– В таком случае вы полагаете все же, что они питают друг к другу взаимную симпатию, – сказала Бьянка, но больше ничего не успела произнести, потому что вошел слуга и объявил, что госпожу Изабеллу нашли.
– Где же она? – живо отозвалась Матильда.
– Укрылась в церкви святого Николая, – ответил слуга. – Отец Джером сам принес это известие. Он сейчас внизу с его светлостью князем.
– А где моя мать? – спросила Матильда.
– В своих покоях, госпожа моя, – ответил слуга. – Она уже спрашивала о вас.
Манфред поднялся, как только забрезжил свет, и отправился в покои Ипполиты, чтобы узнать, нет ли у нее каких-либо известий об Изабелле. В то время когда он выспрашивал ее, ему доложили, что отец Джером желает говорить с ним. Не подозревая истинной причины его появления и зная, что через посредство этого монаха Ипполита совершала богоугодные дела, Манфред приказал впустить отца Джерома с намерением оставить его с Ипполитой вдвоем и продолжать тем временем розыски Изабеллы.
– У вас дело ко мне или к княгине? – спросил он монаха.
– К обоим, – ответствовал божий слуга.
– А госпожа Изабелла, известно вам что-нибудь о ней? – нетерпеливо спросил Манфред.
– Она у алтаря святого Николая, – отвечал Джером.
– Это не касается Ипполиты, – с некоторой неуверенностью в голосе сказал Манфред. – Пойдемте в мои покои, отец, и там вы сообщите мне, каким образом Изабелла очутилась в церкви.
– Нет, ваша светлость, – заявил прямодушный монах, укротив своим твердым, не допускающим возражений тоном своеволие Манфреда, который не мог не почитать этого человека, наделенного добродетелями святых праведников. – У меня есть поручение, относящееся к вам обоим, и, с соизволения вашей светлости, я изложу его в присутствии вас обоих, но прежде я должен осведомиться у княгини, известно ли ей, по какой причине госпожа Изабелла покинула ваш замок.
– Нет, клянусь моей бессмертной душой, нет! – воскликнула Ипполита. – Неужели Изабелла утверждает, что я причастна к ее побегу?
– Отец монах, – сказал, прерывая ее, Манфред, – я питаю должное уважение к вашему сану, но здесь я верховный властитель, и я не потерплю вмешательства бесцеремонного священника во что бы то ни было, касающееся жителей этого замка. Если у вас есть что рассказать мне, следуйте за мной в мои покои – я не имею обыкновения посвящать мою жену в секретные дела княжества: женщине не положено заниматься ими.
– Ваша светлость, – сказал благочестивый старец, – я не из тех, кто вторгается в семейные тайны. Моя священная обязанность – способствовать умиротворению, разрешать споры, проповедовать покаяние и учить людей обуздывать непокорные страсти. Я прощаю вам, ваша светлость, обидные слова, с которыми вы обратились ко мне. Я знаю свой долг и являюсь исполнителем воли более могущественного государя, чем Манфред. Внемлите ему, ибо это он речет моими устами.
Манфред, чье самолюбие было уязвлено, задрожал от ярости. На лице Ипполиты было написано изумление и нетерпеливое желание узнать, чем все это кончится, однако почтение к Манфреду было в ней сильнее всех прочих чувств и заставляло ее молчать.
– Госпожа Изабелла, – заговорил снова Джером, – кланяется его светлости господину Манфреду и ее светлости госпоже Ипполите; она благодарит обоих вас за доброе отношение к ней в вашем замке; она глубоко скорбит о смерти вашего сына и о том, что ей на долю не выпало счастье стать дочерью столь мудрых и благородных господ, которых она всегда будет почитать как своих родителей; она молит Бога о прочности вашего союза и вашем совместном благополучии (Манфред при этих словах изменился в лице), но поскольку для нее стали невозможны родственные узы с вами, она испрашивает вашего согласия на ее пребывание в святилище до той поры, пока не получит известий от своего отца или же, если подтвердится слух о его смерти, не окажется свободной, с одобрения своих опекунов, распорядиться собой и вступить в достойный ее брак.
– Я не дам на это своего согласия, – заявил князь, – и настаиваю на ее безотлагательном возвращении в замок; я отвечаю за Изабеллу перед ее опекунами и не допущу, чтобы она находилась в чьих-либо руках, кроме моих собственных.
– Вашей светлости следовало бы подумать о том, насколько впредь это будет уместно, – возразил монах.
– Я не нуждаюсь в наставниках, – отрезал Манфред, багровея от злости. – Поведение Изабеллы заставляет подозревать вещи весьма странного свойства. А этот молодой простолюдин, который был ее сообщником в побеге, если не причиной его…
– Причиной? – воскликнул, прерывая его, Джером. – Разве причиной ее побега был молодой человек?
– Это становится невыносимым! – вскричал Манфред. – Чтобы мне в моем собственном дворце перечил какой-то наглый монах! Мне все ясно: ты сам помог им вступить в любовную связь.
– Я стал бы молить небо обелить меня от этих обидных предположений, – сказал Джером, – если бы, несправедливо меня обвиняя, вы сами перед лицом совести своей могли действительно усомниться в моей невиновности. Но сейчас я молю небо лишь о том, чтобы оно простило вам нанесенную мне обиду, и взываю к вашей светлости: оставьте госпожу Изабеллу спокойно пребывать в том священном месте, где она находится и где не подобает тревожить ее ум и душу такими суетными мирскими развлечениями, как разговоры о любви к ней какого-либо мужчины.
– Не ханжествуй тут передо мной, – сказал Манфред, – а лучше отправляйся обратно и верни Изабеллу к ее долгу.
– Мой долг заключается в том, чтобы препятствовать ее возвращению сюда, – ответил Джером. – Она сейчас там, где сироты и девственницы защищены всего надежнее от силков и ловушек этого мира; и только властью родного отца она может быть изъята оттуда.
– Я ей свекор, – воскликнул Манфред, – и требую ее к себе.
– Она хотела, чтобы вы были ее свекром, – сказал монах, – но небо воспротивилось этому браку и навсегда расторгло все связи между вами. И я заявляю вашей светлости…
– Остановись, дерзкий монах, страшись моего гнева! – вскричал Манфред.
– Святой отец, – вмешалась Ипполита, – вы по своему положению должны говорить, невзирая на лица, так, как вам велит ваш долг, но мой долг – не слушать ничего такого, что, по усмотрению моего повелителя, не должно достигать моих ушей. Следуйте за князем в его покои, я же удалюсь в мою молельню, где буду молить Пресвятую Деву наставить вас своими благими советами и вернуть моему супругу его обычное спокойствие и мягкосердечие.
– О, благородная душа! – воскликнул Джером и добавил: – Князь, я готов следовать за вами.
Манфред, сопровождаемый монахом, прошел в свои покои и, затворив дверь, сказал:
– Я вижу, отец мой, что Изабелла ознакомила вас с моими намерениями. Теперь слушайте мое решение и повинуйтесь. Весьма настоятельные государственные соображения, безопасность моей особы и моего народа требуют, чтобы у меня был сын. Безнадежно было бы ждать наследника от Ипполиты, и потому я остановил свой выбор на Изабелле. Вы должны не только доставить ее обратно, но сделать и нечто большее. Я знаю, сколь много значат ваши мнения для Ипполиты: образ ее мыслей всецело зависит от вас. Я признаю, что она безупречная женщина: душа ее устремлена к небесам и презирает ничтожное величие мира сего; вы в состоянии совсем освободить ее от тягот мирской жизни. Убедите ее дать согласие на расторжение нашего брака и уйти в монастырь – она сможет, если захочет, сделать богатое пожертвование любой обители по ее выбору, и у нее будут возможности одарять ваш орден настолько щедро, насколько она или вы могли бы пожелать. Таким образом вы отвратите бедствия, которые нависли над нашими головами, и за вами будет заслуга спасения княжества Отранто от грозящей ему гибели. Вы человек благоразумный, и, хотя по причине горячности моего нрава у меня вырвалось несколько неподобающих выражений, я почитаю вашу добродетель и желал бы быть обязанным вам спокойной жизнью и сохранением моего рода.
– Да свершится воля Господня! – ответил монах. – Я лишь недостойное его орудие. Моими устами возглашает он тебе, князь, что неправедны умыслы твои. Обиды добродетельной Ипполиты достигли Божьего престола, откуда на мир нисходит сострадание. Через меня само небо порицает тебя за прелюбодейное намерение отринуть ее; оно предостерегает тебя от дальнейших попыток привести в исполнение кровосмесительный умысел в отношении твоей нареченной дочери. Господь, спасший ее от твоего неистовства, которому ты предался в то время, когда недавно постигшая твой дом кара должна была бы исполнить тебя другими мыслями, не оставит ее и впредь своим попечением. Даже я, бедный и недостойный инок, способен защитить ее от учиняемого тобой насилия, – и как я ни грешен перед Господом и как жестоко ни унижен тобой, обвинившим меня в содействии какой-то любовной связи, я презираю соблазны, коими тебе заблагорассудилось искушать мою честность. Я предан моему ордену; я почитаю набожные души; я уважаю благочестие твоей супруги, но я не обману питаемого ею ко мне доверия и не стану служить даже делу церкви гнусным и греховным угодничеством перед сильными мира сего. Вот уж поистине: благо государства зависит от того, будет ли у вашей светлости сын! Небо насмехается над близорукими расчетами человека. Мог ли еще вчера утром чей-либо род сравниться с великим, процветающим домом Манфреда? А где теперь юный Конрад? Я чту ваши слезы, князь, но не хочу останавливать их: пусть они текут! Они больше весят в глазах Господа и больше могут способствовать благу ваших подданных, нежели брак, основанный на плотской страсти или на политическом расчете, союз, который никогда не мог бы принести счастья. Скипетр, перешедший от рода Альфонсо к вашему роду, не может быть сохранен союзом, которого никогда не допустит церковь. Если волей Всевышнего предначертано исчезновение имени Манфреда, примиритесь, государь, с этим непререкаемым решением; тогда вы заслужите себе венец нетленный. Пойдемте же, ваша светлость – печаль ваша для меня отрадна, – вернемся к княгине: она не осведомлена о ваших намерениях, да и я ведь тоже не имел в виду ничего, кроме как предостеречь вас. Вы видели, с каким кротким терпением, с какой стойкостью, порожденной ее любовью к вам, она слушала наш разговор и отказалась слушать далее, когда вина ваша могла полностью открыться ей. Я знаю, что она жаждет прижать вас к своей груди, и заверяю вас, что чувства ее к вам неизменны.
