Простыня на моей постели была уже откинута, и женщина помогла мне лечь и закутала меня до подбородка, а потом какое-то время побыла со мной, сидя в кресле и оглаживая себя пухлой розовой ручкой. На ней были очки в золоченой оправе и чепец медсестры.
— Кто вы? — спросила я слабым голосом.
— Гостиничная медсестра.
— Что со мною?
— Отравление. У вас у всех отравление. Никогда не видела ничего подобного. И эту тошнит, и эту. Чем это вы, милые девушки, сегодня объелись?
— А что, еще кто-нибудь заболел? — с некоторой надеждой спросила я.
— Да все вы больны. Скулите, как собачонки, и зовете мамочку.
Комната вокруг меня преобразилась, исполнившись величайшего благородства, словно стулья, столы и стены перестали давить на меня всей своей тяжестью из сочувствия к моим страданиям и моей внезапно открывшейся уязвимости.
— Тебе сделали укол, — сказала медсестра, уже выходя из моего номера. — Сейчас ты уснешь.
И на том месте, где она только что стояла, возникла, как большой лист белой бумаги, дверь, а потом на месте двери возник белый лист еще большего формата, и я поплыла навстречу ему и с улыбкой погрузилась в сон.
* * *
Кто-то стоял у постели, протягивая мне белую чашку:
— Выпей-ка!
Я подняла голову. Подушка затрещала, как ворох соломы.
— Выпей, и тебе полегчает.
Толстостенную белую фарфоровую чашку поднесли прямо к моему носу. В призрачном свете, означавшем не то сумерки, не то вечер, я разглядела чистую и приятно пахнущую жидкость. На ее поверхности плавали масляные пятна, и ноздрей моих достиг слабый аромат курятины.
Я пристально вгляделась в юбку, служившую этой чашке фоном.
— Бетси, — пролепетала я.
— На хрен твою Бетси, это я.
Я подняла глаза и увидела Дорин. Ее волосы на фоне закатного окна, казалось, были охвачены золотым обручем. Лицо ее оставалось в тени, так что о выражении его я могла только догадываться, но почувствовала, как из кончиков ее пальцев струятся нежность и опыт. Сейчас она могла бы и впрямь сойти за Бетси, или за мою мамашу, или за пахнущую папоротником медсестру.
Я повернула голову и попробовала бульон. Мне показалось, что весь рот у меня набит песком. Я сделала еще один глоток, потом еще один и наконец выпила всю чашку.
Я почувствовала себя очищенной, благостной и готовой начать новую жизнь.
Дорин поставила чашку на подоконник, а сама села в кресло. Я заметила, что она не полезла за сигаретами, и, поскольку обычно она курила не переставая, это удивило меня.
— Что ж, ты чуть было не померла, — спокойно произнесла Дорин.
— Думаю, это из-за икры.
— Икра тут ни при чем. Все дело в начинке из крабов. Провели анализ и выяснили, что там было полным-полно птомаина.
Перед моим мысленным взором возникла череда стерильно белых кухонек «Женского журнала», уходящая в бесконечность. Я увидела, как один плод авокадо за другим разрезают, очищают и фаршируют крабами под майонезом, а потом фотографируют под ослепительными вспышками магния. Я увидела нежное, розовое в крапинку мясо, соблазнительно выглядывающее из-под пелены майонеза, и бледно-желтую чашку плода с крокодилово-зеленым ободком, в которую была заложена такая мина.
Отрава.
— А кто проводил анализ?
Я подумала, что доктор вскрыл кому-нибудь из нас живот и проанализировал в гостиничной лаборатории его содержимое.
— Да эти скоты из «Женского журнала». Как только вы все тут принялись блевать и ходить под себя, как младенчики, кто-то позвонил в офис, а из офиса перезвонили в «Женский журнал», и там взяли на анализ все, что оставалось от вашего банкета. Ну и умора!
— Ну и умора! — машинально отозвалась я. Хорошо было вновь оказаться в компании с Дорин.
— Вам прислали подарки, — добавила она. — Они в большой картонке, а картонка в коридоре.
— А как это они успели?
— Экстренная доставка! А как ты себе это представляешь? Не могли же они допустить, чтобы вы бегали по городу и рассказывали каждому встречному о том, как вас отравили в «Женском журнале». Если бы вы наняли хорошего адвоката, вы могли бы обобрать этот журнал подчистую.
— А что за подарки?
Мне начало казаться, что, если подарок будет достаточно хорош, я перестану расстраиваться из-за случившегося, тем более что в конце концов я чувствую себя такой чистой.
— Коробку еще не открыли, потому что все пока валяются у себя в номерах. Мне велели разнести бульон по комнатам, потому что я осталась единственной ходячей. Ну а я решила начать с тебя.
— Посмотри, что это за подарок, — взмолилась я. А затем, кое-что вспомнив, добавила: — У меня для тебя тоже есть подарок.
Дорин вышла в коридор. Я услышала шорох разрываемого картона, и тут же она вернулась, держа в руке толстую книгу в твердом переплете. Вся обложка была покрыта какими-то фамилиями.
— «Тридцать лучших рассказов года»! — Она бросила книгу мне на живот. — И еще одиннадцать точно таких же, в той же коробке. Наверно, они решили, что нужно же вам что-нибудь почитать, пока вы тут валяетесь. — Она сделала паузу. — Ну, а где мой подарок?
Я полезла в сумочку и передала Дорин украшенное маргаритками зеркальце с ее именем. Дорин посмотрела на меня, я выдержала ее взгляд, и мы обе расхохотались.
— Если хочешь, можешь и мой бульон выпить, — сказала она. — Они по ошибке налили двенадцать чашек, а мы с Ленни обожрались «жареными собаками», пока пережидали дождь, и в меня больше ничего не влезет.
— Ну так тащи, — сказала я. — Я умираю от голода.
На следующее утро в семь часов зазвонил телефон.
Я медленно вынырнула с самого дна черной дремоты. За зеркалом у меня уже была засунута телеграмма от Джей Си с выражением соболезнований по поводу крабовой начинки, пожеланием выздоровления и милостивым разрешением не являться сегодня в офис.
Поэтому я просто не представляла, кто бы это еще мог позвонить.
Я потянулась за трубкой и, взяв ее, положила подушку себе под щеку.
— Алло!
На другом конце провода был мужчина.
— Это мисс Эстер Гринвуд?
Мне показалось, что я расслышала в голосе легкий иностранный акцент.
— Вот именно.
— А это Константин Такой-то.
Фамилию я не разобрала, но в ней полно было звуков «с» и «к». Я знать не знала никакого Константина, но сразу же заявить об этом не решилась.
А потом вспомнила о миссис Уиллард и ее переводчике-синхронисте.
— Ну да, конечно же! — воскликнула я, садясь на кровати и берясь за трубку обеими руками. Хотя я и не давала миссис Уиллард разрешения знакомить меня с кем-нибудь по имени Константин.
Я коллекционирую знакомых с интересными именами. К тому времени у меня уже был приятель по имени Сократ. Высокого роста, страшный, как смерть, и чрезвычайно интеллектуальный, он был сыном крупного греческого кинопродюсера из Голливуда. Но к тому же он был еще и католиком, что означало полную бесперспективность наших взаимоотношений. Вдобавок к Сократу, я была знакома с русским белоэмигрантом по имени Аттила. Он работал в Бостонском институте менеджмента.
Постепенно я начала осознавать, что Константин пытается назначить мне свидание на сегодняшний вечер.
— Не угодно ли вам во второй половине дня осмотреть здание ООН?
— Я его как раз осматриваю, — ответила я с легким истерическим смешком.
Мой собеседник остался в полном недоумении.
— Я вижу его из окна.
Возможно, ему казалось, что я говорю по-английски чересчур быстро. В разговоре возникла пауза.
Затем он сказал:
— А потом мы где-нибудь перекусим.
Я почуяла одно из любимых выражений миссис Уиллард, и душа у меня ушла в пятки. Миссис Уиллард всегда приглашала вас «перекусить». Я вспомнила, что этот человек, едва приехав в Штаты, гостил у миссис Уиллард. Она участвовала в одной из тех программ, согласно которым вы принимаете иностранца у себя в доме, а потом, отправившись за границу, живете у него.
И я поняла, что миссис Уиллард пожертвовала своим шансом пожить в России в обмен на сделанное мне приглашение перекусить в Нью-Йорке.
— Хорошо, я с удовольствием с вами перекушу, — невольно передразнила я. — А в котором часу вы за мной заедете?
— Я заеду в два. Я сам поведу машину. Вы ведь живете в гостинице «Амазонка»?
— Да.
— Что ж, я знаю, где это.
Сперва я подумала было, что в его последнем замечании есть некий тайный смысл, но потом сообразила, что наверняка кто-нибудь из девиц, живущих в «Амазонке», работает в ООН и Константину довелось с одной из них встречаться. Я предоставила ему возможность положить трубку первым, бросила затем свою и сердито откинулась на подушки.
Затем я опять принялась предаваться фантазиям о встрече с человеком, который страстно полюбит меня с первого взгляда, — и все это на основе таких жалких авансов! Осмотр здания ООН с последующим сэндвичем!
