Джейн против воли улыбнулась, но тут же повернулась к жениху и сказала смущенно, негромко, но твердо:
– Как смеете вы напоминать мне о моей оплошности? Правда, такие воспоминания иногда приходят на ум сами, но зачем же лелеять их?
Он с готовностью пустился в пространные объяснения и говорил очень занимательно, но Эмма в этом споре всей душой стала на сторону Джейн… Покидая Рэндаллс, она принялась невольно – это было вполне естественно – сравнивать двоих женихов и поняла: как ни была она рада видеть Фрэнка Черчилля, чтобы помириться с ним, никогда еще она так остро не ощущала, насколько мистер Найтли превосходит его как личность. Удовольствие этого самого счастливого дня получило свое завершение в занимательных мыслях о его добродетелях, ставших неизбежным следствием такого рода сравнений.
Если у Эммы до сих пор временами еще и вспыхивало беспокойство за Харриет, если иногда она и испытывала сомнения по поводу того, на самом ли деле исцелилась подруга от склонности к мистеру Найтли и на самом ли деле без всяких задних мыслей согласилась выйти за другого, то очень скоро она полностью отринула всякую неопределенность на сей счет. Через несколько дней прибыли гости из Лондона, и не успела она и часу наедине пробыть с Харриет, как, к своему глубочайшему удовлетворению, поняла, что, как ни странно, Роберт Мартин целиком занял в ее сердце место мистера Найтли и составлял сейчас все ее виды на счастье.
Харриет было немного не по себе, и вначале она смущалась, однако, признав, что прежде она вела себя самонадеянно и глупо и обманывала себя, девушка, казалось, целиком избавилась от страданий и смущения, прекратила волноваться за прошлое и исполнилась величайшей радости от настоящего и будущего; чтобы выказать подруге свое одобрение, Эмма немедленно развеяла все ее страхи, встретив ее с самыми искренними поздравлениями. Харриет охотно и во всех подробностях поведала об историческом вечере в цирке Эстли и об обеде на следующий день. Она рассказывала обо всем с величайшим удовольствием. Однако что объясняли все эти подробности? Дело было в том – теперь Эмма могла себе признаться, – что Харриет всегда нравился Роберт Мартин, и то, что он по-прежнему любил ее, сделало его неотразимым в ее глазах. Иного объяснения случившемуся Эмма не видела.
Что бы там ни говорили, а событие было радостным, и каждый день приносил ей новые поводы считать так. Стало известно, кто отец Харриет. Им оказался один купец, достаточно богатый, чтобы положить ей приличное содержание, и достаточно порядочный, чтобы всегда держаться в тени. Вот какой оказалась благородная кровь, за которую Эмма прежде была готова ручаться! Вероятнее всего, кровь Харриет не уступала никакой иной, однако какое родство сулила такая партия мистеру Найтли, или семейству Черчиллей, или даже мистеру Элтону! Достаточно было и пятна незаконного происхождения, а тут еще ни знатности, ни богатства.
Отец ее не противился браку дочери, он весьма радушно обошелся с молодым человеком, словом, все шло так, как и должно было идти. Когда Эмма узнала Роберта Мартина, которого пригласили в Хартфилд специально, чтобы познакомиться, она целиком и полностью одобрила выбор Харриет. Сочетание здравого смысла и несомненных добродетелей наилучшим образом подходило ее подружке. Эмма не сомневалась в том, что Харриет была бы счастлива в браке с любым покладистым мужем, но с ним, в том доме, какой он ей предлагал, можно надеяться на большее – на безопасность, прочное положение в обществе и семейную гармонию. Она будет помещена в круг людей, которые ее любят, но у которых больше здравого смысла, чем у нее, круг достаточно замкнутый, чтобы она почувствовала себя в безопасности, и достаточно занятой, чтобы у нее не было времени скучать. Там она никогда не поддастся искушению, никогда не захочет покинуть домашний очаг, она будет уважаема и счастлива. Эмма признала, что Харриет – счастливейшее существо на свете, раз вызвала такую непреодолимую любовь в этом мужчине, вернее, Харриет по степени счастья уступает лишь ей.
Харриет, вынужденная все больше и больше времени проводить с Мартинами, все реже бывала в Хартфилде, однако Эмма не жалела. Близился конец их дружбе, им суждено перейти к более спокойным приятельским отношениям, и, к счастью, как оно и должно было быть, как и следовало, новые отношения, казалось, уже начались – самым постепенным, естественным образом.
В последнюю неделю сентября Эмма сопроводила Харриет в церковь и стала свидетельницей того, как рука ее была отдана Роберту Мартину. Она испытала полнейшее удовлетворение, которое не могли испортить никакие неприятные воспоминания, связанные со стоящим между ними мистером Элтоном. Правда, в то время Эмма, скорее всего, и не вспомнила о мистере Элтоне, он навеял разве что мимолетные мысли о том, что и ее скоро этот священник свяжет узами брака у алтаря… Хотя Роберт Мартин и Харриет Смит заключили помолвку последними из трех пар, венчались они первыми.
Джейн Ферфакс уже покинула Хайбери и наслаждалась покоем в семье любимых друзей Кемпбеллов… Мистер Черчилль с племянником также были в Лондоне, ждали только ноября.
Октябрь, промежуточный месяц между сентябрем и ноябрем, наметили для себя Эмма и мистер Найтли. Они решили, что им следует повенчаться, пока Джон и Изабелла все еще в Хартфилде, чтобы у них была возможность совершить двухнедельное свадебное путешествие – они собирались поехать на море. И Джон, и Изабелла, и прочие друзья согласились с их планом и одобрили его. Но мистер Вудхаус… Как склонить его к согласию? Мистер Вудхаус всегда упоминал об их свадьбе исключительно как о весьма отдаленном событии.
Впервые узнав об их планах, он так расстроился, что жених с невестой почти утратили всякую надежду. Однако второе упоминание причинило ему уже меньше боли. Мистер Вудхаус начал думать о свадьбе как о событии неизбежном, которое он предотвратить не в силах, – весьма многообещающий шаг в направлении его согласия. И все же он не радовался. Напротив, он казался таким обескураженным, что его дочь почти пала духом. Эмма не могла вынести его страданий. Больно было видеть, что он считает себя заброшенным, и, несмотря на то, что оба брата Найтли уверяли ее, что, когда событие свершится, он вскоре и думать забудет об огорчениях, все же она колебалась и не могла отважиться на решительный шаг.
В таком состоянии неуверенности они пребывали до тех пор, пока… нет, на мистера Вудхауса не снизошло внезапное озарение, и его нервная система не претерпела чудесной перемены, но тем не менее оказала им услугу. Однажды у миссис Уэстон украли с птичьего двора всех индюшек – очевидно, к ней залез некий злоумышленник.
Другие птичьи дворы в округе также пострадали. Это мелкое воровство выросло в сознании мистера Вудхауса до размеров настоящей кражи со взломом. Он пришел в сильное волнение и, если бы не сознание того, что он находится под защитой зятя, от тревоги перестал бы, пожалуй, спать по ночам. Сила, решимость и присутствие духа, свойственные обоим братьям Найтли, полностью завоевали его доверие. Пока любой из них защищает его и его владения, Хартфилду ничто не угрожает… Однако мистеру Джону Найтли надлежало вернуться в Лондон к концу первой недели ноября.
В результате такого потрясения мистер Вудхаус добровольно и чуть ли не весело дал свое согласие в тот момент, когда его дочь уже почти утратила надежду на то, что сможет назначить день свадьбы. Через месяц после бракосочетания мистера и миссис Роберт Мартин мистеру Элтону предстояло соединить руки мистера Найтли и мисс Вудхаус.
Свадьба была вполне похожа на другие свадьбы, где обе стороны не испытывают склонности к вычурности и показному блеску, однако миссис Элтон, судя по подробностям, поведанным ее супругом, сочла эту свадьбу весьма убогой – жалким подобием своей собственной свадьбы. «Белого атласа очень мало, кружевная фата совсем короткая – смотреть не на что! То-то Селина удивится, когда узнает». Но, несмотря на все эти недостатки, желания, надежды, уверенность, предсказания истинных друзей, которые стали свидетелями церемонии, полностью сбылись: союзу сопутствовало полное счастье.
Очарование старомодной повседневности
Сегодня экранизировать любой роман Джейн Остин – все равно что получить беспроигрышный билет в лотерее. О неудаче и речи быть не может, вопрос лишь в том, каким будет успех – большим или очень большим. Феномен такой популярности ее романов – романов без единого трупа, привидения или мало-мальски порядочной любовной сцены – не нуждается в объяснении. Мир уже давно очарован здравомыслием этой старомодной провинциальной старой девы, в котором со всем возможным изяществом сочетаются разум и чувство и которого так мало осталось в современной жизни, а в современной литературе и кино нет совсем. 1995 год – год 220-летия со дня рождения писательницы, – ставший для кинематографа годом Джейн Остин, дал критикам повод признать: «Традиционный быт и нравы английской провинции начала XIX века сегодня обладают особым обаянием – по прошествии двух с половиной столетий эти картины исполнены особой прелести, какую излучает надежная, не подвергающая себя сомнению жизнь». Ограничить количество экранизаций этой скромной и одновременно великой писательницы может лишь малое количество ее романов.
