мелодию, льющуюся из ее, барышни, собственного сердца, и от этого сразу заболевает, да и сама она сочиняет стихи, но ей очень совестно, когда это обнаруживается, хотя сама же, переписав их бисерным почерком на тонкой благоухающей бумаге, подбрасывает свое сочинение поэту, который теперь, в свою очередь, заболевает от восторга, за что его никак нельзя осудить. Есть поэтические аскеты, идущие еще дальше и считающие, что если девушка смеется, ест, пьет и нарядно, по моде одета, то это совершенно несовместимо с нежной женственностью. Им недалеко до святого Иеронима, который запрещает девам носить серьги и есть рыбу. Девам следует, учит этот святой, питаться лишь небольшим количеством приправленной травы, всегда быть голодными, не чувствуя голода, облачаться в грубую, скверно сшитую одежду, которая скрывает их фигуру, а главное — брать в спутницы особу строгую, бледную, угрюмую и несколько неопрятную!..
Кандида была существом в высшей степени веселым и простодушным, поэтому она ничего так не любила, как разговор, порхающий на легких, воздушных крыльях бесхитростного юмора. Она от души смеялась надо всем, что ей казалось потешным, она никогда не вздыхала, разве уж только если ненастье испортит задуманную прогулку или, несмотря ни на какие предосторожности, сядет пятно на новую шаль. Но когда для этого действительно представлялся повод, она проявляла глубокие, искренние чувства, отнюдь не переходившие в пустую сентиментальность, и, стало быть, нам с тобой, любезный читатель, поскольку мы не принадлежим к натурам неистовым, эта девушка очень понравилась бы. А уж с Валтазаром дело вполне могло обстоять иначе!.. Скоро, наверно, выяснится, насколько верны или неверны были пророчества прозаичнотрезвого Фабиана!..
Что Валтазар всю ночь не мог уснуть от сплошного беспокойства, от неописуемого сладостного страха, совершенно естественно. Поглощенный образом любимой, он сел за стол и написал изрядное количество славных, благозвучных стихов, которые повествовали об его состоянии в форме мистического рассказа о любви соловья к алой розе. Эти стихи он хотел захватить с собой на литературное чаепитие у Моша Терпина, чтобы атаковать ими незащищенное сердце Кандиды при первой же возможности.
Фабиан усмехнулся, зайдя, как условились, в определенный час за своим другом и застав его одетым наряднее, чем когда-либо прежде. На нем был зубчатый воротник из тончайшего брюссельского кружева и бархатный, в рубчик, короткий сюртук с разрезными рукавами. При этом на ногах у него были французские сапоги с высокими заостренными каблуками и серебряной бахромой, на голове — английская шляпа из тончайшего кастора, а на руках датские перчатки. Таким образом, одет он был вполне по-немецки, и этот костюм шел ему чрез вычайно, тем более что он красиво завил волосы и тщательно причесал короткую бородку.
У Валтазара сердце затрепетало от восторга, когда в доме Моша Терпина навстречу ему вышла Кандида в убранстве немецкой девушки старинных времен, приветливая, приятная каждым своим взором и словом, всем своим существом, какой люди и привыкли видеть ее всегда.
— О, прелестная! — вздохнул от избытка чувств Валтазар, когда Кандида, сама прекрасная Кандида, поднесла ему чашку дымящегося чая.
Но Кандида поглядела на него сияющими глазами и сказала:
— Вот ром и вишневый ликер, сухарики и коврижка, дорогой господин Валтазар, пожалуйста, угощайтесь чем вам угодно!
Но вместо того чтобы взглянуть на ром и вишневый ликер, на сухарики или коврижку, а то и угоститься ими, восторженный Валтазар всё глядел на прелестную деву взглядом, полным мучительной любовной тоски, и всё искал слова, чтобы излить чувства, обуревавшие сейчас его душу. Тут, однако, его схватил сзади своей огромной ручищей профессор эстетики, здоровенный детина, и, повернув к себе так, что Валтазар расплескал на пол больше чая, чем то прилично, громогласно воскликнул:
— Милейший Лукас Кранах [10], не хлещите эту презренную воду, вы совершенно испортите свой немецкий желудок... В соседней комнате наш молодчина Мош выставил целую батарею отличных бутылок благородного рейнского, сейчас мы пустим их в ход!
И он потащил за собой несчастного юношу.
Но из соседней комнаты навстречу им выходил профессор Мош Терпин, ведя за руку какого-то маленького, очень странного человечка и громко объявляя:
— Позвольте, дамы и господа, представить вам одаренного редчайшими способностями юношу, который без труда завоюет ваше благорасположение, ваше внимание. Это молодой господин Циннобер-Ерундобер, он только вчера прибыл в наш университет и намеревается изучать юриспруденцию!
Фабиан и Валтазар с первого же взгляда узнали диковинного недомерка, подскакавшего к ним за городскими воротами и свалившегося с лошади.
— Не предложить ли мне сейчас, — тихо сказал Фабиан Валтазару, — не предложить ли мне сейчас этому гномику подраться на паяльных трубках или на сапожных шилах? Ведь никакого другого оружия я не могу применить против этого страшного противника.
— Постыдись, — отвечал Валтазар, — постыдись издеваться над этим обиженным судьбой человеком, ведь он, как ты слышишь, обладает редчайшими способностями и, следовательно, возмещает высокими духовными качествами те физические достоинства, которыми его обделила природа.
Затем он повернулся к малышу и сказал:
— Надеюсь, многоуважаемый господин Циннобер, ваше вчерашнее падение с лошади не имело никаких скверных последствий?
Подперев себя сзади тросточкой, которая была у него в руке, и привстав на цыпочки, так что Валтазару он оказался почти по пояс, Циннобер запрокинул голову, метнул вверх сверкающий бешенством взгляд и удивительно скрипучим басом сказал:
— Не знаю, что вам угодно, о чем вы говорите, сударь!.. Упал с лошади?.. Я упал с лошади?.. Вы, наверно, не знаете, что я лучший в мире наездник, что я никогда не падаю с лошади, что я добровольцем проделал кампанию в кирасирском полку и обучал на манеже верховой езде офицеров и рядовых!.. Упасть с лошади... Это мне-то упасть с лошади!
Он хотел было резко отвернуться, но трость, на которую он опирался, выскользнула из-под него, и малютка кувырком полетел под ноги Валтазару. Валтазар наклонился к малышу, чтобы помочь ему подняться, и при этом нечаянно коснулся его головы. Тут малыш издал пронзительный визг, отчего по всему залу прокатилось гулкое эхо и гости испуганно вскочили со своих мест. Они окружили Валтазара, наперебой спрашивая его, почему он так ужасно визжал.
— Не обижайтесь, дорогой господин Валтазар, — сказал профессор Мош Терпин, — но это была несколько странная шутка. Вы, вероятно, хотели, чтобы мы подумали, что кто-то наступил кошке на хвост!
— Кошка... кошка... прогоните кошку! — воскликнула одна слабонервная дама и тотчас упала в обморок, и с криком «Кошка, кошка!» бросились за дверь несколько мужчин пожилого возраста, которые страдали этой же идиосинкразией.
Вылив на
