Вошел Огурец и что-то прошептал Чуме на ухо.
— Пошли, — скомандовал бандит и, тяжело опираясь на костыль, направился к двери.
На пороге он остановился и сказал:
— Сходка через два часа. Закусывай и отдыхай. Если надо — знай прыгай на одной ноге в уборную. Танцуй, Мамона!
10
Держась за стул, Анатолий добрался до двери. Заперта! Он добрался до окна. Оно выходило в бетонный полуколодец, прикрытый сверху решеткой с квадратиками толстого стекла. Значит, его привезли в подвальное помещение. Как уйти? На столе среди пустых и полупустых бутылок водки и объедков лежали две финки Одну он сунул во внутренний карман пиджака. Сталь ударилась о что-то металлическое. Что бы это могло быть? Он извлек из кармана то, что Огурец назвал «фонариком». Это был подарок Кубышкина, радиофон!
Анатолий нажал позывную кнопку — раз, два, три… Не откликается. Видно, Юра не вернулся в Москву. С грустью Анатолий смотрел на аппаратик. И вдруг донесся негромкий звук зуммера. У Анатолия дыхание перехватило. Он вспомнил: ведь этот звук он принял было за гудение проводов, когда лежал на полу.
Анатолий быстро перевел рычажок на передачу и, приложив аппарат к губам, тихо сказал:
— Юра! Беда! Меня захватили воры! Чума! Прием!
— Брось разыгрывать. Мы недавно прилетели. Я в Москве. Вызвал тебя наудачу… Ты почему не спишь? Ведь полвторого.
— Юрка, я не шучу. Попал в большую беду. Воры меня оглушили и привезли сюда, а чтобы не сбежал, всадили пулю в ногу. Не знаю, где Лика. Позвони ко мне домой, у мамы узнай телефон Лики, позвони ей. Только не пугай мать. Прием!
— Толя! Если ты меня разыгрываешь, век не прощу!) Ты серьезно? Начну действовать. Прием!
— Повторяю, захвачен ворами, когда уходил с Ликой от Нины. Заходил туда Марат. Я заперт в комнате. Подвал. Срочно сообщи в уголовный розыск Корсакову.
— Как, как?
— Корсакову Валентину Петровичу. Узнай, где Лика.
— Где ты находишься? Прием.
— Сам не знаю, был без памяти, привезли на машине. Сюда идут.
За дверью раздался негромкий металлический стук: отодвигали щеколду. Анатолий сунул радиофон в карман. Вошел Огурец.
— А я слышу, бубнит чего-то, вроде молитву читает. Может, вешаться собрался. И не пытайся. Только с нашего благословения… Скоро двинем на сходку.
Вошло несколько мужчин. Они молча, угрюмо смотрели на пленника.
— И чего вы валандаетесь? — прошамкал старик, вошедший с ними. — Уже скоро два. Меня давно в сон клонит.
— Давай прыгай к дверям! — жестко приказал один из воров.
— Костыль, что ли, дали бы, — сказал Анатолий.
— Прыгай.
Держась левой рукой за стену, Анатолий запрыгал на одной ноге к выходу. Левая нога была налита чугунной тяжестью, толчки отдавались резкой болью. Кто-то из преступников запел в такт прыганью Анатолия, остальные хлопали в ладоши.
— Тоже нашли игру! — озлился Анатолий. — Не могу прыгать! Хотите, чтобы шел, давайте костыль или несите!
— Не хочешь? — Удар кулаком сбил его на пол.
Его пинали ногами, и, когда удар пришелся по ране, Анатолий закричал.
— Эй, вы, без шухеру! — донесся сердитый голос Чумы из-за двери. — Тащите его в машину.
Анатолия подхватили. Юноша стиснул зубы. Трудно стало разыгрывать запуганного воришку. Трудно было не вцепиться в Чуму, севшего впереди, но…
Машина двинулась. Чума сидел рядом с водителем. Анатолия поместили на заднем сиденье между двумя ворами. Он старался через окно угадать улицы. Правую руку он держал в кармане, нажимая на кнопку в надежде, что его радиосигналы засекут, запеленгуют, определят, откуда они идут. На улицах и переулках не видно прохожих. Темно в домах. Пересекли Малую Грузинскую. Машина вдруг свернула в переулок налево, въехала во двор, остановилась против черного хода.
Чума приказал ворам «выметаться» из машины, остался наедине с Анатолием.
— Значит, так, — сказал он. — Станешь на колени, начнешь каяться. Скажешь, что так, мол, и так: истязали, били тебя в колонии, мучили голодом, морили, ты
.ослабел, кожа-кости, испугался, думал показать вид, будто раскаялся, да перестарался и решил потом оправдаться. Вернулся в Москву… Скажи, что тебя зверски били в милиции, а самое главное — вали все на деваху. Закружила, мол, завертела, стал я сам не свой, и проси-моли оставить тебе жизнь. Обещай быть «человеком» до конца дней своих, не изменять шайке и обещай представить Корсакова, пришить его.
«Неужели они не прикончат меня? — думал Анатолий. — Нет, убьют. Чума, конечно, не верит мне. А раскаяние мое ему нужно для поучения воров».
— Сейчас номер на машине сменят и поедем, — деловито сказал Чума.
— А где будет сходка?
— Где будет, там и будет…
11
Вечером моросил весенний дождь, к ночи он перестал. Плотные тяжелые тучи обволокли город. Шпили высотных зданий и верхние этажи исчезли в тумане. Неподвижные капли сверкали на листьях. Время шло, а блики света не тускнели на мокром глянце асфальта. Крыши не просыхали, было жарко и душно.
Анатолия снова втиснули на заднее сиденье между двумя ворами. Их громоздкие фигуры мешали видеть улицы. Машина выехала за город и помчалась к Филям.
Проехали поселок. Съехали с шоссе по грунтовой дороге, и наконец машина остановилась. Все вышли. Дул сильный ветер. Лунный серп изредка мелькал в небесных оконцах, и тогда из полутьмы вырисовывались силуэты деревьев. Какой-то парк.
Двое, запыхавшись, с руганью почти бросили Анатолия под дерево на краю небольшой поляны и отошли.
Пленник лежал на спине, осязая затылком освежающий мокрый холодок. Ныла нога. Мучила жажда. Анатолий огляделся: никто на него не смотрел. Он привалился на бок, отдернул борт пиджака, стал нажимать рычажок радиофона. Юра не отзывался.
Анатолий слыхал, что на сходках, чтобы упредить кровавую ссору, воры складывают оружие в одно место и берут его лишь тогда, когда позволит старший. Пистолет бы! Юрка, где ты? Анатолию стало до слез жалко себя. Он попытался ползти на спине, помогая локтями и правой ногой. Звук голосов и шагов заставил его замереть на месте. Он увидел двух проходивших подростков. Они ссорились. Слишком занятые этим, они не обратили на него внимания, опустились на корточки в кустах почти сразу за деревом, под которым лежал Анатолий.
— Пацаны! — негромко позвал Анатолий.
Подростки настороженно замолчали, приглядываясь.
Бледный лунный свет осветил Анатолия.
— Он! — испуганно сказал один. — Ей-богу, он…
— Давай посмотрим, — сказал другой. — Интересно.
— Дура, влетит…
Оба. замолчали. Было заметно, что оба они сильно напуганы обстановкой, предстоящим ночным судилищем.
— Вы первый раз на сходке? — шепотом спросил Анатолий. — Боязно?
— Первый! — ответил один паренек и грубо выругался, видно считая это паролем, роднящим воров.
— Жаль мне вас, — сказал Анатолий, — пропадете…
— И так я пропащий, — прошептал один.
— Так спасайтесь. Бегите!
— Куда убежишь?
Так жалко стало Анатолию этих запуганных парнишек. Эх, был бы он на воле, конечно, помог. Боясь малого — попреков, стыда, — они сунули голову в петлю.
Показались еще два подростка. Один тащил другого за руку.
— Да не кисни, Вундербоб, — сказал тащивший молодой воришка и вдруг испуганно спросил: — А кто это там лежит?
— Да этот, Мамона… Тише, а то услышат и нас прогонят отсюда. Давай посмотрим на него…
— Боб! — негромко, но твердо сказал Анатолий. — Подползи поближе. Ну!
Слышно было, как Боб ойкнул, отпрянул.
— Давай, Вундербоб, ползи, не бойсь, — сказал один из подростков. — Потом рассказывать будем, как с самим Мамоной на правилке говорили. Ей-богу, не поверят!
Боб подполз.
— Говорите скорее, — прошептал он из-за куста.
— Опять трусишь? Тебя в эти дни били?
— Били! — чуть слышно ответил Боб.
— И будут бить, пока не убежишь от них. Сейчас же убегай. Пусть я пропаду, а ты спасайся. Скажешь Лике так: Анатолий на колени не стал. Чего не бежишь?
— Так ведь сторожевые! — с мукой в голосе прошептал Боб. — Мы сами, ребята то есть, боимся…
— Дали вам ножи?
Боб промолчал.
— Дали или нет?
— Ну, дали, — еле слышно произнес Боб.
— Если тебя примут в шайку, тебе конец. Потом всю жизнь, каждый день, каждую минуту, тысячу раз ты будешь умирать от страху. Лучше рискнуть один раз, чем умирать тысячу раз.
— Не могу, не могу… Простите меня!
— Беги! — властно повторил Анатолий.
— Бо-о-юсь!—дрожащим голосом прошептал Боб и поспешно отодвинулся в темноту.
— Эх, несчастный, жалкий трус! Изолгался, ни капли мужества. Подлец!
Шагах в десяти двое сторожевых, стоя на коленях вокруг неярко горевшего карманного фонаря, играли в карты, спорили и до того увлеклись, что не заметили ребят, не услышали разговора.
Зашелестели кусты. К дереву, под которым лежал Анатолий, на костылях приковылял Чума. За ним несли плетеное кресло.
