— Мадемуазель, — вполголоса сказал ей Лонгвиль, улучив момент, когда приглашенные с шумом подымались из-за стола, — поверьте, что никто не шлет вам таких горячих пожеланий счастья, как я; разрешите мне заверить вас в этом на прощание. На днях я уезжаю в Италию.
— Вероятно, причиной тому какая-нибудь герцогиня?
— Нет, мадемуазель, смертельная болезнь.
— Не ваше ли это воображение? — спросила Эмилия, взглянув на него с беспокойством.
— Нет, — отвечал он, — есть раны, которые не заживают никогда.
— Вы не уедете! — сказала властная девушка, улыбаясь.
— Я уеду, — торжественно повторил Максимилиан.
— Вернувшись, вы найдете меня замужем, предупреждаю вас! — продолжала она кокетливо.
— Искренне этого желаю.
— Дерзкий! — воскликнула она. — Как жестоко вы мстите!
Две недели спустя Максимилиан Лонгвиль уехал с сестрой Кларой в знойные и поэтические края прекрасной Италии, оставив мадемуазель де Фонтэн во власти самых горьких сожалений. Молодой секретарь посольства вступился за честь брата и сумел жестоко отомстить Эмилии за ее высокомерие, разгласив причину разрыва между влюбленными. Он сторицей отплатил своей даме на балу за все ее издевательства над Максимилианом и насмешил не одну сиятельную особу, описывая прекрасную ненавистницу прилавка, амазонку, проповедующую крестовый поход против банкиров, гордячку, чья любовь испарилась при виде пол-аршина кисеи. Граф де Фонтэн принужден был употребить все свое влияние и устроить Огюсту Лонгвилю назначение в Россию, лишь бы избавить дочь от насмешек, которыми нещадно осыпал ее этот молодой и опасный преследователь. Вскоре затем правительство, вынужденное увеличить число пэров, чтобы укрепить аристократическую партию верхней палаты, пошатнувшуюся от нападок одного знаменитого писателя, пожаловало г-ну Гиродену де Лонгвилю звание пэра Франции и виконта. Г-н де Фонтэн тоже получил звание пэра, чем был обязан как своей преданности династии в трудные времена, так и своему имени, которого недоставало в наследственной палате.
К этому времени Эмилия, придя в возраст, начала, по-видимому, серьезно задумываться о своей судьбе, так как ее тон и манеры сильно переменились: вместо того, чтобы изощряться в колкостях по адресу дядюшки, она подавала ему палку с преувеличенной нежностью, вызывая улыбку у шутников; она поддерживала его под руку, каталась с ним в коляске и сопровождала его во всех прогулках; она уверяла даже, что любит аромат его трубки, и читала ему вслух его любимую газету «Котидьен»[35] среди клубов табачного дыма, которые лукавый моряк нарочно пускал ей в лицо; она выучилась играть в пикет, чтобы составить компанию старому графу; наконец, эта взбалмошная девушка терпеливо выслушивала бесконечно повторяющиеся рассказы о морском сражении «Бель-Пуль», о маневрах «Виль-де-Пари», о первом плавании де Сюффрена или о битве при Абукире. Хотя старый моряк и любил говорить, что он слишком хорошо знает свои долготы и широты и его не возьмет на абордаж молоденькая яхта, однако в одно прекрасное утро по парижским гостиным разнесся слух о бракосочетании мадемуазель де Фонтэн с графом де Кергаруэт. Молодая графиня давала блестящие празднества, чтобы забыться, но нашла, вероятно, одну лишь суету в этом вихре развлечений: роскошь не могла скрыть пустоты ее жизни и страданий тоскующей души; несмотря на вспышки притворной веселости, ее красивое лицо по большей части выражало затаенную печаль. Впрочем, Эмилия окружала нежным вниманием своего престарелого супруга, который шутливо говорил иногда, удаляясь вечером, под звуки бального оркестра, на свою половину:
— Я сам себя не узнаю. Неужели надо было дожить до семидесяти двух лет, чтобы отчалить лоцманом на борту Прекрасной Эмилии, после того как я уже провел двадцать лет на супружеских галерах!
Поведение графини отличалось такой строгостью, что самые проницательные критики не могли ни к чему придраться. Наблюдатели решили, что вице-адмирал оставил за собой право распоряжаться своим состоянием, чтобы крепче приструнить жену: предположение обидное как для дяди, так и для племянницы. Впрочем, супруги обращались друг с другом с таким тактом, что даже наиболее заинтересованные молодые люди не могли понять, был ли старый граф мужем или только отцом своей жене. Он часто повторял, что принял на борт потерпевшую крушение и что не в его правилах было злоупотреблять гостеприимством, если ему случалось спасти даже неприятеля от ярости бури. Несмотря на то, что графиня жаждала царить в парижском свете и старалась ни в чем не уступать герцогиням де Мофриньез, де Шолье, маркизам д'Эспар и д'Эглемон. графиням Ферро, де Монкорне, де Ресто, г-же де Кан и мадемуазель де Туш, она отвергла, однако, страсть юного виконта де Портандюэра, влюбившегося в нее без памяти.
Два года спустя после своего замужества, сидя в одном из старинных салонов Сен-Жерменского предместья, где все восхищались ее добродетелью, достойной древних времен, Эмилия услыхала, как доложили о виконте де Лонгвиле. Она играла в пикет с епископом де Персеполис в уголке гостиной, где никто не мог заметить ее волнения; повернув голову, она увидела, как вошел ее бывший жених во всем блеске молодости и красоты. Смерть отца и старшего брата, не вынесшего сурового петербургского климата, возложила на голову Максимилиана наследственный плюмаж шляпы пэров; его богатство не уступало его познаниям и талантам; не далее как вчера он привел в восхищение палату своим молодым, кипучим красноречием. Теперь он предстал перед безутешной графиней гордый, независимый, украшенный всеми совершенствами, каких она требовала некогда от своего воображаемого идеала. Все матери, имевшие дочек на выданье, кокетливо заигрывали с молодым человеком, приписывая ему всевозможные добродетели на основании его приятных манер; но Эмилия знала лучше всех, что виконт де Лонгвиль обладает той твердостью характера, в которой умные жены видят залог счастья. Она перевела взгляд на адмирала, который, по его любимому выражению, собирался долго еще продержаться на борту, и прокляла заблуждения своей юности.
В эту минуту г-н де Персеполис сказал с истинно пастырской любезностью:
— Сударыня, вы сбросили червонного короля, я выиграл. Но не сожалейте о проигрыше, я приберегу эти деньги для моих бедных семинаристов.
Париж, декабрь 1829 г.
Еще до опубликования рассказа Бальзак поместил отрывок из него в парижском еженедельном журнале «Волер», в номере от 4 января 1830 года. Полностью рассказ был напечатан в апреле того же года в первом издании «Сцен частной жизни» (Париж, издательство Мам и Делоне-Валле) под названием «Бал в Со, или Пэр Франции». Впоследствии, при включении рассказа в первое издание «Человеческой комедии» (1842), вторая половина названия была Бальзаком отброшена. В настоящем издании при переводе рассказ озаглавлен «Загородный бал».
...во время войны вандейцев против республики. — Речь идет о контрреволюционном роялистском восстании, начавшемся в 1793 году в департаменте Вандея (Сев.-Зап. Франция). Это восстание, направленное против республиканского правительства Франции, было подавлено лишь в 1796 году; отдельные выступления мятежников имели место и позднее — вплоть до 1800 года.
...двадцать лет негласного царствования Людовика XVIII... — В результате французской буржуазной революции конца XVIII века династия Бурбонов была свергнута. Однако после казни Людовика XVI и смерти так называемого Людовика XVII брат Людовика XVI, граф Прованский, находясь в эмиграции, в 1795 году объявил себя французским королем. В результате поражения наполеоновской империи в 1814 году Людовик XVIII вступил на французский престол.
Времена Лиги и Баррикад. — Речь идет о так называемой Католической лиге — организации католической партии, созданной герцогом Гизом во Франции в 1576 году. Ее официальной задачей была защита католической религии против кальвинистов, в действительности же члены лиги стремились возвести на французский престол своих главарей — герцогов Гизов. Баррикады — имеется в виду восстание населения Парижа в мае 1588 года против войск короля Генриха III — так называемый «день баррикад».
Беньо, Жак-Клод (1761—1835) — французский политический деятель, умеренный роялист.
...все нам напортили в Сент-Уане. — Намек на так называемый Сент-Уанский манифест Людовика XVIII от 2 мая 1814 года; в нем были намечены основы «Конституционной хартии», провозглашавшей установление во Франции конституционной монархии с двухпалатным парламентом.
События двадцатого марта. — 20 марта 1815 года Наполеон I, бежавший с острова Эльбы, вступил в Париж. С этого дня начался период вторичного правления Наполеона — так называемый период «Ста дней» (с 20 марта по 22 июня 1815 года).
