Впервые за всё утро ликующая уверенность Дэви вдруг поколебалась. У него защемило сердце от неясного страха. Он понял, что Дуг твердо решил выполнить свое намерение; и если для того, чтобы настоять на своем, нужно вынудить одного из братьев – Кена или Дэви – предать другого, он будет неустанно добиваться этого. Голос Дэви звучал ровно, но глаза его были устремлены поверх всех голов на две фигуры, стоявшие возле двери в полутемном коридоре. Наконец он увидел, что Кен тоже смотрит на него поверх голов. Взгляды их встретились, и Кен что-то ответил Дугу. По лицу его было невозможно угадать смысл ответа; и так же невозможно было догадаться по лицу Дуга, стоявшего вполоборота, какое впечатление произвели на него слова Кена. Дуг снова что-то сказал, на этот раз очень кратко. Кен слушал его, не сводя серьезного взгляда с Дэви, и, наконец, кивнул. Разговор был окончен; оба вошли в комнату и присоединились к остальным. Судя по их лицам, после того как Кен кивнул, говорить уже было не о чём – они поняли друг друга. Но что означал этот кивок – «Я всё сказал, и можете убираться к черту» или «Считайте, что мы договорились, я сделаю всё, что смогу», – Дэви не знал.
Он задыхался от волнения. Впервые за всю свою жизнь он не был абсолютно уверен, что Кен не предал его; и впервые с тех пор, как он вышел из детского возраста, испытал настоящий ужас. Раньше, думая о возможности разрыва с Кеном, Дэви не представлял себе, что он будет чувствовать в тот день, когда брат уйдет от него. Этот день настал, и Дэви почувствовал, что изнемогает от страшного ощущения беспомощности. Пока они не перебрались в Чикаго, единственное, в чём Дэви был твердо уверен – это в Кене; что бы ни случилось, они всегда будут вместе и никто из них никогда не узнает пытки человеческого одиночества. Теперь этой уверенности не стало, и тяжкая, глубокая тоска парализовала всё его существо. Надо было продолжать объяснения, и Дэви делал отчаянные усилия, чтобы шевелить губами, так бывает в кошмаре, когда хочешь позвать на помощь. Однако он не мог оторвать взгляда от Кена, который с минуту постоял у двери и ушел в соседнюю комнату. «Значит, он не может смотреть мне в глаза?» – задыхаясь от муки, подумал Дэви, но вслух произнес ровно и спокойно:
– …сигнал, соответствующий движущемуся предмету, передается по этому кабелю в соседнюю комнату, где приемное устройство воссоздает изображение.
Дуг, стоявший позади всех, наблюдал за ним с бесстрастным лицом. «Может быть, он смеется надо мной?» – мелькнуло в голове у Дэви. Ему хотелось крикнуть: «Что ты сделал со мной, мерзавец?» – но голос его был так же спокоен, как и прежде:
– Во время нашей первой встречи мы договорились о демонстрации прибора, устроенного по нашему принципу. Теперь мы может показать его вам!
Он провел всех в соседнюю комнату, где стоял прибор; Кен уже потушил здесь свет. Гости, входившие гуськом вслед за Дэви, выделялись черными силуэтами на фоне ослепительного света дуги, которую Ван Эпп включил вместе с передатчиком. Когда все вошли, Дэви закрыл дверь, и в темной комнате сразу стало тесно; на лица падал слабый зеленоватый отсвет лунного диска приемной трубки.
В течение нескольких секунд экран напоминал круглое отверстие в бассейне, наполненном проточной водой, которая светилась изнутри. По экрану струился мерцающий ручей; на нем появлялась то мелкая рябь, то извилистые волны. И вдруг, в центре диска, словно выплыв из далеких темных глубин, стало вырисовываться черное колесо с шестью отчетливо видными спицами. Дэви взял микрофон, стоявший рядом с экраном, и что-то сказал Ван Эппу.
И тотчас колесо начало вращаться, сначала медленно, так что видно было, как движется каждая спица, потом вдруг с такой быстротой, что спицы слились в одно неясное пятно и уже невозможно было различить какие-либо детали, кроме очертания круга. Дэви опять сказал что-то в микрофон, и колесо завертелось медленнее, и снова стали видны спицы, бегущие то вправо, то влево, в зависимости от того, совпадали или не совпадали-скорости развертки и вращения. Наконец колесо совсем замедлило ход, и отчетливо выступили все спицы, хотя они ничуть не походили на настоящие и при движении как будто роняли черные капли. Дэви только дивился тому, как невероятно далеко они продвинулись вперёд со времени приезда в Чикаго. Он смотрел на грубое изображение, движущееся на экране, восхищаясь не Кеном, не собой, а тем удивительным соотношением неодушевленных сил, которое привело к чуду. Прибор был своего рода маленькой обособленной вселенной, без людей, без воздуха и света, где хаотические противодействующие силы были приведены в равновесие с точностью до десятимиллионной доли секунды. Пусть он сейчас примитивен по сравнению с тем, каким должен быть, – всё равно Дэви он казался изумительным достижением человеческой мысли. Он уже не был творением его иди Кена. Они внесли в работу много своего, но в тысячу раз больше унаследовали от своих предшественников; черное колесо, вертевшееся на зеленоватом диске экрана, как бы символизировало собою близкое осуществление того, о чём мечтали сотни людей на протяжении сотен лет.
Дэви взглянул на лица, белевшие в зеленоватой темноте. Эти люди никогда не видели ничего подобного, и он старался угадать, какие мысли скрываются за их молчанием. Они тоже были свидетелями свершившегося чуда, и Дэви неожиданно ощутил прилив теплого товарищеского чувства. Враждебность и взаимное недоверие растаяли бесследно. Глаза этих людей видели то же, что глаза Кена и его собственные, они все вместе заглянули в будущее и испытывали одинаковый восторженный трепет при виде творения человеческой мысли.
Кен откашлялся, встал и выключил прибор, потом зажег свет.
– Ну вот, – мягко произнес он.
Все молчали, переглядываясь между собой, посматривая на Констэбла, потом на Дуга, в ожидании, что кто-то найдет нужные слова; мечты Дэви в этой тишине вознеслись ещё выше, стали ещё сладостнее и горделивее. Вдруг чей-то голос вяло спросил:
– И это всё? – И к изумлению Дэви, никто не обратил этого человека в камень за святотатство.
– Что значит «всё»? – медленно спросил он, мгновенно бледнея. – Разве вы не понимаете, что вы сейчас видели?
– Разумеется, это очень интересно, – быстро вмешался Констэбл. – Без сомнения, все согласятся со мной, что это чрезвычайно интересно. Чрезвычайно. Мы просто хотим убедиться, что это всё, на чём мы должны основывать свое решение.
– Да, это всё, – сказал Дэви. – Могу только добавить: мы добились этого, начав буквально на пустом месте.
Он знал, что тон его слишком резок, но и не пытался смягчить его, потому что вовсе не стремился быть вежливым. Если они ничего не поняли, значит и не поймут.
– Нельзя ли сделать изображение менее расплывчатым? – спросил один из присутствующих.
– Нет, четкость неплохая, – заметил другой, – но почему такое искажение формы? Колесо было какое-то яйцеобразное.
Это был сигнал к бою. На Дэви посыпались вопросы, он отвечал быстро, нисколько не считаясь с тем, что его объяснения слишком для них сложны. «Раз вы инженеры, раз вы специалисты и намерены помогать усовершенствованию прибора, так извольте же, сволочи, подтянуться до уровня нашей работы, докажите, что вы её достойны!» Бурлившая в нем холодная злоба граничила с жаждой убийства. Копья вопросов летели в него со всех сторон, он подхватывал их и, бросая обратно, с такой сосредоточенной яростью старался поразить острием каждого спрашивающего, что прошли минуты, прежде чем он заметил отсутствие всякой поддержки со стороны Кена. Он с негодованием обернулся к брату и увидел, что тот смотрит на него неподвижным взглядом. «Что с тобой? – подумал Дэви. – Ты хочешь, чтобы мы потерпели поражение? Чтобы сделка не состоялась? Хочешь преподнести это в подарок Дугу? Так черт с тобой! К черту Дуга! К черту всё, кроме нашей работы!» С холодным блеском он отражал нападение своих мучителей, пока, наконец, буря не унялась: правление с большой неохотой сообщило, что оно согласно сохранить за собой право приобретения и финансировать работу ещё в течение года, но не больше, если только к концу этого срока прибор будет воспроизводить движения живых людей. Условие это граничило с презрительным отказом, ибо было явно невыполнимо, но Дэви слушал, не выказывая своего гнева и смятения. Он знал, что не в силах принудить правление финансировать их работу в течение более долгого срока. Очевидно, прибор просто не произвел на них должного впечатления.
Дэви, сжав губы, выслушал их условия, потом, не советуясь с Кеном, ответил:
– Мы должны обсудить это между собой. Как только мы придём к какому-то решению, мы дадим вам знать.
Эти слова прозвучали, как просьба немедленно покинуть лабораторию; они поспешно втиснулись в свои пальто и гуськом вышли на заснеженный двор, так же спотыкаясь, как на пути сюда, только теперь они уже не казались Дэви соучастниками его счастливой мечты об успехе. Он помедлил, прежде чем обернуться к Кену и Дугу. Дуг тоже надел пальто, но не застегнулся, словно по первому же приглашению готов был сбросить его и остаться для длинного разговора. Дэви решил, что Дугу незачем оставаться.
