием, у которого такие глаза — непокорные и молящие, высокомерные и смиренные, отстраняющие и влекущие, полные восхитительных противоречий? Видеть, как ее побеждает любовь — завидный удел… для другого.
Последовало невнятное восклицание, знаменовавшее конец этого немого монолога, и, отбросив последнюю сигару недокуренной, Стивен заложил руки в карманы и зашагал по аллее, обсаженной кустарником. Восклицание это не выражало благодарности судьбе.
Глава VII ВНОВЬ ПОЯВЛЯЕТСЯ ФИЛИН
Утро следующего дня было дождливым; в такое утро джентльмены, если только безотлагательные дела не удерживают их дома, склонны наносить длительные визиты прекрасным своим соседкам. Моросящий дождь, с которым вполне можно мириться, пока верхом или попросту пешком добираешься до желанной цели, ежеминутно грозит перейти в ливень, одновременно обещая и совсем прекратиться; поэтому ничто, кроме бурной ссоры, не заставит вас раньше времени закончить визит — скрытая неприязнь в таких случаях бессильна. Если же речь идет о влюбленных, то что может быть желаннее для них дождливого английского утра! Солнце в Англии не внушает доверия — шляпки всегда в опасности, а если вам вздумается расположиться на траве, это скорее всего повлечет за собой простуду. Зато дождь вполне надежен. Вы надеваете макинтош, мчитесь под дождем и вскоре оказываетесь в гостиной на своем излюбленном месте: немного выше или ниже вашего божества (что для метафизических умов является, в сущности, одним и тем же и объясняет, почему женщинам поклоняются и вместе с тем смотрят на них свысока), в приятной уверенности, что ни одна леди не пожалует с визитом.
— Я думаю, Стивен придет сегодня раньше обычного, — сказала Люси. — Так всегда бывает в дождливые дни.
Мэгги промолчала. Она сердилась на Стивена и готова была, как ей казалось, возненавидеть его. Не будь дождя, она непременно отправилась бы к тетушке Глегг, чтобы не встретиться с ним в этот день. Теперь же ей придется подыскать предлог, чтобы остаться с матерью и не выходить к гостям.
Но Стивен не пришел раньше обычного; его опередил другой, более близкий сосед. Когда Филип вошел в комнату, он собирался лишь издали поклониться Мэгги, полагая, что их дружба составляет для всех тайну, которую он должен оберегать; но Мэгги поднялась ему навстречу, протягивая руку, и он тотчас же понял, что Люси во все посвящена. Эта встреча взволновала обоих, хотя Филип в течение многих часов готовился к ней; впрочем, как и все те, кто не привык рассчитывать на людское благожелательство, он редко терял самообладание и из чрезмерной гордости никогда не выдавал своих чувств. Чуть побледневшее лицо, сжатые ноздри, голос, звучавший несколько напряженней обычного, — все, что посторонний взгляд счел бы признаком холодного равнодушия, было для Филипа единственно возможным выражением его глубокой внутренней драмы. Но Мэгги была подобна музыкальной струне, в которой все рождает отзвук, и, подавая руку Филипу, она почувствовала, что глаза ее наполняются слезами. Это не были слезы горя; скорее они имели то же происхождение, что слезы женщин и детей, которые, обретя наконец надежную защиту, оглядываются назад на грозившую им опасность. Ибо Филип, до сих пор живший в ее сознании неотделимо от мысли, что Том вправе за это упрекнуть ее, с недавнего времени стал для Мэгги второю совестью, источником силы и спасения. Ее спокойная, нежная привязанность к нему, уходящая корнями в далекое детство, воспоминания о долгих мирных беседах, постепенно развивавших склонности, присущие ее натуре, и самый характер его любви, взывавшей скорее к жалости и женской преданности, чем к тщеславию и прочим Эгоистическим свойствам, — все это теперь казалось ей чем-то священным, было тем светлым прибежищем, где она могла искать защиты от искусительных соблазнов, которым должно противиться все лучшее в ней, ибо они лишь внесут гибельное смятение в душу и несчастье в ее судьбу. Эти новые чувства к Филипу победили все сомнения и колебания, которые она иначе испытывала бы, боясь преступить в своих отношениях с ним границы, определенные Томом; и когда, протянув руку Филипу, Мэгги ощутила, что глаза ее наполняются слезами, она даже не пыталась сдержать их. Все произошло так, как предполагала Люси, и она всем сердцем ликовала при мысли, что вновь соединила влюбленных, хотя, при всем своем расположении к Филипу, она не могла не признать, что кузен Том был до некоторой степени прав, возмущаясь внешним несоответствием этой пары, — ведь он был прозаический человек, кузен Том, и не любил поэзии и сказок. Люси немедленно принялась болтать, чтобы помочь Мэгги и Филипу преодолеть неловкость первых минут.
— Весьма похвально с вашей стороны, — начала она своим нежным, тонким голоском, напоминающим щебетание птички, — прийти к нам тотчас же по приезде. Этим вы отчасти искупили вашу вину; пожалуй, я прощу вам, что вы бежали самым непозволительным образом, даже не известив друзей. Вот садитесь сюда, — продолжала она, предлагая ему низкое удобное кресло, — не бойтесь, к вам будут милостивы.
— Плохой правитель получился бы из вас, мисс Дин, — сказал Филип, усаживаясь. — Кто же поверит в вашу строгость? Люди, уповая на вашу снисходительность, не боялись бы совершать проступки.
Люси что-то шутливо возразила ему, но Филип не слышал, что именно, ибо он невольно повернулся к Мэгги, которая, не таясь, смотрела на него тем нежным и испытующим взглядом, каким мы встречаем друзей после долгой разлуки. При каких обстоятельствах они расстались! Филип так живо и по сей день ощущал все случившееся тогда — таким острым и отчетливым было это воспоминание, так властно воскресало в нем все, сказанное в последнем разговоре, что ему казалось, будто это было только накануне. И со свойственной ему ревнивой недоверчивостью, которая у неуверенных в себе натур всегда сопровождает сильные чувства, он вообразил, что читает во взгляде Мэгги признаки перемены. Уже то, что он заранее страшился и отчасти ожидал этого, делало неизбежным возникновение у него подобной мысли, поскольку веские доказательства обратного отсутствовали.
— Для меня наступили блаженные дни отдыха, — сказала Мэгги. — Люси, словно добрая волшебница-крестная, в мгновение ока превратила меня из жалкой прислужницы в принцессу. Я с утра до вечера предаюсь удовольствиям — она угадывает каждое мое желание.
