— Вы с Генри всегда бредили поэзией; еще девочкой вы загорались от каждой строки.
— Ах, дядюшка, в этом мире нет и не будет ничего прекраснее и драгоценнее поэзии!
— Так, Бога ради, выходите замуж за поэта!
— Укажите мне его.
— Сэр Филипп.
— Какой же он поэт? Он такой же поэт, как и вы.
— Сударыня, вы уклоняетесь от ответа.
— Вы правы, я бы хотела изменить тему разговора и буду рада, если вы мне поможете. Нам незачем ссориться и выходить из себя.
— Выходить из себя, мисс Килдар? Интересно, кто же из нас выходит из себя?
— Я пока креплюсь.
— Вы хотите сказать, что я уже вышел из себя? Если так, то вы просто дерзкая девчонка!
— Видите, вы уже бранитесь.
— Вот именно! С вашим длинным языком вы даже Иова[139] выведете из терпения!
— Да, пожалуй.
— Прошу вас, без легкомысленных замечаний, мисс! Здесь нет ничего смешного. Я намерен разобраться в этом деле до конца, потому что здесь что-то не чисто, для меня это несомненно. Сейчас с неприличной для вашего пола и возраста откровенностью вы описывали человека, который, по-вашему, был бы вам подходящим мужем. Вы что, списали этот образец с натуры?
Шерли открыла было рот, но, вместо того чтобы ответить, вдруг густо покраснела. Эти признаки смущения вернули мистеру Симпсону всю его смелость и самоуверенность.
— Я требую ответа на мой вопрос! — проговорил он решительно.
— Это исторический образ, дядюшка, списанный со многих оригиналов.
— Со многих оригиналов? Боже правый!
— Я много раз влюблялась…
— Какой цинизм!
— …в героев разных народов.
— Еще что скажете?
— В философов…
— Вы сошли с ума!
— Не трогайте колокольчик, дядюшка, вы испугаете тетю.
— Бедная ваша тетка — иметь такую племянницу!
— Однажды я влюбилась в Сократа.
— Уф! Хватит шуток, сударыня!
— Я восхищалась Фемистоклом, Леонидом, Эпаминондом…[140]
— Мисс Килдар!..
— Пропустим несколько веков. Вашингтон был некрасив, но мне он нравился. А теперь!..
— Ага! Что же теперь?
— Если забыть фантазии школьницы и обратиться к действительности…
— Вот-вот, к действительности! Сейчас вы откроете, что у вас на уме, сударыня.
— …и признаться, перед каким алтарем я сейчас молюсь, какому идолу поклоняюсь в душе…
— Признавайтесь, только, пожалуйста, поскорее: время идти к столу, а исповедаться вам все равно придется!
— Да, я должна исповедаться: в моем сердце слишком много тайн, я должна их высказать. Жаль только, что вы мистер Симпсон, а не мистер Хелстоун: он бы отнесся ко мне с большим сочувствием.
— Сударыня, здесь важен здравый смысл и здравая осмотрительность, а не сочувствие, сантименты, чувствительность и тому подобное. Вы сказали, что любите мистера Хелстоуна?
— Это не совсем так, но довольно близко к истине. Они очень похожи.
— Я желаю знать имя! И все подробности!
— Они действительно очень похожи, и не только лицами: это пара соколов — оба суровы, прямы, решительны. Но мой герой сильнее, ум его глубок, как океанская пучина, терпение неистощимо, мощь непреоборима.
— Напыщенный вздор!
— Еще скажу, что временами он бывает безжалостен, как зубцы пилы, и угрюм, как голодный ворон.
— Мисс Килдар, этот человек живет в Брайерфилде? Отвечайте!
— Дядюшка, я как раз хотела сказать, — его имя уже трепетало у меня на кончике языка.
— Говори же, дитя мое!..
— Хорошо сказано, дядюшка: «Говори же, дитя мое!» Как в театре. Ну так вот: в Англии безбожно поносили этого человека, но когда-нибудь его встретят криками восторга. Однако он не возгордится от похвал, так же как не пугался яростных угроз.
— Я же говорил, что она сошла с ума! Так оно и есть.
— Мнение о нем будет меняться в нашей стране без конца, но он никогда не изменит своему долгу перед родиной. Полно, дядюшка, перестаньте горячиться, я сейчас скажу вам его имя.
— Говорите, а не то я…
— Слушайте! Его зовут Артур Уэллслей, лорд Веллингтон.
Мистер Симпсон в бешенстве вскочил, вылетел из комнаты, но тотчас вернулся и снова шлепнулся в свое кресло.
— Сударыня, вы должны мне сказать одно: можете ли вы с вашими убеждениями выйти за человека беднее вас и ниже вас?
— Ниже меня? Никогда!
— Значит, вы собираетесь выйти за бедняка? — взвизгнул мистер Симпсон.
— Кто вам дал право спрашивать меня об этом?
— Но я должен знать!
— Таким способом вы ничего не узнаете.
— Я не желаю, чтобы моя семья была опозорена.
— Желание здравое, не отступайте от него.
— Но, сударыня, это зависит от вас!
— Нет, сэр, потому что я не из вашей семьи.
— Вы от нас отрекаетесь?
— Просто я не терплю деспотизма.
— За кого вы собираетесь выйти замуж? Отвечайте, мисс Килдар!
— Уж конечно, не за Сэма Уинна, потому что его я презираю, и не за сэра Филиппа, потому что его я могу только уважать.
— Кто же у вас на примете?
— Четыре отвергнутых жениха.
— Нет, такое упрямство поистине невозможно! На вас кто-то дурно влияет.
— Что вы хотите этим сказать? Есть слова, от которых у меня закипает кровь. «Дурно влияет»! Что это еще за старушечьи сплетни?
— Вы молодая, знатная леди…
— Я в тысячу раз лучше: я честная женщина и требую, чтобы со мной так и обращались.
— А знаете ли вы, — зашипел мистер Симпсон, весь побелев и с таинственным видом придвигаясь к Шерли, — известно ли вам, что все соседи в округе судачат о вас и вашем обанкротившемся арендаторе, об этом иностранце Муре?
— В самом деле?
— Да, ваше имя у всех на устах.
— Что ж, оно делает честь устам, которые его произносят, и я буду рада, если оно их облагородит.
— Неужели это он на вас влияет?
— Во всяком случае, скорее он, чем все, кого вы расхваливали.
— И это за него вы собираетесь замуж?
— А что? Он хорош собой, мужественен, властен.
— И вы говорите это мне в глаза? О каком-то фламандском проходимце, о низком торгаше?
— Он талантлив, предприимчив решителен. У него государственный ум и осанка повелителя.
— И она открыто его восхваляет! Без страха и без стыда!
— Имя Мура только так и можно произносить — без стыда и без страха, потому что Муры честны и мужественны.
— Она сумасшедшая, я же говорил.
— Вы мне досаждали, пока я не вспылила, терзали меня, пока не вывели из себя.
— Этот Мур — братец воспитателя моего сына. Неужели вы позволите какому-то репетитору называть вас сестрой?
Глаза Шерли, обращенные на мистера Симпсона, сверкнули и засияли.
— О нет, ни за что! — воскликнула она. — Даже если мне предложат королевство или еще сто лет жизни, — этому не бывать.
— Но вы не сможете отделить мужа от его семьи!
— Что ж из этого?
— Значит, мистер Луи Мур будет вашим братом!
— Мистер Симпсон!.. Мне до смерти надоел весь этот вздор, я больше не хочу его слышать. Мы с вами по-разному мыслим, у нас разные цели, и мы поклоняемся разным богам. Одно и то же мы видим с неодинаковых точек зрения и мерим неодинаковыми мерками. Похоже, что мы вообще говорим на разных языках. Давайте лучше расстанемся. Я говорю это не потому, что вы мне ненавистны, — продолжала она со все возрастающим волнением. — По-своему вы человек неплохой и, может быть, искренно желаете мне добра. Но мы никогда не поймем друг друга, мы всегда будем говорить о разных вещах. Вы досаждаете мне всякими пустяками, выводите из себя мелочной тиранией, бесите придирками. Что же до ваших ничтожных принципов, ограниченных правил, жалких предрассудков, предубеждений и догматов, — оставьте их при себе, мистер Симпсон! Ступайте и принесите их божеству, которому поклоняетесь. Мне они не нужны, и я не хочу о них даже знать. Мне сияет иной свет, у меня иная вера, иная надежда, иная религия.
— Иная религия? Значит, она еще и не христианка!
— Да, у меня иная религия, я не верю в вашего Бога.
— Не верить в Бога?!
— Ваш Бог, сэр, — это светское общество, так называемый свет. Для меня вы тоже не христианин, а идолопоклонник. Я полагаю, вы поклоняетесь идолам по своему невежеству; во всяком случае вы слишком суеверны. Ваш Бог, сэр, ваш великий Ваал, ваш Дагон с рыбьим хвостом предстает передо мной, как злой демон. Вы и вам подобные возвели его на трон, увенчали короной, вручили ему скипетр. Но смотрите, как отвратительно он управляет миром! Его любимое занятие — устраивать браки! Он связывает юность с дряхлостью, силу с ничтожеством. Он воскрешает вновь все извращенные жестокости Мезенция[141] и соединяет мертвецов с живыми. В его царстве властвует ненависть — затаенная ненависть; отвращение — скрытое отвращение; измены — семейные измены; порок — глубокий, смертельный, домашний порок. В его владениях у родителей, которые никогда не любили, растут никого не любящие дети: со дня рождения они пьют желчь разочарования и дышат воздухом, душным от лжи. Ваш Бог устраивает браки королей, — взгляните же на ваши королевские династии! Ваше божество — это божество заморских аристократов; но попробуйте разобраться в голубой крови испанских монархов! Ваш Бог — это французский Гименей; но что такое семейная жизнь французов? Все, что окружает вашего идола, обречено на гибель, все вырождается и мельчает под его властью. Ваш Бог — это замаскированная Смерть!
