— Не встречал. А что?
— Вчера, после того, как мы расстались, ко мне пришел Уэнделл, весь трясется. Говорит, что видел человека на лужайке. И не просто человека, а того самого, который нехорошо смотрел на него в баре. Я вышла с кочергой и, конечно, никого там не обнаружила. Я подумала было, что это фамильное привидение, но, раз вы говорите, что тут таких не водится, значит, ему от напряжения начало мерещиться всякое разное.
— Плохо дело.
— Хуже некуда. Теодору тоже, бывало, мерещилось невесть что, а такие вещи бывают в роду. Знаете, отчего это у него, я думаю?
— Отчего?
— Он выгнал Кларенса и мучается, что теперь Лоретта ему кого-нибудь подсунет. Сегодня же поеду в Лондон и найду Уэнделлу нового камердинера. Сяду на вечерний поезд и остановлюсь в отеле, чтобы вечером пойти на шоу. Хотите со мной?
— Охотно бы, да я обещал встретиться с викарием насчет школьного пикника.
— Отложите на потом.
— Уже два раза откладывал. Больше нельзя.
— Жалко. Здорово было бы поехать вместе. Ладно, такова жизнь. Насчет Уэнделла. Обидно до слез, что это портит ему визит. Ему так здесь нравится. Он просто бредит вашим домом.
Генри вздрогнул.
— Эшби-холлом?
— Ага. Так мне и сказал. Только подумать, говорит, что все его предки жили здесь сотни лет. По виду не скажешь, но вообще-то он жуткий романтик.
Генри не верил своему счастью.
— Ему правда нравится это архитектурное чудовище?
— Дом его мечты.
— Вот и купил бы его.
Келли изумилась.
— Но вы же не продадите?
— Еще как продам!
— Но мне казалось, что вы, поместные землевладельцы, или как это называется, скорее умрете, чем расстанетесь со старым домом.
— Я — нет. Мне нужны деньги.
— Всем нужны.
— И я объясню, почему. Будь у меня хорошенькая кругленькая сумма, я попросил бы вас выйти за меня замуж.
— Что?!
— Я сказал.
— Ну, Хэнк Параден, ты убил меня наповал. Ты правда хочешь на мне жениться?
— Больше всего на свете.
— Удивительное совпадение. Только вчера, когда мы болтали под луной, я подумала, как здорово было бы выйти за тебя замуж.
Человеку, сидящему за столом, трудно стремительно вскочить, но Генри, опрокинув стул, справился с этой задачей.
— Келли!
— У меня это с самого первого дня, как мы познакомились.
— Не верю!
— Что тебя удивляет?
— Ты такая замечательная!
— Ты — тоже.
— Я? Я — пустое место. Стареющий Алджи.
— Кто такой Алджи?
— Мой племянник. Лодырь и дармоед. Я тоже. Я не достоин поцеловать как это называется твоего платья.
— Если это все, что ты хочешь поцеловать… — сказала Келли. — А вот это ты должен будешь делать каждую минуту, если не чаще, — добавила она, по прошествии некоторого времени.
Генри по-прежнему сомневался.
— Ты уверена, что не совершаешь ошибку?
— Еще как уверена.
— Если Стикни не купит дом, нам придется худо.
— Ну и что?
— Тебя это не заботит?
— Я только рада. По-моему, люди, которые женятся практически без денег, самые счастливые. Когда бедному человеку удается выкроить хоть немного, он веселится от души. Богатым все скоро приедается, и любовь угасает.
Этого Генри вынести не смог. Он не хотел бы противоречить ей даже в такой мелочи, но тут она перегнула палку.
— Нет, — твердо сказал он. — Моя любовь к тебе не угасла бы, даже будь у меня миллион.
— Могла бы угаснуть.
— Нет.
— Я просто сказала, что могла бы.
— Не могла бы.
— Ладно, — уступила Келли, — я просто говорю, что куда приятнее считать каждый цент, и ездить в Лондон на ланч и утренний спектакль в твой или мой день рожденья, а мне самой шить себе платья, чем… чем…
— Наоборот.
— Да, чем наоборот. Было бы совсем не то, если бы Теодор оставил мне миллион, а не умер бы по уши в долгах.
— Ты совершенно права. Мы бы не пережили всего того, что нам предстоит, и не чувствовали бы себя такими близкими.
— Я знала в Нью-Йорке одного бедолагу, который унаследовал от отца двадцать миллионов и женился на девушке, у которой было в два раза больше.
— Что с ним стало? — в ужасе спросил Генри.
— Не знаю. Наши пути разошлись. Но только вообрази этих двоих!
— Кошмар!
— Чего их ждало хорошего?
— Страшно подумать. Как его звали?
— Кадуолладер. А ее — Алленби.
Несколько мгновений Генри стоял в молчании, потрясенный трагедией этих несчастных. Он готов был разрыдаться и видел, что Келли тоже с трудом сдерживает слезы. Она заговорила первой.
— Что там под крышкой? — спросила она.
— Копченая селедка, — ответил Генри.
— Вперед! — воскликнула Келли. — Я могу съесть дюжину.
Лондонский поезд остановился в Эшби Параден, чтобы высадить пассажиров: двух мальчиков, двух девочек, одного младшего священника, трех фермеров, отставного полковника и Алджернона Мартина. Он предпринял это дорогостоящее путешествие — пришлось заложить запонки, чтобы купить билет — с единственной целью укорить Билла Харди. Алджи смертельно обиделся на друга и не собирался выбирать выражения.
В Эшби Параден все близко, и лишь несколько шагов отделяют вокзал от «Жука и Клена». Алджи быстро преодолел это расстояние и уже через несколько минут стоял в вестибюле гостиницы, строго глядя на Билла.
— Я получил твою телеграмму, — сказал он.
— Не удивляюсь, — ответил Билл. — Я готов был поспорить, что получишь.
— И не стану скрывать, что неприятно удивлен. Человек кует железный план и нуждается лишь в дружеском участии, чтобы его завершить, а ему советуют не быть ослом. Как бы, по-твоему, почувствовал себе Джон Д. Рокфеллер, если бы собирал деньги на «Стандард Ойл», а ему сказали не быть ослом?
Билл указал, что всего этого можно было бы избежать, если бы Алджи постарался не быть ослом, но, как человек справедливый, тут же добавил, что, вероятно, требует невозможного.
— Ты и твои железные планы!
— Хочешь выслушать?
— Нет.
— Значит, так. Ты случаем не знаешь придорожный кабачок на Розендейл-род в Велли-филдс? «Зеленый человек» называется.
— Не знаю.
— Отличное место, — одобрительно сказал Алджи. — И, что существенно, наливают в долг. Я там был вчера и встретил одного человека, у которого дом на Кроксли-род. Я вступил с ним в разговор — честно признаюсь, в надежде, что он меня угостит. Рад сказать, что так оно и произошло, хотя и не без нескольких намеков с моей стороны. Ты наверняка думаешь, что ничего скучнее в жизни не слышал, но погоди, сейчас начнется интрига. Разговорился я, значит, с этим типом, и вижу, что он расстроен. Оказывается, он тамошний старожил и считает, что все это строительство превращает Вэлли-филдс из тихого сельского уголка в своего рода загородный Манчестер. Говорит, рад, что сматывается. «Да? — говорю я. — Сматываетесь, значит?». Он говорит, что контора, в которой он работает, отправляет его в Рио-де-Жанейро, причем отплывать надо чуть ли не завтра. Хорошо, говорит он, хоть дом удастся продать. Какой-то синдикат, или ассоциация, или как там зовутся эти концерны, хочет построить на Кроксли-род многоэтажное жилое здание, а его дом — ровно посередине намеченного участка. Он сказал, что ему пообещали восемь тысяч. Я с ходу предложил десять.
Как ни старался Билл пропустить мимо ушей это невыносимо скучное повествования, некоторые фразы поневоле цепляли слух. Последние слова сразили его наповал.
— Что-что?!
— Я сказал, что дам ему десять тысяч. Вот так и делаются состояния, Билл — надо соображать на ходу и распахивать дверь, как только в нее постучится случай. Ты, разумеется, уже понял, что было у меня на уме. Этим застройщикам необходимо купить дом, иначе их проект не двинется с места, так что владелец может заломить цену. Человек с Кроксли-род уезжает в Перу или где там Рио-де-Жанейро, он не может сидеть насмерть и торговаться. Я могу и прикинул, что надо будет запросить тысяч двадцать. Короче, чтобы не утомлять тебя длинным рассказом, мы обо всем договорились и составили договор на обороте старого конверта, который был у меня с собой. Хозяин паба и подавальщик — отличный малый, Эрбут его зовут, надо будет вас как-нибудь познакомить — подписались как свидетели. Я должен через неделю заплатить домовладельцу пятьсот фунтов, дать расписку на остальное, и дом мой! Продав его за двадцать тысяч, я получу десять тысяч чистой прибыли, а дальше меня уже ничто не остановить! Это та сумма в банке, с которой можно начинать, была бы смекалка. Вот мой железный план. Видишь какие-нибудь изъяны?
Билл смог наконец заговорить, хотя и не без труда.
— Только один.
— Какой?
— Где ты возьмешь пятьсот фунтов?
Алджи в изумлении поднял брови. Он ждал от старого друга большей сообразительности.
— Конечно у тебя, Билл, старина. Естественно, под хорошие проценты.
— Тебе не придется платить проценты.
