— По-моему, она любит искренне.
— Она сама вам призналась?
— Не совсем. Во всяком случае, она не сказала прямо; я люблю такого-то.
— Я так и думал!
— Но Шерли не смогла скрыть своих чувств. Она говорила об одном человеке с таким пылом, что ошибиться невозможно, даже голос выдавал ее чувства. Вызнав, что она думает о вас, я спросила, что она думает о… другом человеке, о котором у меня мелькали разные догадки, впрочем самые сбивчивые и неясные. Мне хотелось заставить ее проговориться. Я теребила ее, упрекала, щипала, когда она пыталась отделаться от меня своими обычными непонятными шутками, и в конце концов добилась своего. Я уже сказала, что даже голос выдавал ее, хотя она говорила почти шепотом, — в нем было столько нежности, столько страсти! Это была не исповедь, не признание — до такой откровенности она никогда не снизойдет, но я уверена, что счастье того человека для нее дороже жизни.
— Кто же он?
— Я сама назвала ей его имя: она не сказала ни «да», ни «нет», а лишь взглянула на меня. Я увидела выражение ее глаз, и этого было вполне достаточно, чтобы я без всякой жалости отпраздновала свою победу.
— Какое же право вы имели так торжествовать? Разве вам самой чужды подобные слабости?
— Что я! Зато Шерли стала рабой, львица встретила своего укротителя. Пусть она осталась госпожой над всем окружающим, но над самой собой она уже не властна.
— Итак, вы радуетесь потому, что это прекрасное, гордое существо тоже попало в неволю?
— Да, Роберт, именно потому, что она прекрасна и горда.
— Значит, вы признаетесь, что она тоже невольница?
— Я ни в чем не признаюсь, а только говорю, что надменная Шерли попала в рабство, подобно Агари.
— Но кто же ее завоевал наконец, кто ее Авраам, кто этот герой, совершивший столь славный подвиг?
— Вы все еще говорите с раздражением и недостойной иронией. Ну погодите, я заставлю вас изменить тон.
— Посмотрим! Значит, она выходит замуж за этого Купидона?
— Купидона! Он такой же Купидон, как вы — Циклоп.
— Выйдет она за него?
— Увидите.
— Кэри, я хочу знать его имя.
— Угадайте.
— Это кто-нибудь из наших соседей?
— Да, из Брайерфилдского прихода.
— Тогда он явно ее недостоин. Во всем нашем приходе я не знаю никого, кто был бы ей под пару.
— Угадайте.
— Не могу. Вероятно, она ослеплена и в конце концов совершит какую-нибудь глупость.
Каролина улыбнулась.
— А вы одобряете ее выбор? — спросил Мур.
— Да, о да!
— Тогда я совсем сбит с толку. В вашей головке под густой копной каштановых волос скрыта превосходная мыслительная машина с безупречной правильностью суждений, унаследованной, вероятно, от матушки.
— Я полностью одобряю Шерли, и матушка тоже в восторге от ее выбора.
— Матушка в восторге? Миссис Прайор? Должно быть, выбор не слишком романтичный.
— Наоборот, очень романтичный и в то ж время очень правильный.
— Скажите мне, Кэри! Скажите, хотя бы из жалости: я слишком слаб, чтобы так меня мучить!
— Вас нужно помучить, это вам не повредит. Вы совсем не так уж слабы, как уверяете.
— Сегодня мне уже дважды приходила мысль упасть на пол у ваших ног…
— Лучше не падайте. Я не стану вас поднимать.
— …и молиться на вас. Моя мать была истой католичкой, а вы так похожи на прелестнейшее изображение Непорочной девы, что, кажется, я приму веру моей матери и с благоговением преклоню перед вами колени.
— Роберт, Роберт, сидите спокойно, не дурачьтесь. Я уйду к Гортензии, если вы позволите себе какую-нибудь выходку.
— Вы лишили меня рассудка, у меня в голове не осталось ничего, кроме гимнов в честь святой девы: «О, Rose céleste, reine des Anges!»[145]
— Tour d'ivoire, maison d'or,[146] - это не оттуда же? Ну, будет, сидите спокойно и отгадывайте вашу загадку.
— Но неужели матушка в восторге? Это сбивает меня с толку.
— Когда мама услышала об этом, она сказала: «Поверь мне, дорогая, такой выбор сделает мисс Килдар счастливой».
— Попробую еще раз, но не больше. Это — старый Хелстоун. Мисс Килдар собирается стать вашей теткой.
— Я обязательно расскажу об этом и дяде и Шерли, — воскликнула Каролина, смеясь от души. — Продолжайте, Роберт! Ваши промахи очаровательны!
— Это — преподобный Холл.
— Право, нет. С вашего разрешения, он — мой.
— Ваш? Вот как! Кажется, целое поколение брайерфилдских женщин превратило этого священнослужителя в свой кумир. Не понимаю почему: он близорук, плешив и сед.
— Фанни придет за мной раньше, чем вы решите эту загадку. Поспешите!
— Не хочу больше, я устал, и мне все равно. Пусть себе выходит хоть за турецкого султана.
— Хотите, я шепну вам?
— Да, и поскорее: сюда идет Гортензия. Придвиньтесь ближе, еще ближе, моя Лина. Ваш шепот для меня дороже самих слов.
Она шепнула. Роберт отшатнулся в удивлении, глаза его блеснули, затем он коротко рассмеялся. Вошла мисс Мур, а за ней следом Сара, которая сообщила, что Фанни уже ждет. Пора было расставаться.
Роберт подождал у лестницы, пока Каролина не сошла вниз, закутанная в шаль, и, улучив минуту, шепотом обменялся с ней еще несколькими фразами.
— Должен ли я теперь называть Шерли благородным созданием? — спросил он.
— Конечно, если хотите быть правдивым.
— Должен ли я простить ее?
— Простить ее? Ах вы! Кто же из вас виноват — вы или она?
— Должен ли я в таком случае любить ее, Кэри?
Каролина пристально взглянула на него и сделала жест, в котором выразилась и любовь и обида.
— Только скажите, и я постараюсь все исполнить!
— Нет, вы не должны ее любить, это дурная мысль.
— Но ведь Шерли хороша, чудо как хороша! Правда, ее красота не бросается в глаза; в начале знакомства она кажется лишь грациозной, зато через год понимаешь, что Шерли — настоящая красавица!
— Не вам об этом говорить. А теперь, Роберт, будьте же благоразумны!
— О Кэри! Я никому не могу отдать свою любовь. Если бы даже сама богиня красоты соблазняла меня, я не смог бы ответить на ее призыв: мое сердце более не принадлежит мне.
— Вот и хорошо, без сердца гораздо спокойнее. Доброй ночи!
— Лина, почему вы всегда уходите именно в ту минуту, когда вы мне всего нужнее?
— Потому что вам нужнее всего то, что от вас ускользает.
— Еще одно слово. Берегите хоть вы свое сердце, слышите?
— Оно в безопасности.
— Я в этом не убежден. Что вы скажете, например, об этом безгрешном священнике?
— О каком? О Мелоуне?
— Нет, о Сириле Холле. Я обязан ему не одним приступом ревности.
— А вы, вы ухаживаете за мисс Мэнн: на днях она показала мне подаренный вами цветок… Фанни, я готова!
ГЛАВА XXXVI,
написанная в классной комнате
Луи Мур сомневался, что мистер Симпсон немедленно покинет Филдхед, и был совершенно прав. На следующий день после ужасной ссоры из-за сэра Филиппа Наннли дядя и племянница кое-как помирились. Шерли просто не могла быть или даже казаться негостеприимной к кому бы то ни было (за исключением единственного случая с мистером Донном). Она стала упрашивать все семейство Симпсонов погостить еще немного, и упрашивала очень настойчиво, — у нее явно были к тому какие-то особые причины. Симпсоны поймали хозяйку на слове; к тому же дядя никак не мог решиться оставить ее без всякого присмотра, полагая, что Шерли непременно выйдет за Роберта Мура, как только сей джентльмен поправится — мистер Симпсон молил Бога, чтобы этого никогда не случилось, — и сможет вновь просить ее руки. Итак, все семейство осталось.
В порыве озлобления против всех Муров вообще, мистер Симпсон повел себя с Луи так, что гувернер, терпеливо переносивший труды и страдания, но не терпевший грубости в обращении, незамедлительно отказался от должности. Лишь мольбы миссис Симпсон убедили его остаться до тех пор, пока семейство не покинет Йоркшир. В этом решении сыграла свою роль и привязанность учителя к ученику; но, возможно, у Луи была еще третья причина, куда более важная, чем две первых, — видимо, именно теперь ему было особенно трудно покинуть Филдхед.
Некоторое время все шло хорошо. Мисс Килдар поправилась, к ней вернулось обычное расположение духа; Луи Муру удалось рассеять ее дурные предчувствия, и она перестала думать об ожидающем ее несчастье. С того дня как Шерли ему открылась, она словно забыла все свои страхи; на сердце у нее вновь стало легко, и она вела себя как беспечное дитя, которое ни о чем не думает и во всем полагается на родителей. Луи Мур и Вильям Фаррен, через которого он узнал о состоянии Феба, в один голос утверждали, что пес не был бешеным и убежал из дому только потому, что с ним плохо обращались: как выяснилось, хозяин частенько избивал его без всякой пощады. Правы они были или нет — неизвестно, потому что конюх и егерь доказывали обратное: если это не водобоязнь, то какая же она бывает? Однако Луи Мур их не слушал и сообщал Шерли только обнадеживающие вести. Она ему верила. Как бы там ни было, все обошлось благополучно.
