Нет ничего забавнее и поучительнее, чем следить, как запутывается Санчо в сетях безудержной фантазии своего господина. «Здравый смысл» подсказывает ему, что все это чистейший вздор. Но в то же время убежденные речи Дон Кихота производят на него неотразимое впечатление. Он колеблется, теряется, бросается из стороны в сторону. В конце концов он перестает различать, где правда и где вымысел, перестает отличать действительность от бреда. Объяснить поведение Санчо его простодушием и темнотой нельзя. Во-первых, он совсем не прост, а во-вторых, безумие Дон Кихота так резко бросается в глаза, что не нужно решительно никакого образования, чтобы критически отнестись к его нелепым фантазиям.
Причина легковерия Санчо лежит в другом: ему выгодно верить Дон Кихоту. Вот что стоит за здравомыслием и рассудительностью Санчо Пансы. Выгода играет в его мировоззрении такую же роль, как жажда славы и рыцарских подвигов в мировоззрении Дон Кихота. И поэтому оба эти мировоззрения одинаково произвольны: и то и другое — каждое на свой образец — искажает картину мира и жизни, оба они одинаково далеки от подлинно реалистического понимания действительности. Дон Кихот подчиняет все совершающееся мечте о воскресении рыцарства. Санчо — мечте о губернаторстве, о богатой, привольной и беспечальной жизни. Противоположности сходятся, и житейский авантюризм Санчо мало в чем уступает возвышенным фантазиям Дон Кихота. Глядя на них, окружающие невольно задаются вопросом, кто же безумнее: странствующий рыцарь или его верный оруженосец? Они воистину двойники, и один стоит другого.
Так ирония Сервантеса оказывается направленной в две стороны: в лице Дон Кихота он высмеивает схоластическое мировоззрение, в лице Санчо Пансы — дух авантюризма и стяжания.
Но что же противопоставляется в романе фантастике Дон Кихота и «здравому смыслу» Санчо Пансы? Ответить на этот вопрос не трудно. Им противостоит глубокий реализм самого Сервантеса, одного из самых блестящих представителей гуманизма, одного из титанов — по выражению Карла Маркса — эпохи Возрождения. И с высот этого реализма Сервантес с одинаковой решительностью и силой направляет свои удары как против рыцаря Печального Образа, так и против рыцаря наживы.
Сервантес гениально обобщил эти образы обнищавшего идальго, мечтающего о возрождении рыцарства, и сбитого с толку, пустившегося в бессмысленные авантюры простолюдина. Сервантес вложил в эти образы общечеловеческое содержание, превратил их в символы беспочвенного, оторванного от жизни идеализма, с одной стороны, и убогого мещанского «здравого смысла» — с другой.
Силы для этой борьбы Сервантес черпал прежде всего в глубокой народности своего художественного творчества. Именно глубокая народность Сервантеса позволила ему возвыситься над предрассудками своего сословия. Именно она позволила ему одинаково критически отнестись ко всем явлениям окружающей действительности — будь то пережитки старого или уродства нового. Сервантес принадлежит не буржуазии, не правящим классам, а прежде всего испанскому народу.
В его романе развернута широкая и яркая картина народной жизни Испании конца XVI века. Кого тут только нет: крестьяне и ремесленники, пастухи и погонщики, попы, сельские власти, солдаты, студенты, мелкие воришки и дерзкие разбойники! Все они показаны на пестром фоне правдиво изображенного быта. Все они говорят своим собственным живым языком, а весь роман пересыпан меткими народными пословицами, поговорками и прибаутками, на которые так щедр добродушный болтун Санчо Панса.
В то же время очень показателен тон неизменной благожелательности, в котором изображены простые люди и простая жизнь. Посмотрите, какими пустыми и неинтересными получились у писателя герцог и герцогиня и как живы, красочны и ярки характеристики простолюдинов. В каждом из них Сервантес находит уголок души, на который с сочувствием отзывается читатель. Грубая, непривлекательная служанка Мариторнес на последние гроши покупает кружку вина для бедняги Санчо. Хозяйка с непритворным участием облепляет пластырями избитого погонщиками Дон Кихота. Злодей и каторжник Хинес де Пасамонте выступает добродушным владельцем кукольного театра и чудесной обезьяны. Конечно, плут остается плутом, но в его изображении нет ничего отталкивающего. Переберите все народные персонажи романа, и всегда вы заметите эту особенность творчества Сервантеса: он не только не стремится сгущать краски, рисуя своих героев, но, напротив, охотно показывает их с хорошей стороны.
Здесь с особенной силой вскрывается глубокий гуманизм Сервантеса. Его реализм, его необычайное мастерство в изображении жизни сочетаются с искренним уважением к человеку, с крепкой верой в его высокое призвание. Этот гуманизм позволил Сервантесу увидеть под маской безумца доброго Кехану, исполненного возвышенных чувств. Он помог ему разглядеть в плутоватом крестьянине-оруженосце доброго, благородного человека, мудрого губернатора, правление которого на бутафорском острове может служить живым укором пустому самодуру герцогу. Именно в образе многострадального Санчо ярко запечатлелась кровная связь Сервантеса с его народом. Народный характер творчества Сервантеса неразрывно связан с трезвым и ясным отношением к действительности и с глубокой человечностью. Эти черты мировоззрения гениального писателя взаимно дополняют и подкрепляют друг друга, сообщая его творчеству необычайную проникновенность и остроту.
Это же определяет и особый характер иронии Сервантеса. Как бы зло и тонко ни смеялся Сервантес над жизнью и человеком, от его насмешки никогда не веет ни безнадежностью, ни пессимизмом. Он слишком верит в человека и в его силы, чтобы впадать в уныние.
И как бы мрачно ни было в сущности содержание его романа, как бы трагичен ни был его финал, Сервантес и тут остается таким же мужественным, бодрым и жизнерадостным, каким был в своей трудовой и многострадальной жизни.
И потому в его книге не слышно ни горького разочарования, ни усталой примиренности, ни скептического успокоения. Напротив, в ней звучит глубокая вера в неисчерпаемую мощь человека, в его способность путем борьбы с предрассудками и суевериями, с мещанской узостью и закоснелостью пробиться к ясному и трезвому познанию действительности, к созданию новой прекрасной жизни на земле.
Б. М. Энгельгардт
Ламанча — округ Новой Кастилии — название La Mancha происходит от арабского слова Manxa, означающего «сухая земля».
Идальго — мелкопоместный дворянин. Мелкое дворянство, игравшее важную роль в жизни Испании в эпоху борьбы с маврами (XI–XIV века), к концу XV века утратило большую долю своего значения. Во времена Сервантеса лишившийся последнего клочка земли, обнищавший идальго представлял характерную фигуру испанской жизни.
Амадис Галльский — герой рыцарского романа, чрезвычайно популярного в Испании в XVI веке. Содержание этого романа совершенно фантастическое. У английской принцессы Элизены родился сын. Стыдясь своего внебрачного ребенка, мать бросила его в море. Неизвестный рыцарь спас дитя и увез его в Шотландию. Когда Амадис вырос, он влюбился в несравненную красавицу Ориану, дочь короля Лизуарта. Чтобы завоевать ее любовь, Амадис странствует по всей Европе, попадает в таинственные волшебные страны, сражается с великанами, чародеями и магами и совершает тысячи других занимательных подвигов. Роман заканчивается торжеством Амадиса, который женится наконец на даме своего сердца, красавице Ориане.
Роман «Пальмерин Английский» — едва ли не самое блестящее из всех подражаний «Амадису Галльскому». Пальмерин — сын дона Дуэрте (Эдуарда), короля английского. Вместе со своим братом Флорианом, идеалом галантного кавалера, он совершает бесчисленные подвиги во славу дамы своего сердца, побеждает могучего чародея Делианта, попадает на волшебный остров и пр. и пр.
Сид Руй Диас («сид» — от арабского «господин», «владыка») — полулегендарный герой Испании, живший во второй половине XI века. Особенно прославился Сид в войне с маврами, вокруг его имени возникло множество легенд, которые дошли до нас в виде бесчисленных романсов и поэм.
Битва в Ронсевальском ущелье. Когда Карл Великий возвращался из испанского похода (778 год), арьергард его армии был застигнут неприятелем в Ронсевальском ущелье и почти целиком истреблен. В этом бою погиб один из сподвижников Карла — Хруадланд (Роланд). Событие это воспето в знаменитом произведении французского эпоса — «Песнь о Роланде».
