Джой повернула голову и бросила благодарный взгляд, предназначенный отчасти и для Смока. И Смок уловил дружеское чувство в этой улыбке и в то же время отметил про себя, сколько женского заключено в этой дружелюбной улыбке.
Дойдя до ручья Индианки, они оглянулись и увидели длинную цепь золотоискателей, с большим трудом тащившихся вниз с перевала.
Они спустились с откоса в русло промерзшего до самого дна ручья; его берега, аллювиального происхождения, доходили до восьми футов в вышину. Лед был покрыт нетронутым снегом, и наши путники поняли, что они сошли в ручей выше «Находки» и выше последних заявок старожилов Морского Льва.
— Не попадите в родник! — крикнула Джой Смоку. — А то при семидесятиградусном морозе вы останетесь без ног.
Эти родники, обычные для Клондайка, не замерзают даже при самых страшных морозах. Они образуют лужи, замерзающие сверху и прикрытые снегом. Вот почему, ступая по сухому снегу, можно неожиданно провалиться в воду по колено. Если в течение пяти минут не переменить промокшую обувь, ноги придется отнимать.
Уже в три часа дня начались долгие серые северные сумерки. Наши спутники стали искать сухое дерево, которое должно было означать центральный столб последней заявки. Джой, увлекающаяся и живая, первая увидела его. Она побежала вперед и закричала:
— Здесь уже кто-то был! Посмотрите на снег! Вот зарубка на этой елке!
И вдруг по пояс провалилась в снег.
— Я попалась! — жалобно закричала она. — Не подходите ко мне. Я сама выберусь.
Шаг за шагом, проламывая тонкую корочку льда, прикрытую сухим снегом, она выбралась на более прочный лед. Смок, не теряя времени, побежал на берег в кусты, куда весенние ручьи нанесли много валежника. Этот валежник, казалось, только ждал спички, чтобы вспыхнуть. Когда Джой подошла к Смоку, костер уже разгорался.
— Сядьте! — скомандовал он.
Она послушно села в снег. Он сбросил мешок со спины и постлал ей под ноги одеяло.
Сверху донеслись голоса золотоискателей, следовавших за ними.
— Пусть Малыш пойдет вперед и поставит столбы, — посоветовала Джой.
— Иди, Малыш, — сказал Смок, снимая с нее заледеневшие мокасины. — Отшагай тысячу футов и поставь два столба. Угловые столбы поставим потом.
Смок перочинным ножиком срезал завязки с мокасин Джой. Они так замерзли, что скрипели и визжали под ножом. Сивашские чулки и тяжелые шерстяные носки обледенели. Казалось, будто вся нога вложена в железный футляр.
— Ну, как нога? — спросил он, продолжая работать.
— Я ее не чувствую. Не могу шевельнуть пальцами. Но все обойдется. Огонь чудесно горит. Сами не отморозьте себе рук. Должно быть, пальцы у вас уже онемели.
Он снял рукавицы и стал голыми руками хлопать себя по бедрам. Когда кровообращение в пальцах восстановилось, он снова принялся разувать девушку. Вот обнажилась белая кожа сначала одной, потом другой ноги, предоставленная укусам семидесятиградусного мороза.
Смок с яростью принялся растирать ее ноги снегом. Наконец Джой откинулась, зашевелила пальцами и радостно пожаловалась на боль.
Она подползла с его помощью к огню. Он усадил ее на одеяло — ногами к живительному пламени.
— Теперь сами займитесь своими ногами, сказал он.
Она сняла рукавицы и стала растирать себе ноги, как бывалая путешественница, следя за тем, чтобы они согревались постепенно. А в это время он согревал руки. Снег не таял и даже не становился влажным. Его легкие кристаллы были тверды, как песчинки. Укусы и уколы кровообращения медленно возвращались в замерзшие пальцы Смока. Он поправил костер, открыл котомку Джой и вынул оттуда запасную пару обуви.
Вернулся Малыш и вскарабкался к ним на берег.
— Я отмерил ровно тысячу футов, — заявил он. — Номера двадцать семь и двадцать восемь. Когда я ставил верхний столб на номере двадцать семь, первый из той кучки, что шла за нами следом, остановил меня и сказал, что я не имею права на двадцать восьмой номер. Но я ответил ему…
— Ну, закричала Джой, — что вы ему ответили?
— Я ответил ему напрямик, что, если он не уберется сейчас же на пятьсот футов дальше, я превращу его обмороженный нос в сливочное мороженое и шоколадный пломбир. Он ушел, и я поставил два центральных столба для двух честнейшим образом отмеренных пятисотфутовых участков. Он поставил свой столб по соседству. Я думаю, сейчас ручей Индианки уже поделен весь от истока до устья. Впрочем, наше дело в порядке. Сейчас уже темно и ничего не видно, но завтра можно будет поставить угловые столбы.
Наутро погода изменилась. Стало так тепло, что Смок и Малыш, не вылезая из-под одеял, определили температуру в двадцать градусов ниже нуля. Стужа кончилась. Одеяла были покрыты шестидюймовым слоем инея.
— Доброе утро! Как ваши ноги? — через потухший костер обратился Смок к Джой Гастелл, которая сидела в своем спальном мешке и стряхивала с себя снег.
Пока Смок готовил завтрак, Малыш развел костер и принес льду из речки. К концу завтрака совсем рассвело.
— Пойди и поставь угловые столбы, Смок, — сказал Малыш. — Там, где я рубил лед для кофе, я видел песок. Сейчас натоплю воды и промою лоток этого песку — на счастье.
Смок, взяв топор, пошел ставить столбы. Отойдя от нижнего центрального столба номер двадцать семь, он направился под прямым углом по узкой долинке до ее края. Он шагал машинально, так как ум его был занят воспоминаниями о том, что случилось вчера. Ему казалось, что он каким-то образом приобрел власть не только над нежными очертаниями и крепкими мускулами тех ног, которые он так старательно растирал снегом, но и над всеми женщинами мира. Неясное, но сладостное чувство обладания наполняло его всего. Ему казалось, что он должен сейчас же подойти к Джой Гастелл, взять ее за руку и сказать: «Идем».
И вдруг он сделал открытие, которое заставило его позабыть о власти над белыми женскими ножками. Ему не пришлось поставить углового столба у края долины, ибо он вышел не на край долины, а на другой какой-то ручей. Он приметил высохшую иву и большую одинокую ель и затем вернулся к ручью, где стояли центральные заявочные столбы. Пройдя по руслу, имевшему форму подковы, он убедился, что оба ручья на самом деле один и тот же ручей. Потом он дважды прошел долину поперек — от нижнего столба номер двадцать семь к верхнему столбу номер двадцать восемь и обратно — и убедился, что верхний столб последнего находится ниже нижнего столба первого. Вчера в серых сумерках Малыш сделал две заявки на излучине, имевшей форму подковы!
Смок вернулся назад в лагерь. Малыш только что окончил промывать песок.
— Нам повезло! — закричал он, протягивая таз Смоку. — Смотри! Здесь уйма золота! Не меньше чем на двести долларов. Я еще не видал такого жирного улова.
Смок равнодушно посмотрел на золото, налил себе кружку кофе и сел. Джой почувствовала что-то недоброе и с беспокойством посмотрела на Смока. Малыш был обижен невниманием товарища.
— Почему ты не радуешься? — спросил он. — Ведь тут целое богатство, а ты и посмотреть на него не желаешь.
Прежде чем ответить, Смок отхлебнул глоток кофе.
— Малыш, знаешь ли ты, что наши заявки напоминают Панамский канал?
— Не понимаю.
— Восточный вход в Панамский канал находится западнее его западного входа.
— Не понимаю этой шутки. Продолжай.
— Короче говоря, Малыш, ты сделал обе наши заявки на большой подкове.
Малыш выронил из рук таз с золотом.
— Ну! — крикнул он.
— Верхний столб двадцать восьмого номера находится на десять футов ниже столба номер двадцать семь.
— Ты хочешь сказать, что мы ничего не получим?
— Даже на десять футов меньше, чем ничего.
Малыш спустился к реке. Через пять минут он вернулся. В ответ на вопросительный взгляд Джой он кивнул головою. Затем безмолвно подошел к поваленному дереву, сел на него и стал разглядывать снег перед своими мокасинами.
— Мы можем теперь вернуться в Доусон, — сказал Смок и принялся складывать одеяла.
— Как мне жаль, Смок, — сказала Джой. — Это я во всем виновата.
— Не беда! — сказал он.
— Я во всем виновата, — настаивала она. — Но папа сделал заявку для меня ниже «Находки». Я отдаю ее вам.
Он покачал головой.
— Малыш! — взмолилась она.
Малыш тоже покачал головой и вдруг захохотал. Он хохотал как сумасшедший.
— Это не истерика, — объяснил он. — Мне иногда бывает страшно весело.
Его взгляд случайно упал на таз с золотом. Он ударил его ногой и рассыпал золото по снегу.
— Это не наше золото, — сказал он. — Оно принадлежит тому лоботрясу, которого я вчера прогнал. И, как оказывается, для его же пользы. Идем, Смок, вернемся в Доусон. Впрочем, если ты хочешь убить меня, я и пальцем не двину, чтобы помешать тебе.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
МАЛЫШ ВИДИТ СНЫ
— Почему ты никогда не играешь? — спросил Малыш у Смока, когда они как-то раз сидели в «Оленьем Роге». — Неужели тебя не тянет к игорному столу?
