— Как же, сэр, как же — "Том Джонс", "Джозеф Эндрюс"! Я читал их в юности, когда водил компанию с кем попало и совершал иные скверные и недостойные поступки, о чем нынче глубоко сожалею. Я случайно нашел эти книги в отцовской библиотеке и тайком прочел их. Я ведь многое делал тайком: бегал на петушиные бои, пил пиво и курия на конюшне трубку с конюхами Джеком и Томом. Помню, миссис Ньюком застала меня однажды вечером за чтением какой-то из этих книг и, решив, что это сочинение миссис Ханны Мор или что-то в этом роде — томик и вправду выглядел солидно, — надумала сама почитать ее. Ну, а я промолчал; я не стал бы лгать и по более важному поводу. За всю свою жизнь и трех раз не солгал, клянусь богом! Читает и ни разу не улыбнется, — она столько же смыслила в смешном, сколько я в древнееврейском языке, — пока не дошла наконец до того места, где. рассказывается про Джозефа Эндрюса и леди Б. Тут она захлопнула книгу, и вы бы видели, сэр, как она на меня посмотрела! Признаться, я только расхохотался — я был тогда буен и непочтителен, сэр. И все-таки права была она, а не я, сэр. Ведь это всего лишь история про слуг, лакеев и горничных, пьянствующих по кабакам. Ужели, вы думаете, мне интересно знать, чем развлекаются мои слуги! Я человек на редкость скромный, но нельзя забывать о сословных различиях, и если нам с Клайвом выпало на долю быть джентльменами, нас не потянет на кухню или в людскую. А что до этого малого, Тома Джонса, который пошел на содержание, то, бог свидетель, как вспомню о нем, вся кровь во мне закипает, сэр! Я б не остался с ним в одной комнате, сэр. Появись он в этих дверях, я сказал бы ему: "Да как ты смеешь, продажная душа, осквернять своим присутствием комнату, где я беседую с моим юным другом! Комнату, где два джентльмена, слышишь, два джентльмена попивают вино после обеда. Как ты посмел, подлый негодяй?!" Простите, сэр, я это не вам…
Полковник быстро шагал по комнате в своих широких панталонах, выпуская по временам яростные клубы дыма и отгоняя их цветастым носовым платком, и последняя его фраза оказалась обращенной к Ларкинсу, моему слуге, чье появление прервало тираду, адресованную Тому Джонсу. Ларкинс не выказал ни тени удивления — он привык не проявлять и даже не испытывать изумления, что бы ни случалось ему видеть или слышать в нашей квартире.
— В чем дело, Ларкинс? — спросил я; второй его хозяин незадолго перед тем раскланялся и ушел по неотложному делу, оставив меня с добрейшим полковником, всецело поглощенным своей речью и сигарой.
— Посыльный от миссис Бретт, — отвечал Ларкинс. Я пожелай этому посыльному провалиться ко всем чертям и велел Ларкинсу попросить его зайти в другой раз.
Спустя минуту юный Ларкинс вернулся и, ухмыляясь, сообщил:
— Он говорит, ему велено не возвращаться без денег, сэр.
— А, чтоб ему!.. — рассердился я. — Скажи, у меня сейчас нет наличных. Пусть придет завтра.
При этих словах Клайв с удивлением взглянул на меня, а на лице полковника отразилось глубочайшее сочувствие. И все же, сделав над собою усилие, он вернулся к Тому Джонсу и продолжал:
— Право, сэр, у меня не хватает слов, чтобы выразить свое возмущение этим малым, Томом Джонсом. Впрочем, что я тут разглагольствую! Я совсем забыл, что наш великий и несравненный доктор Джонсон уже решил этот вопрос. Помните, что он сказал мистеру Босуэллу о Фильдинге?
— Но Гиббон высоко ценил его, — возразил его собеседник, — а это чего-нибудь да стоит, полковник. Он писал, что семья мистера Фильдинга происходила от графов Габсбургских, но…
— Гиббон! Да ведь он же безбожник. Я не дал бы за его мнение и кончика этой сигары. Если мистер Фильдинг был действительно благородного происхождения, то должен был знать приличия. А коли не знал, тем позорнее для него. Однако что это я тут болтаю, только отнимаю ваше драгоценное время! Нет, я не хочу больше курить, спасибо. Мне пора в Сити. Я не мог пройти мимо Темпла и не заглянуть к вам, чтобы поблагодарить за покровительство, которое вы оказывали моему мальчику. Уважьте нас, придите к нам отобедать — завтра, послезавтра, в любой день! Ваш друг покидает Лондон? Надеюсь, по его возвращении, мы возобновим наше приятное знакомство. Пошли, Клайв!
Клайв, который на протяжении всей описанной дискуссии, или, вернее, монолога, произнесенного его отцом, был занят исключительно томом гравюр Хогарта, встал со своего места и, когда прощался, не забыл попросить меня прийти поскорее взглянуть на его лошадку. Еще раз пожав друг другу руки, мы расстались.
Едва я успел опять взяться за газету, как в дверь снова постучали, и в комнату ворвался взволнованный и смущенный полковник.
— Простите, — сказал он, — я, кажется, забыл свою… свою…
Тем временем Ларкинс удалился, и полковник заговорил прямо.
— Мой юный друг, — сказал он, — заранее приношу тысячу извинений, но вы друг Клайва (мальчик ждет меня во дворе), и поэтому я беру на себя эту смелость. Я знаю, какова судьба людей талантливых и пишущих. Когда мы тут у вас сидели, зашел один человек со счетом, который… который вы пока не могли оплатить. Так вот, простите меня за смелость и разрешите быть вашим банкиром. Вы сказали, что сейчас сочиняете новую книгу. Если она не уступит предыдущей, это, без сомнения, будет шедевр. Подпишите меня на двадцать экземпляров и позвольте расплатиться авансом. Меня, знаете ли, может здесь не быть. Я ведь перелетная птица, бездомный старый служака.
— Дорогой полковник, — произнес я, глубоко тронутый его редкой добротой, — этот навязчивый кредитор — всего-навсего мальчишка от прачки, и, если не ошибаюсь, миссис Бретт — моя должница. Да к тому ж у меня в вашем семействе уже есть банкир.
— В нашем семействе, дражайший сэр?
— Когда у меня заводятся деньги, их любезно принимают на хранение господа Ньюкомы с Треднидл-стрит, и я рад заявить, что сейчас у них кое-что хранится. Я искренне сожалею, что не нуждаюсь в деньгах, — тогда я имел бы счастье принять вашу благородную помощь.
В четвертый раз за это утро мы пожали друг другу руки, и добрый джентльмен поспешил к своему сыну.
Я охотно принял любезное приглашение полковника отобедать с ним, и за этим обедом последовало множество других, которые неизменно оплачивал наш великодушный старик. Он жил тогда с одним своим индийским другом в гостинице "Нирот", на Клиффорд-стрит, и мистер Клайв, в свою очередь, вкушал от тамошних яств, приходившихся ему куда больше по вкусу, нежели обильная, но простая кухня Серых Монахов, от которой мы, мальчишками, неизменно воротили носы, хоть впоследствии ее, наверно, не без грусти вспоминали многие бедняги, с трудом добывавшие себе пропитание. Итак, дружба моя с полковником и его сыном крепла и доставляла мне куда больше удовольствия, чем знакомство с упомянутыми в прошлой главе дядюшками Клайва из Сити, внушавшими мне, по чести сказать, один лишь благоговейный страх,
Если б все личные вклады, хранившиеся у этих достойных банкиров, были подобны моему, то, право, не знаю, что сталось бы с особняками на Брайенстоун-сквер и Парк-Лейн и с загородными резиденциями в Ньюкоме и Марблхеде. Я готов был сносить любые лишения, только бы не трогать те две-три гинеи, без которых у меня закрыли бы счет, однако мне казалось, что все клерки и кассиры потихоньку подсмеиваются надо мной, когда я прихожу за деньгами. В страхе перед ними, я обычно посылал туда Ларкинса или уборщицу, миссис Фланаган. А чем войти в приемную позади конторы, в это святилище, где за стеклянной перегородкой сияли лысины братьев Ньюком, занятых беседой с другими капиталистами или изучением газеты, так я бы скорее решился проникнуть в личную библиотеку самого директора школы Серых Монахов или добровольно уселся бы в кресло дантиста и дал выдернуть себе зуб. Между тем мой покойный дядюшка, добрейший майор Пенденнис, который, само собой разумеется, держал у Хобсона отнюдь не крупную сумму, запросто входил в эту приемную, чтобы с непринужденностью и величавостью Ротшильда приветствовать обоих властителей здешних мест.
— Il fat se faire valoir [11], дружок, — любил говорить этот добрый старый джентльмен своему племяннику и питомцу. — Банкиры рады любому порядочному вкладчику, уж поверьте мне, сэр. Не следует думать, будто они любезны только с богатыми. Взять, к примеру, меня. Всякий раз, как я бываю в Сити, я захожу к ним потолковать о том о сем. Я узнаю, какие новости на бирже, а потом пересказываю их в свете. На людей производит впечатление, когда вы вхожи к своему банкиру, да и самим Ньюкомам я, пожалуй, могу быть полезен в нашей части Лондона.
Несомненно, в своих владениях — кварталах Мэйфэр и Сент-Джеймс — мой почтенный дядюшка был персоной, пожалуй, не менее влиятельной, чем Ньюкомы. Когда я появился в Лондоне, он позаботился раздобыть для меня несколько приглашений на приемы у леди Анны Ньюком на Парк-Лейн и, на званые вечера миссис Ньюком на Брайенстоун-сквер; впрочем, должен признаться, что по следними я с некоторых пор изрядно пренебрегал.
