О Мэгги доложили и тотчас же ввели ее в кабинет пастора Кена, который сидел в кресле, прижавшись лицом к головке своей младшей дочери — трехлетней девочки, среди громоздившихся повсюду и, видимо, не интересующих его сейчас книг. Служанка сразу же увела ребенка, и, когда дверь закрылась, пастор сказал, придвигая Мэгги стул:
— Я собирался вас навестить, мисс Талливер, но вы меня опередили; я рад этому.
Мэгги, глядя на него с той детской прямотой, что и тогда, на благотворительном базаре, сказала:
— Я пришла, чтобы все рассказать.
При этих словах глаза ее мгновенно наполнились слезами; волнение, которому она не давала воли во все время своего унизительного пути, должно было вылиться, прежде чем она обретет способность говорить.
— Я вас слушаю, мисс Талливер, — спокойно произнес пастор Кен голосом строгим, но доброжелательным. — Смотрите на меня как на человека, наделенного большим жизненным опытом и, быть может, в силу этого способного вам помочь.
Сначала бессвязно и даже с некоторым трудом, но постепенно все с большей легкостью, ибо всякая исповедь несет в себе успокоение, Мэгги поведала короткую историю своей борьбы, которой суждено было стать началом долгих горестей. Лишь накануне пастор Кен ознакомился с письмом Стивена и сразу же поверил ему — еще до того, как получил подтверждение из уст Мэгги. Скорбное «Я должна уехать!», невольно вырвавшееся у нее на базаре, осталось в его памяти как доказательство ее душевного смятения.
Мэгги попыталась раскрыть ему во всей полноте чувство, заставившее ее вернуться к матери и брату, заставившее сохранить верность воспоминаниям прошлого. Когда она кончила, пастор Кен некоторое время молчал: он был в затруднении. Встав с места и заложив руки за спину, он несколько раз прошелся по комнате. Затем снова сел и, глядя на Мэгги, сказал:
— Побуждение, заставившее вас вернуться к вашим близким и поселиться в местах, с которыми связывают вас крепчайшие узы, — доброе побуждение, и церковь, верная первоначальным своим основам и предначертаниям, отзывается на это, раскрывая объятия кающимся, никогда не отступая от них, до конца оберегая детей своих, если только они не закоренелые нечестивцы. А взглядам церкви надлежит быть и взглядами общества. Каждый приход должен представлять собой как бы единую семью, возглавляемую духовным отцом и объединенную чувством братства во Христе. Но идея христианской общины забыта — древние обычаи христианского братства не соблюдаются, их не помнят, о них не думают; они сохранились только в той односторонней, полной противоречий форме, которую приняли в узких общинах сектантов; и если бы меня не поддерживала твердая вера в то, что наша церковь в конце концов вновь, и в полной мере, возродит свои первоначальные установления, которые одни лишь отвечают потребностям человеческой природы, я часто падал бы духом, видя у моей паствы такую разобщенность и отсутствие чувства ответственности за ближнего. Сейчас еще более расшатываются и ослабевают все связи, и, принимая решения, люди скорее склонны сообразовываться со своими эгоистическими желаниями, нежели с велениями долга, налагаемого на нас всей прошлой жизнью. Ваша совесть и ваше сердце, мисс Талливер, помогли вам найти верный взгляд на вещи; я говорю вам все это для того, чтобы вы знали, каковы мои истинные чувства и каков был бы мой совет вам, если бы я руководствовался только своими убеждениями, не принимая в расчет иных обстоятельств, которые вам не благоприятствуют.
Пастор Кен умолк. В его словах не было и следа сочувствия к ней; даже что-то холодное и суровое проступало в его голосе и во взгляде. Если бы Мэгги не знала, что за его сдержанностью скрывается благожелательность, она, возможно, была бы испугана и пришла бы в отчаяние. Но так как она не сомневалась в этом, то слушала его с надеждой, твердо веря, что найдет в его словах настоящую помощь.
— Вы еще очень неопытны, мисс Талливер, и поэтому не могли предвидеть то в высшей степени несправедливое заключение, которое будет сделано на основании ваших поступков, — заключение, которое может оказаться губительным для вас, вопреки свидетельствам, с очевидной ясностью восстанавливающим истину.
— О да, я начинаю понимать! — вырвалось у Мэгги, не сумевшей подавить в себе боль от перенесенных обид. — Я знаю, что подвергнусь оскорблениям, что обо мне будут думать хуже, чем я того заслуживаю.
— Вероятно, вам еще неизвестно, — с оттенком живого сочувствии продолжал пастор Кен, — что пришло письмо, которое должно было бы убедить всех, что вы избрали самый трудный, самый тернистый путь и предпочли вернуться на стезю долга — вернуться в ту минуту, когда это было труднее всего.
— О… где он? — с невольным трепетом воскликнула Мэгги, заливаясь румянцем, которому не могло помешать ничье присутствие.
— Мистер Гест уехал за границу; он написал своему отцу обо всем, что произошло. Объяснение его полностью снимает с вас вину, и я надеюсь, что письмо это, когда оно станет известно вашей кузине, окажет на нее благотворное действие.
Дав Мэгги время прийти в себя, доктор Кен продолжал:
— Письмо, как я уже сказал, настолько убедительно, что должно было бы предотвратить все ложные суждения о нас. Не скрою, однако, мисс Талливер, опыт всей моей жизни и все, что мне довелось видеть за последние три дня, заставляют меня опасаться, что никакие доказательства не избавят вас от гибельных последствий этих ложных обвинений. Люди, менее всего способные на борьбу с собой во имя долга — ту, которую пришлось выдержать вам, — первые же отвернутся от вас, ибо они не поверят этому. Боюсь, жизнь ваша здесь будет сопряжена не только с душевными страданиями, но и с множеством унижений. По этой причине — и только по этой — я рекомендовал бы вам обдумать, не будет ли для вас лучше подыскать себе место где-нибудь вдали от Сент-Огга, как вы ранее и предполагали. Я, со своей стороны, приложу все усилия, чтобы помочь вам в этом.
— О, если бы только я могла остаться здесь! — воскликнула Мэгги. — У меня не хватит духа снова жить вдали от родных мест. Это лишит меня всякой опоры. Я буду чувствовать себя одинокой скиталицей, оторванной от прошлого. Я написала той даме, что предложила мне место, и просила ее освободить меня от моего обещания. Если я останусь здесь, то, быть может, смогу каким-нибудь образом искупить свою вину перед Люси, перед всеми. Я попытаюсь убедить их в своем раскаянии. И, — добавила она с вспыхнувшей в глазах прежней гордостью, — я не уеду из-за того, что люди на меня клевещут. Они вынуждены будут отказаться от своих слов. Если же мне и придется уехать, потому что… потому что другие этого хотят, то я сделаю это не сейчас.
— Что ж, — после некоторого размышления сказал пастор Кен, — если вы это твердо решили, можете рассчитывать на то влияние, которое дает мне мое положение в Сент-Огге. Я приходский священник, и мой долг оказать вам помощь и поддержку. Мне остается только добавить, что я всем сердцем заинтересован в вашем душевном спокойствии и благополучии.
— Я хотела бы лишь одного — иметь занятие, которое мне позволило бы заработать себе на жизнь, чтобы ни от кого не зависеть, — сказала Мэгги. — Мне не много надо. Я могу жить там же, где живу сейчас.
— Мне необходимо серьезно подумать над этим, — сказал пастор Кен. — Через несколько дней я буду лучше осведомлен, как настроен приход. Я приду повидать вас, мисс Талливер, и можете быть уверены, я не забуду о вас.
Когда Мэгги ушла, пастор Кен, заложив руки за спину и неподвижно глядя на ковер, долго стоял в тяжелом раздумье, пытаясь найти правильное решение. Тон письма Стивена и сложившиеся сейчас отношения между всеми участниками недавних событий настойчиво наводили его на мысль, что брак Мэгги и Стивена был бы наименьшим злом хотя бы потому, что при иных обстоятельствах они долгие годы не смогут одновременно находиться в Сент-Огге, и Мэгги, если она будет упорствовать в своем намерении остаться здесь, в городе, столкнется с непреодолимыми трудностями. С другой стороны, он, со всей глубиной понимания, что отличает человека, знакомого с нравственными конфликтами и многие годы самоотверженно служившего своим собратьям, вникал в состояние души и совести Мэгги, которое делало для нее согласие на брак кощунством; на ее совесть не следует оказывать давление — принципы, лежащие в основе ее поступков, были надежнее, нежели все рассуждения о возможных последствиях. Опыт подсказывал ему, что всякое вмешательство является средством столь спорным и влечет за собой такую ответственность, что лучше к нему не прибегать без крайней необходимости. Каков может быть исход — попытается ли Мэгги восстановить былые отношения с Люси и Филипом, уступит ли вновь внезапно нахлынувшему на нее чувству, — это было скрыто во мраке, столь непроглядном, что первый же шаг мог повлечь за собой несчастье. Кен был в растерянности, не зная, что ей советовать.
