class="p">— Ты теперь, Петро, партию представляешь. И как хочешь — сердись, не сердись, а я тебе должен свои замечания сделать…
Расстались они холодно. Димин хотел было свернуть в партком, но в ушах звучали Михаловы слова — и он раздумал. Да и сидеть за письменным столом, отвечать на телефонные звонки теперь он не мог. Комлик пустил по литейному хохму, что жена его соседа года два назад записала ребенка на очередь в ясли. Сейчас эта очередь подошла, но сына, оказалось, пора уже определять в детский сад… Пришлось заглянуть в ясли.
Вернулся Димин в партком часа через полтора. В дверях его атаковали посетители. Подошла и машинистка, молоденькая, похожая на кореянку, девушка с восточными, поднятыми к вискам глазами. Осторожно отстранив начальника отдела кадров, подала бумажку, где были записаны звонившие по телефону, и негромко сообщила:
— Недавно, Петр Семенович, заезжал Ковалевский. Обещал заглянуть позже. Будут какие-нибудь распоряжения?
— Он больше ничего не говорил? — недовольно спросил Димин.
— Нет.
— Почему не нашли меня? Я ведь предупреждал вас. И в кабинет, наверное, не пригласили. Так?
6
Зачем же заезжал Ковалевский?..
Был неприемный день, но посетителей у него собралось много. Некоторых из них он знал хорошо, а кого не знал, почти догадывался, по какому делу заявился. Начальник Главминскстроя, скорей всего, насчет микрорайона. Генерал-майор, видимо, по вопросу прописки. Ушел в отставку, хочет жить в Минске, но не может прописаться — нужна санитарная норма жилплощади, а ее в облюбованном доме не хватает. Прокурор Октябрьского района — за помещением для прокуратуры. Здание, где она находилась, идет на снос.
Ковалевский еще раз просмотрел список, принесенный секретаршей, переспросил:
— Генерал по личному делу?
— Да.
— О прописке?
— Да.
— Пусть зайдет к Коротченко. Попросите Кухту.
Вошел грузный начальник Главминскстроя. Вытирая платком круглую бритую голову, сел не в кресло, что стояло возле стола, а на правах частого посетителя сбоку, у стены.
— Опять что-нибудь не клеится с микрорайоном? — спросил Ковалевский, настраиваясь на полушутливый тон, какого обычно придерживался с ним.
— Нет, хуже,— хлопнул себя по коленям Кухта.— Думаю просить, чтоб разрешили навербовать тысячи две рабочих на периферии. Снова невыкрутка.
— А в городе? Не устраивает?
— Места у нас в общежитиях найдутся. А домашние хозяйки мне не ко двору.
Гул отшумевших вступительных экзаменов, понятно, докатывался до кабинета Ковалевского, и прежде всего, когда приобретал драматический характер. Звонили по телефону, просились на прием и родители и сами абитуриенты-неудачники. Представители горкома в приемных комиссиях докладывали о курьезах и эксцессах. За советами обращались ректоры и работники милиции. И за каждым их сообщением, просьбой, жалобой маячили молодые судьбы. Ковалевский за последнее время настолько сжился с этим, что слова Кухты показались ему просто странными.
— Ты что, с неба свалился и про десятиклассников не слышал? — удивился он.
— Ну, эти не дюже кинутся на стройку. Им крышу над головой и белые халаты подай.
Усмешку, которая еще держалась на лице Ковалевского, согнало./p>
— Вот здесь уже перебор. Стоп! Я, кроме всего, просматривал сводочки ваши. За один квартал отсеялось тысяча семьсот человек. И причина, браток, тоже одна — скверно обеспечивали и не лучше заботились.
Не желая соглашаться, но и не найдя, что возразить, Кухта отвел взгляд в окно, но от Ковалевского так больше ничего и не услышал.
— Добро. Значит, возбраняется,— с тяжелым сердцем произнес он.— Растолковал. Хотя, по правде говоря, я против, чтобы на заводы и стройки попадали случайные люди. Палка о двух концах. И не полагай, что у нас с другими вопросами тишь да гладь. Послушай, что прокурор сейчас запоет.
Ковалевскому понравились насмешливые ноты, обычные для этого грузного прямого человека, и он опять повеселел.
— А что?
— Наш экскаваторщик подъехал давеча и тряхнул его халупу для острастки. С потолка, конечно, посыпалооь, и, конечно, сотрудники отказываются принимать посетителей. А какая прокуратура без тех, кто жалуется или оправдывается?
— У железнодорожников новый дом вошел в строй. Я договорился с управлением дают малую толику. Передай: пусть не паникует…
Часа через два, закончив самое неотложное, озабоченный и немного расстроенный Ковалевский сел в машину.
— На автозавод,— коротко распорядился он.— В партком…
Димин ждал его с опасением — начальство чаще всего являлось на завод по каким-нибудь сигналам.
«Что за причина? — старался уяснить себе.— Я, по-моему, не успел еще нахомутать. Хотя…»
Он позвонил директору, Сосновскому, предупредил, что приедет секретарь горкома, и, чтобы не попасть впросак, просмотрел последние заводские сводки: теперь ему полагалось знать цифры, факты, фамилии.
В просторный его кабинет с традиционно поставленными буквой «Т» столами и множеством телефонов на тумбочке Ковалевский вошел с двумя строителями-автозаводцами. Димин узнал их и понял: секретарь горкома привез их из Северного поселка, где возводились коллективные дома.
— Расскажите-ка Петру Семеновичу, что у вас происходит,— попросил он.
Строители наперебой стали жаловаться на нехватку материалов, нераспорядительность прораба и частые неполадки-задержки.
— Руки пока не доходят,— невесело признался Димин, когда рабочие ушли.— Искусство это — сразу сто дел делать.
— А ты думал! Вот и растасовывай. Пускай за строительство берутся цехи. Увидишь, что и сверхплановые накопления появятся, и все остальное! Не зря ведь в «жилье» и «жизни» корень один. Без квартиры семичасовой тоже небольшая радость!
— Согласен.
— И попутно еще об одном. Может быть, о самом главном. Не забывай, пожалуйста, тех, кто окончил школу. Поверь, это очень важно. Выпускникам институтов путевка в жизнь дается, они на учете. А выпускники школ как пасынки. Их не слишком охотно и на работу берут. Беспорядка боятся. А что такое рутина? Это и есть боязнь беспорядка да лишних хлопот.
— У меня своя выпускница на шее, чувствую.
— Тем более. Смысл жизни, Петр Семенович, в ее непрерывности, в стремлении к совершенному. Вот из чего, видно, не мешает исходить…
В дверях показалась машинистка и, потупя раскосые глаза, остановилась, не переступая порога.
— Что у вас? — затревожился Димин, зная ее выучку,
— Из литейного звонили: в вагранке что-то взорвалось,— виновато доложила она.
На голову сыпались новые неприятности. С укором взглянув на нее, будто она была виновата в случившемся, Димин извинился перед Ковалевским и вызвал по телефону литейный.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
В гуле и грохоте цеха взрыв прозвучал не сильно. Взорвалась, скорее всего, небольшая мина, попавшая в огненную завируху вагранки вместе с ломом. Но все-таки вагранку попортило
