— Экспресс на час опаздывает, сэр. Может быть, выпьете кофе?
— Если вам угодно.
— Простите? — переспросила кельнерша.
— Да, будьте добры, — сказал мистер Гаррис.
— Пожалуйста, сэр, — сказала кельнерша.
Она принесла из кухни кофе. Мистер Гаррис положил сахар в чашку, раздавил его ложечкой и, повернувшись к окну, стал смотреть, как падает снег на освещенную платформу.
— Вы говорите еще на каких-нибудь языках, кроме английского? — спросил он кельнершу.
— Как же, сэр! Я говорю по-немецки, по-французски и на местных диалектах.
— Какой язык вам больше всех нравится?
— Они очень похожи, сэр. Я не могу сказать, что тот или другой мне нравится больше.
— Хотите что-нибудь выпить — вина или чашку кофе?
— Нет, что вы, сэр! Нам не разрешается пить с посетителями.
— Может быть, сигару?
— Нет, что вы, сэр! — Она засмеялась. — Я не курю, сэр.
— Я тоже, — сказал Гаррис. — Я не согласен с Дэвидом Беласко.
— Простите?
— Беласко. Дэвид Беласко. Его легко узнать, потому что воротнички на нем всегда задом наперед. Но не согласен с ним. К тому же он умер.
— Я могу идти, сэр? — сказала кельнерша.
— Безусловно, — сказал Гаррис. Он наклонился вперед и стал смотреть в окно.
Старик, сидевший за дальним столиком, сложил свою газету. Он поглядел на мистера Гарриса, потом взял свою чашку с кофе и направился к его столу.
— Прошу извинить за навязчивость, — сказал он по-английски, — но мне пришло в голову — не состоите ли вы членом Национального географического общества?
— Присаживайтесь, пожалуйста, — сказал Гаррис.
Старик сел за столик.
— Может быть, выпьете еще чашку кофе или ликеру?
— Нет, благодарю вас, — ответил старый джентльмен.
— Тогда разрешите угостить вас рюмкой кирша?
— Пожалуй. Но только уж разрешите мне вас угостить.
— Нет, позвольте мне. — Гаррис подозвал кельнершу.
Старый джентльмен вынул из внутреннего кармана кожаный бумажник, перетянутый широкой резинкой. Сняв резинку, он вытащил несколько карточек, выбрал из них одну и протянул ее Гаррису.
— Вот моя членская карточка, — сказал он. — Вы знавали в Америке мистера Фредерика Дж. Русселя?
— Как будто нет.
— Я полагал, что он очень известное лицо.
— А откуда он? Из какого города?
— Из Вашингтона, конечно. Разве не там находится главный совет Общества?
— Кажется, там.
— Кажется? Вы не уверены в этом?
— Я давно уже не был в Штатах, — сказал Гаррис.
— Так, значит, вы не член Общества?
— Нет. Но мой отец состоит в нем много лет.
— Тогда он, наверно, знает Фредерика Дж. Русселя. Это один из руководителей Общества. Позволю себе упомянуть, что именно мистер Руссель рекомендовал меня.
— Очень приятно слышать.
— Как жаль, что вы не член Общества! Но ваш отец мог бы дать вам рекомендацию.
— Наверно, — сказал Гаррис. — Как только я вернусь, нужно будет заняться этим.
— Очень, очень вам советую, — сказал старик. — Журнал вы, конечно, читаете?
— Безусловно.
— Видали вы номер, посвященный североамериканской фауне, с иллюстрациями в красках?
— Да. Он у меня есть, в Париже.
— А номер с панорамой вулканов Аляски?
— Совершенно изумительно.
— Я с большим удовольствием смотрел там фотографии диких животных, сделанные Джорджем Шайресом-третьим.
— Да. Шикарные зверюги.
— Простите, как вы сказали?
— Превосходные фотографии. Этот миляга Шайрес…
— Вы зовете его "миляга"?
— Мы с ним старые друзья.
— Ах, вот как! Вы знакомы с Джорджем Шайресом-третьим? Вероятно, очень интересный человек?
— Еще бы! Таких интересных людей не часто приходится встречать.
— А Джорджа Шайреса-второго вы тоже знаете? Что, он такой же интересный человек?
— Нет, он не такой интересный.
— А я думал, что он, наверно, очень интересный.
— Представьте — нет. Знаете, даже странно. Он совсем не такой интересный. Я часто удивлялся, почему это так.
— Гм, — сказал старый джентльмен, — казалось бы, в этой семье все должны быть интересными людьми.
— А вы помните панораму пустыни Сахары? — спросил Гаррис.
— Пустыни Сахары? Да это было лет пятнадцать назад.
— Совершенно верно. Она особенно нравилась моему отцу.
— Разве более поздние номера ему меньше нравятся?
— Нет, наверно, не меньше. Но эту панораму Сахары он очень любил.
— Она была прекрасно выполнена. Но я нахожу, что ее художественные достоинства значительно превышали ее научную ценность.
— Вот не знаю, — сказал Гаррис. — Этот песчаный вихрь, и этот араб со своим верблюдом, на коленях, лицом к Мекке…
— Мне помнится, араб там стоял, держа верблюда под уздцы…
— Ах, вы правы, — сказал Гаррис. — Я спутал с книгой полковника Лоуренса.
— Книга Лоуренса посвящена как будто Аравии?
— Безусловно, — сказал Гаррис. — Араб мне напомнил о ней.
— Полковник, должно быть, очень интересный человек.
— Несомненно.
— Что он сейчас делает, вы не слыхали?
— Он поступил в Королевский воздушный флот.
— Зачем он это сделал?
— Захотелось.
— Вы не знаете, он состоит в Национальном географическом обществе?
— Вот этого не могу вам сказать.
— Он был бы очень полезным членом Общества. Как раз такие люди там нужны. Я с радостью рекомендовал бы его, если вы думаете, что его кандидатура встретит одобрение.
— О, я уверен в этом.
— Я рекомендовал одного ученого из Веве и одного своего лозаннского коллегу, и оба были избраны. Думаю, это встретит одобрение, если я рекомендую полковника Лоуренса.
— Превосходная мысль, — сказал Гаррис. — Часто вы бываете здесь, в станционном буфете?
— Я прихожу сюда пить кофе после обеда.
— Вы преподаете в университете?
— Я уже отошел от практической деятельности.
— А я жду поезда, — сказал Гаррис. — Еду сейчас в Париж, а потом через Гавр в Штаты.
— Я ни разу не был в Америке. Но мне бы очень хотелось туда попасть. Может быть, еще придется бывать на заседании Общества. Буду очень рад познакомиться с вашим отцом.
— Он, наверно, был бы в восторге от этого знакомства, но он умер в прошлом году. Застрелился, представьте себе.
— Весьма прискорбно слышать. Не сомневаюсь, что это была тяжелая утрата — как для семьи, так для научного мира.
— Научный мир стойко перенес эту потерю. Вот моя карточка, — сказал Гаррис. — Мои инициалы Э. Д., а его были Э. Дж. Я уверен, что он был бы в восторге от знакомства с вами.
— Это и для меня было бы чрезвычайно приятно.
Старый джентльмен достал из бумажника карточку и подал ее Гаррису. На карточке стояло:
Д-Р СИГИЗМУНД ВАЙЕР,
Д-Р ФИЛОСОФИИ
Член Национального географического общества
Вашингтон, Колумбия, США
— Я буду очень бережно хранить ее, — сказал Гаррис.
Переводчик: Е. Калашникова
Мы еще лежали в постели, когда он вошел в комнату затворить окна, и я сразу увидел, что ему нездоровится. Его трясло, лицо у него было бледное, и шел он медленно, как будто каждое движение причиняло ему боль.
— Что с тобой, Малыш?
— У меня голова болит.
— Поди ляг в постель.
— Нет, я здоров.
— Ляг в постель. Я оденусь и приду к тебе.
Но когда я сошел вниз, мой девятилетний мальчуган, уже одевшись, сидел у камина — совсем больной и жалкий. Я приложил ладонь ему ко лбу и почувствовал, что у него жар.
— Ложись в постель, — сказал я, — ты болен.
— Я здоров, — сказал он.
Пришел доктор и смерил мальчику температуру.
— Сколько? — спросил я.
— Сто два.
Внизу доктор дал мне три разных лекарства в облатках разных цветов и сказал, как принимать их. Одно было жаропонижающее, другое слабительное, третье против кислотности. Бациллы инфлуэнцы могут существовать только в кислой среде, пояснил доктор. По-видимому, в его практике инфлуэнца была делом самым обычным, и он сказал, что беспокоиться нечего, лишь бы температура не поднялась выше ста четырех. Эпидемия сейчас не сильная, ничего серьезного нет, надо только уберечь мальчика от воспаления легких.
Вернувшись в детскую, я записал температуру и часы, когда какую облатку принимать.
— Почитать тебе?
— Хорошо. Если хочешь, — сказал мальчик. Лицо у него было очень бледное, под глазами темные круги. Он лежал неподвижно и был безучастен ко всему, что делалось вокруг него.
Я начал читать «Рассказы о пиратах» Хауарда Пайла, но видел, что он не слушает меня.
— Как ты себя чувствуешь, Малыш? — спросил я.
— Пока все так же, — сказал он.
Я сел в ногах кровати и стал читать про себя, дожидаясь, когда надо будет дать второе лекарство. Я думал, что он уснет, но, подняв глаза от книги, поймал его взгляд — какой-то странный взгляд, устремленный на спинку кровати.
