Тогда мне стало ясно, что я оказался свидетелем второго акта этой психической драмы, и все следующее утро обдумывал, как мне следует поступить. Я уже просмотрел утренние газеты и не обнаружил в них никакого упоминания о вчерашнем инциденте, как, впрочем, и ожидал. На самом деле ничего не случилось, но я знал, что должно случиться. С моих глаз спала зыбкая пелена Времени, и я заглянул в будущее. С точки зрения Времени это, безусловно, было будущее, но для меня это событие относилось в равной степени и к прошлому, и к будущему. Оно уже существовало и ожидало лишь своего материального воплощения. Чем больше я об этом думал, тем отчетливее сознавал, что ничего не могу сделать.
— Ты ничего не сделал? — воскликнул я, прерывая его повествование. — Ты должен был принять меры, чтобы предотвратить трагедию.
Он покачал головой.
— Какие именно меры? Пойти к сэру Генри и сказать, что снова встретил его в метро и видел, как он совершил самоубийство? Взгляни на это с другой стороны. Либо то, что я видел, является иллюзией, плодом моего воображения и, следовательно, не имеет никакого значения, либо это реальное событие и по существу уже произошло в действительности… Или же попробуй увидеть нечто среднее между этими утверждениями, хотя это кажется не слишком логичным. Допустим, мысль о самоубийстве по неизвестной мне причине еще не пришла ему в голову. В таком случае, не опасно ли подавать ему подобную идею? Что, если после моего рассказа об увиденном он начнет об этом задумываться? Если же такая мысль его уже посетила, он лишь укрепится в своем решении. Как говорит Браунинг: „Играть с душами людей — рискованное занятие“.
— Но никак не вмешаться, не сделать никакой попытки, — настаивал я. — По-моему, это бесчеловечно.
— Как вмешаться? — спросил он. — Какую попытку предпринять?
Чувство человеколюбия громко возмущалось во мне при мысли о бездействии, о том, что мой друг не попытался предотвратить трагедию, но оно, казалось, разбивается о нечто суровое и неумолимое. Сколько я ни ломал себе голову, я не мог не признать, что в его рассуждениях есть здравый смысл. Мне нечего было ответить, и он продолжил свой рассказ.
— Ты должен помнить, что я верил тогда и верю сейчас в реальность произошедшего. Причина (какой бы она ни была), побудившая его к таким действиям, уже появилась, и ее следствие — в материальной сфере — было неизбежным. Вот что я имел в виду, когда в самом начале моей истории попросил тебя задуматься о том, как трудно бывает определить время некоего события. Ты считаешь, что это конкретное событие — самоубийство сэра Генри — еще не произошло, потому что он еще не бросился под поезд. На мой взгляд, это материалистический аспект. Я же считаю, что оно уже имело место, правда, пока без вещественного подтверждения. Мне кажется, что сэр Генри, освободившийся от материальной темноты, теперь сам об этом знает.
Не успел он договорить, как в теплую светлую комнату ворвался поток ледяного воздуха и взъерошил мне волосы. Огонь в камине начал гаснуть, пламя заметалось. Я оглянулся, чтобы посмотреть, не открылась ли дверь позади меня, но там ничего не шелохнулось, а закрытое окно было плотно задернуто шторами. Когда холодный воздух достиг Энтони, он резко выпрямился и осмотрел комнату.
— Ты почувствовал? — спросил он.
— Да, внезапный сквозняк, — ответил я. — Ледяной.
— Еще что-нибудь? — допытывался он. — Какие-то другие ощущения?
Я задумался, прежде чем ответить, потому что в тот миг вспомнил о различии в воздействиях на наблюдателя фантома живого человека и призрака мертвого — все то, что мне говорил Энтони. Я испытывал ощущения, характерные для последнего, — страх, желание спрятаться, чувство одиночества. Однако я ничего не видел.
— Мне страшно, — ответил я.
С этими словами я придвинулся поближе к огню и внимательно и, признаюсь, с опаской осмотрел ярко освещенную комнату. В это же самое время я заметил, что Энтони всматривается в каминную доску — там прямо за канделябром стояли часы, которые он предлагал остановить в самом начале нашей беседы. Стрелки показывали тридцать пять минут первого.
— Но ты ничего не видел? — спросил он.
— Абсолютно ничего, — ответил я. — Что я должен был увидеть? Ничего же не было. Или ты…
— Не думаю, — произнес он.
Его ответ почему-то испугал меня. Меня так и не покидало то странное чувство, которое возникло вместе с потоком холодного воздуха. Более того, оно стало острее.
— Но ты же должен знать, видел ты что-нибудь или нет? — настаивал я.
— Трудно сказать с уверенностью, — откликнулся он. — Я говорю, что, по-моему, ничего не видел. Но я также не уверен, завершилась ли история, которую я тебе рассказываю, прошлой ночью. Думается мне, она может иметь продолжение. Если хочешь, я прерву свой рассказ до завтрашнего утра, а сейчас ты пойдешь спать.
Его спокойствие и невозмутимость приободрили меня.
— С какой стати мне идти спать? — спросил я. Он вновь осмотрел освещенные стены.
— Мне кажется, в комнату только что вошло нечто, и оно может проявить себя. Если подобное развитие событий тебе не по душе, лучше уйти сейчас. Бояться, разумеется нечего; что бы это ни было, оно не причинит нам вреда. Но приближается час, в который две ночи подряд я видел то, о чем тебе рассказывал, а призрак обычно появляется в одно и то же время. Не знаю, почему, но мне кажется, что оставшийся на земле дух продолжает соблюдать определенные условности, к примеру, условности времени. Думаю, лично я вскоре что-то увижу, но ты — скорее всего, нет. В отличие от меня ты не страдаешь от… галлюцинаций.
Я был напуган и понимал это, но в то же время мне было страшно интересно, и после его слов во мне зашевелилась некая извращенная гордость. Почему, спрашивал я себя, мне нельзя увидеть привидение или что там появится?…
— Я совсем не хочу спать, — заявил я. — Я хочу дослушать историю до конца.
— Ладно. Итак, на чем я остановился? Ах, да: ты спрашивал, почему я ничего не сделал после того, как увидел бросившегося под поезд человека, а я ответил, что ничего нельзя было сделать. Если ты хорошенько подумаешь, уверен, ты со мной согласишься… Прошло два дня, и утром третьего я прочитал в газете, что мое видение обрело материальное воплощение. Сэр Генри Пэйл, стоявший на платформе станции „Довер-стрит“ в ожидании последнего поезда в сторону Южного Кенсингтона, бросился прямо под выехавший из туннеля состав. Поезд экстренно остановился, но он все равно попал под колесо, которое раздавило ему грудную клетку. Он умер мгновенно.
В ходе расследования всплыла одна из тех темных историй, которые грязной тенью ложатся на жизнь семьи, казавшейся идеальной. Как выяснилось, он был в плохих отношениях с женой, жил отдельно и незадолго до своей гибели безумно влюбился в другую женщину. За ночь до самоубийства он в весьма поздний час явился в дом жены и стал умолять ее о разводе. Между ними разгорелась страшная ссора, и он пригрозил, что в случае отказа превратит ее жизнь в ад. Она тем не менее отказалась, и в приступе ярости он попытался ее задушить. Между ними завязалась драка, на шум прибежал ее слуга, которому удалось остановить его. Леди Пэйл заявила, что подаст на него в суд за попытку убийства. На него слишком много всего навалилось, и на следующую ночь, как я уже тебе говорил, он покончил с собой.
Он снова взглянул на часы, и я увидел, что стрелки теперь показывают без десяти час. Огонь в камине начал гаснуть, и в комнате становилось все холоднее и холоднее.
— Это еще не все, — сказал Энтони, снова осмотревшись вокруг. — Ты уверен, что не хочешь подождать до завтра?
И вновь во мне одержала верх смесь стыда, гордости и любопытства.
— Нет, рассказывай все сейчас.
Перед тем как продолжить рассказ, он вдруг, прищурив глаза, уставился на какую-то точку за моим стулом. Я проследил за его взглядом и понял, что он имел в виду, когда говорил, что не всегда можно сказать с уверенностью, видишь ты что-то или нет. Вроде бы между мной и стеной смутно вырисовывалась тень… Она расплывалась перед глазами; я никак не мог понять, где она находится — ближе к стене или рядом с моим стулом. Но когда я попытался рассмотреть ее получше, она растаяла.
— Ты ничего не видел? — спросил Энтони.
— Нет, не думаю, — ответил я. — А ты?
— Кажется, да, — его взгляд перемещался следом за чем-то, остававшимся невидимым для моих глаз. Наконец его взгляд остановился на какой-то точке между ним и камином. Пристально глядя туда, он заговорил снова.
— Все это произошло несколько недель назад, в то время, когда ты находился в Швейцарии, и с тех пор до прошлой ночи я больше ничего не видел. Но я ждал продолжения. Я чувствовал, что для меня еще не все кончилось, и решил немного подтолкнуть события в надежде получить весточку… с того света. Вчера около часа ночи я отправился в метро на станцию „Довер-стрит“ — и нападение, и самоубийство произошли именно в это время. На платформе никого не было, но через несколько минут, когда послышался гул приближавшегося поезда, метрах в двадцати от меня я заметил фигуру мужчины, смотревшего в туннель. Он не спускался вместе со мной по лестнице, и еще мгновение назад его здесь не было. Он двинулся в мою сторону, и тогда я увидел, кто это. Вместе с его приближением я почувствовал дуновение ледяного ветра. Нет, это был не сквозняк, которым тянет из туннеля перед появлением поезда, потому что ветер дул с другой стороны. Он подошел почти вплотную ко мне, и в его глазах мелькнуло узнавание. Он поднял голову, и его губы зашевелились, но, вероятно, из-за нарастающего грохота в туннеле я ничего не услышал. Он протянул руку, словно умоляя меня о чем-то, и я трусливо, за что никак не могу себя простить, отпрянул от него — по тем ощущениям, которые тебе описывал, я знал, что передо мной стоит призрак мертвого. Все мое существо содрогнулось от страха, заглушившего на мгновение жалость и желание помочь. Ему, безусловно, была нужна моя помощь, а я от него отшатнулся. В этот момент из туннеля появился поезд, и он, в отчаянии махнув рукой, бросился вниз.
