И я стал подвывать и верещать, перемежая стоны словами «правда», «действительно», «ну понимаете», «я не могу это выдержать» и все в таком духе. Она была в шоке, не зная, плакать ей или смеяться.
— Ну, знаете! — начала она. — Я...
— Вот пожалуйста, — усмехнулся я.
Она вдруг покраснела и внезапно рассмеялась. Тэлберт метнул на нее испуганный взгляд. Кажется, он не слышал ее смеха годами. Трудно представить, чтобы он отпустил какую-нибудь шутку — разве что под страхом смерти.
— Так-то лучше, — продолжил я. — И не стыдно вам, миссис Тэлберт? Молодая хорошенькая женщина мечется, словно безголовая курица. Кудахчет и бормочет про все, что знает, и вдесятеро больше про то, о чем не имеет понятия. Право, не будь вы такой славной, я бы вас перегнул через колено да и отшлепал.
Она вспыхнула и хихикнула:
— Ну, мистер Коссмейер! Это ужас, что вы...
— Ладно, ладно. Теперь вы будете хорошей девочкой. Никакой ни с кем трепотни. Никаких гадостей о ком бы то ни было. Нам надо завоевывать друзей, как можно больше, понятно? Мы должны действовать быстро и тайно. Если вам захочется поговорить — приходите ко мне. Мы дадим вашему супругу снотворное и займемся любовью.
Она жеманно запротестовала:
— Мистер Коссмейер, вы просто ужасный!
— Вот вы еще увидите, какой я ужасный, если станете мне мешать. Теперь скройтесь с глаз долой на время, пока я немножко поговорю с вашим мужем. Идите поболтайте с моей секретаршей. Скажите ей, что я приказал выдать вам самый большой стакан кока-колы, а не то я больше не стану сажать ее к себе на колени.
Она вышла, хихикая и краснея, и вправду вильнула мне задом. Я подтащил стул, на котором она сидела, поближе к Тэлберту.
— Так, ладно. Ей это было необходимо. Теперь шутки в сторону. Сколько вы можете добыть денег?
— Ну-у, — он заколебался, — а сколько вам требуется?
— Больше, чем я от вас могу получить. Так что просветите меня.
Он чувствовал себя неуютно — явно не привык так вести дела.
— Ну, не знаю, если в вы могли мне сказать...
— Вот что, мистер Тэлберт. Вы уже меня поставили в весьма невыгодное положение. Если бы вы не давали выход своим эмоциям и не теряли голову, а поступали правильно, вы бы не сидели тут, а ваш мальчик — там, где он сейчас.
— Я понимаю, — сказал он, — я не знаю, зачем я...
Я его прервал.
— Забудьте. Дело сделано, так что вернемся к нашему предмету. Все, что я прошу от своих клиентов, — это заплатить, сколько они могут. Вы мне называете сумму, и далее мы будем исходить из этого.
— Ну, так... скажем, тысяча долларов?
Я кивнул, твердо глядя на него:
— Хорошо, мистер Тэлберт. Теперь понятно, на что вы способны.
— А вы?.. — Он уставился в пол. — Мне бы не хотелось думать, что Боб не... что деньги...
— Они не важны, — отозвался я. — Я делаю за тысячу столько же, сколько сделал бы за десять тысяч. Или за сто. Я всегда стараюсь. И прошу того же от своих клиентов.
— У меня есть дом, — сказал он. — Довольно приличная недвижимость. Надеюсь, что...
— Мистер Тэлберт, у многих моих клиентов нет ничего, кроме костюма. А иным и позавтракать не на что.
— Я достану, сколько смогу. Все, что смогу, конечно, с радостью...
— Хорошо. Займитесь этим.
Он, казалось, несколько сник. Он, разумеется, ожидал благодарности! Я же обложил его со всех сторон и не был даже особенно обходителен. Я и хитрил с ним, и науськивал его в одно и то же время.
Вот так он все это и воспринимал, и кто бы мне объяснил, отчего меня это беспокоило, — ведь все мои клиенты воспринимали ситуацию совершенно так же. Довольно: они не осознают, что это такое. А просто — слишком много. То есть слишком много должны вам платить. И даже если не платят — все равно много. Вы же получаете бесплатную рекламу, так? А это стоило бы вам денежек. А я еще пытаюсь и из них что-то выжать!
— Ну вот, пока, кажется, все, — сказал я. — Если хотите двигаться дальше, займитесь финансами...
Он приподнялся, нахмурясь.
— Да, но что вы собираетесь предпринять, мистер Коссмейер?
Я пожал плечами:
— То, что потребуется, мистер Тэлберт.
— Ну, я... просто поинтересовался. Хотелось бы знать.
— Вот так. Все, что будет необходимо.
Я улыбнулся и кивнул ему. Он направился к двери в нерешительности. И потом задал этот старый-престарый вопрос, мямля и жуя слова, как это бывает почти всегда, все тот же древний вопрос. И я ответил:
— Мистер Тэлберт. Я думаю только об одном. Я не просто думаю, но и верю в это. Это мой профессиональный и моральный долг как юриста. Иначе я бы стал сообщником в лжесвидетельстве и оскорблении правосудия. У меня до сих пор не было виновных клиентов, мистер Тэлберт. По моему глубокому убеждению, они все не виновны.
Он смутился:
— Ну конечно, я не сомневался, что...
— Вот и не сомневайтесь дальше.
— Все будет хорошо, да? Он... его оправдают?
— Моих клиентов очень редко осуждают. Настоящие трудности возникают позже.
Он метнул на меня взгляд:
— Почему? Как же вы...
— Судьи не только в суде. Так что запасайтесь уверенностью. Ни в коем случае мальчику не показывайте, что вы в чем-то сомневаетесь.
— Все так запуталось-перепуталось, — пробормотал он рассеянно. — Я знаю, что он не мог такого сделать. Они его вынудили подписать признание. Ну, вы ведь тоже так считаете, мистер Коссмейер. Я понимаю, это может выглядеть смешно, но...
— Разумеется, вы совершенно правы, мистер Тэлберт.
Я пожал ему руку и выпроводил за дверь.
...Пару дней я переждал, прежде чем заглянуть к окружному прокурору. Хотел вначале позаботиться о некоторых других вещах, и заодно мне пришло в голову, что неплохо бы заставить его поволноваться. И, как оказалось, мой расчет оправдался: его беспокоило, что я не появляюсь. Я даже надеялся, что, может, он разволнуется настолько, что сам притащится ко мне. Но пока козыри были у него, и визита я не дождался.
— А, Косси, — он вскочил из-за стола при виде меня, — вот так приятная неожиданность! Садитесь, садитесь. Ну, как дела?
— А-а, — протянул я. — Ничего нового, Клинт. Все одно и то же.
— А что — я слышал, вашу кандидатуру выдвигают в федеральную комиссию? Я как раз собирался позвонить и спросить, не могу ли я чем-то посодействовать? Письмо написать или замолвить пару словечек в нужных местах. Мне думается, я пользуюсь некоторым влиянием и...
— Очень любезно с вашей стороны, Клинт. Но нет, ничего такого не требуется. Господи, да что мне делать на федеральном уровне! Я растеряюсь, ей-богу. Я даже не представляю, как там действовать.
— Ну-ну, я бы так не сказал.
— Вот кто им действительно нужен — это кто-то вроде вас, — продолжал я. — Достойный человек и с большим опытом общественной деятельности. Кстати, полагаю, вы знаете, что вашу кандидатуру тоже рассматривают?
Он был совершенно ошеломлен. Ну совершенно. Так он и выразился.
— Ну, Косси, не знаю даже, что и сказать. Не то чтобы, конечно, у меня совсем не было шансов, но...
— А почему бы и нет. Мне думается, у вас превосходные шансы. Если я, скажем, возьму самоотвод, окажу вам такую небольшую услугу, то отчего же...
— Да, но я не могу просить вас об этом. Я, разумеется, весьма признателен, однако...
— А вам и не надо просить. Просто я выполню свой гражданский долг. В конце концов, если вы готовы проиграть в финансовом отношении ради принятия такого назначения, я, естественно, поддержу вас повсюду.
— Ну, это очень мило с вашей стороны. — Он в задумчивости поглядел на свой стол, двигаясь туда-сюда в кресле на колесиках. Потом вздохнул, покачал головой и взглянул на меня. — Косси, — сказал он, — вы просто мерзавец.
— Я имел в виду только это, и ничего более. Никаких дополнительных условий.
— Я знаю. Вот это и делает вас таким сукиным сыном. Черт возьми, это непорядочно. Будь в вас хоть капелька гуманности, вы бы открыто предложили мне дать взятку.
Я рассмеялся, и он тоже. Довольно деланно, думаю. Потом предложил сигару, протянул мне спичку. Рука его дрожала, и он ее быстро спрятал.
— Ну, теперь о молодом Тэлберте, — начал он. — Полагаю, вы здесь представляете его интересы? Ну что ж, я хочу сделать все возможное, Косси. По-моему, мальчик более заслуживает жалости, нежели осуждения. Он совершил трагическую ошибку, очень серьезную, но я не могу рассматривать его в качестве преступника в обычном смысле слова. Я...
— И он ведь во всем признался, мы должны принять это во внимание, не так ли, Клинт?
Кресло под ним поскрипывало, он угрюмо посматривал на меня, сложив руки на животе. Ведь я его спародировал в точности. Он нахмурился и выпрямился.
— Все это грязные инсинуации, Косси. Вы что, хотите сказать, его конституционные права были нарушены?
— Нет, конечно. Мне трудно даже выговаривать столь сложные словосочетания. Я только говорю, что вы заморочили малому голову до полусмерти. Он теперь у вас и в убийстве Господа Бога признается.
