— Нянечка, — сказала Джейн, удачно сочетая заботливость со злобностью, — ты не надорвалась?
— Я как раз… — пролепетал Фредерик.
— Да, когда няня его поставила. О, Господи, какие бывают люди!
— Он всегда был глупый, — великодушно сказала няня. — Садитесь, мастер Фредерик, я вам яичек сварила. Мальчики их любят.
Фредерик посмотрел на поднос. Да, яйца там были, и крупные. Желудок, подраспустившийся за это время, болезненно сжался.
— Ох, и ели же вы! — припомнила няня. — Что яйца, что пирог… Помню, у мисс Джейн на именинах… Можно сказать, вывернуло!
— Няня! — вздрогнула Джейн, бросая неприятный взгляд на страдальца.
— Спасибо, — выговорил он. — Я… это… яиц не буду.
— Как так не будете? — удивилась няня. — Хорошие яички. Не будет он! У меня съедите.
— Да мне не хочется…
Хрупкая старушка снова превратилась в грозу Наполеона.
— Ни-ка-ких кап-ри-зов! Фредерик судорожно хрюкнул.
— Хорошо, — сказал он, — спасибо, съем яйцо…
— Два, — уточнила няня.
— Два…
Джейн повернула в ране нож.
— А вот пирога я бы на вашем месте не ела, он очень сытный. Никак не пойму, — сказала она, ломаясь, как взрослая, — никак не пойму, какое удовольствие обжираться! Мы же не свиньи!..
— Мальчики, что с них возьмешь, — заметила няня.
— Да, да, — согласилась Джейн, — а все ж неприятно. Глаза у няни сверкнули. Она не любила, когда важничают,
— Девочки, — заметила она, — тоже не сахар. Фредерик с облегчением вздохнул.
— Да, — повторила няня, — не сахар. Одна девочка так хотела похвастаться новыми панталончиками, что выбежала в них на улицу.
— Няня! — вскричала ярко-пунцовая Джейн.
— Какой ужас! — вскричал и Фредерик. Кроме того, он коротко рассмеялся, ухитрившись выразить этим такое презрение, такое снисхождение сильного мужчины к слабой и глупой женщине, что гордый дух его бывшей невесты возмутился.
— Что вы сказали? — проверила она.
— Я сказал: «Какой ужас».
— Вот как?
— Естественно. Представить себе не могу более постыдного зрелища. Надеюсь, вас оставили без ужина.
— Если бы оставили вас, — удачно парировала Джейн, — вы бы не выжили.
— Вот как?
— Да. Вы — обжора.
— Вот как?
— Да, да, да. Робин-Бобин-Барабек…
— Детки, — сказала няня, — разве можно ссориться?
Она взглянула на них тем взглядом, какой вырабатывается за полвека, если проведешь его с капризными детьми, и подытожила:
— Нельзя. Мистер Фредерик, поцелуйте мисс Джейн. Фредерик заметил, что комната вращается.
— Что? — выговорил он.
— Поцелуйте мисс Джейн и скажите: «Больше не буду».
— Она дразнится.
— Ай-яй-я-яй! А кто у нас маленький джентльмен? Фредерик вымученно улыбнулся.
— Простите…
— Не за что, — отвечала Джейн.
— Теперь поцелуйте, — напомнила няня.
— Не буду! — сказал Фредерик.
— Что?! — Няня погрозила ему пальцем. — Идите в шкаф и сидите там, пока не одумаетесь.
Мы, Маллинеры, горды. Один из наших предков удостоился при Креси похвал Его Величества. Но Фредерик вспомнил слова брата. Да, сидеть в шкафу — недостойно нас, но лучше ли, если у немолодой дамы будет сердечный приступ? Опустив голову, он пошел в коридор, а там — и услышал, как повернулся в скважине ключ.
Проведя минуты две в раздумьях, рядом с которыми похмельные мысли Шопенгауэра показались бы мечтами Полианны, он услышал голос:
— Фредди… То есть мистер Маллинер.
— Да?
— Она ушла на кухню. Выпустить вас?
— Не беспокойтесь, — холодно ответил он. — Мне и тут неплохо.
Время текло. Через час или через годы дверь открылась и закрылась. Фредерик с удивлением заметил, что он не один.
— Что вы тут делаете? — неприветливо осведомился он. Джейн не отвечала, но странно крякала. Почему-то, против воли, Фредерик ее пожалел.
— Ну-ну! — неловко сказал он. — Не плачьте.
— Я не плачу. Я смеюсь. Жалость мгновенно исчезла.
— Вам кажется, — спросил он, — что это очень смешно? Черт знает где сидим…
— Не ругайтесь.
— Почему? Мало того, что я вообще сюда попал, так еще сиди в шкафу…
— …черт знает с кем.
— Этого касаться не будем, — с достоинством сказал он. — Сиди в шкафу, когда можно, к примеру, играть в гольф.
— Вы еще играете в гольф?
— Естественно. А что такого?
— Нет-нет, ничего. Я рада, что вы развлекаетесь.
— Почему бы мне не развлекаться? Вы что, думаете…
— О, нет-нет-нет! Я знала, что вам это безразлично.
— Что именно?
— Ах, неважно!
— Вы хотите сказать, что я… гм-м-м-м… мотылек?
— Конечно. Из самых заядлых.
— Ну, знаете! Да я в жизни…
— Вот как?
— Именно так.
— Смешно!
— Что именно?
— То, что вы сказали.
— У вас извращенное чувство юмора. То вам смешно сидеть в шкафу, то…
— Надо же как-то развлечься. Вы знаете, за что меня заперли?
— И знать не хочу. За что?
— Я закурила. О, Господи!
— Что там еще?
— Кажется, мышь. Как вы думаете, их тут много?
— Конечно. Просто кишат.
Он хотел поярче описать их — скажем, шустрые, крупные, коварные, — но тут что-то стукнуло его по ноге.
— Ой! — воскликнул он.
— Простите. Это я вас?
— Меня.
— А я думала, мышь.
— Ах, вон что!
— Больно?
— Так, не очень.
— Простите.
— Пожалуйста.
— А если бы я попала в нее, она бы испугалась, правда?
— В жизни бы не забыла.
— Значит, простите.
— Да ладно, что там! Какая-то нога, когда…
— Когда что?
— Не помню.
— Когда сердце разбито?
— Сердце?! Ну, что вы! Я очень счастлив. Кстати, кто этот Диллингуотер?
— Да так, один.
— Где вы с ним познакомились?
— У Пендерби.
— А обручились?
— Тоже у них.
— Вы опять там были?
— Нет.
Фредерик фыркнул.
— Минуточку. Когда вы к ним ехали, вы собирались выйти за меня. Значит, уложились в две недели?
— Да.
Тут бы и заметить: «О, женщина!», но как-то в голову не пришло.
— Не понимаю, — сказала Джейн, предпочитая наступление, — какое у вас право меня осуждать.
— Кто вас осуждал?
— Вы.
— Когда?
— Сейчас.
— Я? — удивился Фредерик. — Да я и не намекнул, что вы поступили низко, подло, гнусно, мерзко и непотребно.
— Намекнули. Вы фыркнули.
— Если здесь нельзя фыркать, надо было предупредить.
— И вообще, кто бы говорил! После того, что вы сделали…
— Я? А что я сделал?
— Сами знаете.
— Простите, не знаю. Если вы про тот галстук, я все объяснил: во-первых, его вообще носить нельзя, во-вторых, там цвета чужих клубов.
— Какой галстук! Я про то, как вы обещали меня проводить и позвонили, что у вас дела, а я по дороге на вокзал зашла в кафе — и что же? Вы сидите с крашеной мымрой в розовом платье.
— Повторите, — сказал Фредерик. Джейн повторила.
— Господи! — сказал Фредерик.
— Меня как по макушке ударили…
— Постойте! Я все объясню.
— Да?
— Да.
— Все?
— Все.
Джейн покашляла.
— Сперва вспомните, что я знаю всю вашу семью.
— При чем она тут?
— Может, вы хотите сказать, что это — троюродная тетя.
— Ничего подобного. Это актриса. Вы ее могли видеть на эстраде в «Ту-ту!».
— По-вашему, вы все объяснили?
Фредерик поднял руку, призывая к молчанию, но понял, что все равно ничего не видно.
— Джейн, — сказал он тихим, дрожащим голосом, — помнишь, как мы гуляли в Кенсингтонском саду? Такой хороший был день…
— Не надейтесь меня растрогать.
— Я и не надеюсь. Я напоминаю, что мы встретили китайского мопса. Мопс как мопс, но ты пришла в восторг. С той поры у меня было одно дело в жизни — найти его и купить. Оказалось, что принадлежит он этой… м-м… даме. Мне удалось с ней познакомиться, я стал ее обхаживать. Тогда, в то утро, она сдалась. Пришлось позвонить тебе, а потом часа два слушать, как в последнем шоу ее оттер комик, представив, что пьет чернила. Ничего, я выдержал, к вечеру привез мопса, а наутро получил твое письмо.
Молчали они долго.
— Это правда? — спросила наконец Джейн.
— Конечно, правда.
— Посмотри мне в лицо.
— Какое лицо, тут тьма тьмущая?!
— Ну ладно. Так это правда?
— Еще бы!
— Мопса показать можешь?
— Сейчас — не могу, а дома — пожалуйста. Наверное, жует ковер. Подарю тебе на свадьбу. Мопса, не ковер.
— О, Фредди!
— На свадь-бу, — повторил Фредди, хотя слова застревали в горле, как патентованная каша.
— Да я ни за кого не выхожу!
— Повтори, пожалуйста.
— Я ни за кого не выхожу.
— А Диллингуотер?
