– Она – невеста покойного Семена. Надо, чтобы она училась. Он этого хотел. Так и надо сделать. Завтра же давайте призовем ее сюда, поговорим с ней и отправим обратно в техникум, а семью ее возьмем на колхозное обеспечение. Раз нет с нами дорогого нашего Давыдова – давайте возьмем на себя содержание его семьи. Возражений нету?
Майданников молча кивнул головой, а горячий Иван Найденов сжал руку Размётнова, воскликнул:
– Ты просто молодец, дядя Андрей!
И тут Размётнов вдруг вспомнил:
– Да, ребятки, забыл вам сказать… Знаете, кого я встретил на улице там, в Шахтах? А кого бы вы думали? Лушку Нагульнову! Идет этакая толстая бабеха, рядом с ней лысоватый толстенький мужчина… Глянул я на нее – и потерялся: то ли она, то ли не она! Морда толстая, глазки заплыли, и обнимать уже надо тремя руками. А по выходке вижу – она. Подхожу, здороваюсь, говорю: «Лушаня, да ты ли это?!» А она мне в ответ: «Гражданин, я вас не знаю». Я смеюсь, говорю ей: «Скоро же ты своих хуторских забыла! Ведь ты же Лушка Нагульнова?» Она этак, по-городскому, фасонисто, пожевала губами и говорит: «Когда-то была Нагульнова, когда-то была Лушка, а теперь Лукерья Никитична Свиридова. А это мой муж, горный инженер Свиридов, познакомьтесь». Ну, я поручкался с инженером, а он смотрит на меня чертом: дескать, почему я так с его женой по-простому разговариваю? Повернулись и пошли, обое толстые, видать, довольные собой, а я про себя думаю: «Ну и сильны же бабы! Недаром Макар против них всю жизню восставал! Не успела двух похоронить, Тимошку и Макара, а уже выскочила за третьего!» Да ведь дело не в том, что выскочила, а когда она сумела такие тела на себя набрать?! Вот об чем я думал, стоя там, на улице. И что-то во мне воспечалилось сердце, жалко стало прежнюю Лушку, молодую, хлесткую, красивую! Как, скажи, я ее, прежнюю-то, когда-то давным-давно во сне видал, а не жил с ней в хуторе бок о бок… – Размётнов вздохнул: – Вот она, наша жизненка, ребята, какими углами поворачивается! Иной раз так развернется, что и нарочно не придумаешь! Ну, пошли?
Они вышли на крыльцо. Далеко за Доном громоздились тяжелые грозовые тучи, наискось резали небо молнии, чуть слышно погромыхивал гром.
– Дивно мне, что так припозднилась гроза в нынешнем году, – сказал Майданников. – Покрасоваться на нее, что ли?
– Вы красуйтесь на нее, а я пошел. – Размётнов попрощался с товарищами, молодцевато сбежал с крыльца.
Он вышел за хутор, постоял немного, затем неторопливо направился к кладбищу, далеко, кружным путем, обходя смутно видневшиеся кресты, могилы, полуразрушенную каменную ограду. Он пришел туда, куда ему надо было. Снял фуражку, пригладил правой рукой седой чуб и, глядя на край осевшей могилы, негромко проговорил:
– Не по-доброму, не в аккурате соблюдаю твое последнее жилье, Евдокия… – Нагнулся, поднял сухой комок глины, растер его в ладонях, уже совсем глухим голосом сказал: – А ведь я доныне люблю тебя, моя незабудняя, одна на всю мою жизнь… Видишь, все некогда… Редко видимся… Ежели сможешь – прости меня за все лихо… За все, чем обидел тебя, мертвую…
Он долго стоял с непокрытой головой, словно прислушивался и ждал ответа, стоял не шевелясь, по-стариковски горбясь. Дул в лицо ему теплый ветер, накрапывал теплый дождь… За Доном бело вспыхивали зарницы, и суровые, безрадостные глаза Размётнова смотрели уже не вниз, не на обвалившийся край родной могилки, а туда, где за невидимой кромкой горизонта алым полымем озарялось сразу полнеба и, будя к жизни засыпающую природу, величавая и буйная, как в жаркую летнюю пору, шла последняя в этом году гроза.
На-час – на минутку.
Курпяй (курпей) – мерлушка.
ТОЗ – товарищество по совместной обработке земли.
В дореволюционное время строевую лошадь, на которой казак должен был отбывать военную службу, принимали при условии, если она ростом была не меньше 2 аршин и ½ вершка.
Круг – четыре гектара.
Казуня – презрительно-ироническое: казак, казачишка.
Политбюро – здесь: название окружных или уездных органов ЧК в 1920–1921 годах.
Вязы – шея.
ЧОН – части особого назначения, организованные для борьбы с остатками контрреволюции и бандитизмом.
Агел – нечистый дух.
Грубуй – хороший.
Хи́рша – загривок.
Грохот – большое решето.
Заноза – стержень, который замыкает шею вола в ярме.
Амором – быстро.
Гас, серники – керосин, спички.
Старец – нищий.
На Верхнем Дону широко было распространено поверье, что, если корова съест послед, молоко нельзя употреблять двенадцать суток. – Примеч. авт.
Чапля (чапельник) – сковородник.
Шелужина (шелюжина) – хворостина.
Екатериновка – в царской России сторублевая денежная бумага с портретом царицы Екатерины II.
Империал – десятирублевая золотая монета в дореволюционной России.
Чакушка (чекуша) – шкворень, притыка.
Связь – хата из двух комнат, соединенных сенями.
Зубарь – подавальщик снопов на молотилке.
Подземка – низенькая печурка.
Вовзят – совсем, вовсе.
ЕПО – Единое потребительское общество.
Горчицей на Дону называют красный перец.
Анчибел – черт.
Рашки – вбитые в стену деревянные развилины, на которые вешают сбрую.
Раина – пирамидальный тополь.
Вахли – веревочная сетка для носки сена.
Грубка – печка.
Охлюпкой – без седла.
Матежины – пятна.
Кутний зуб – последний коренной зуб.
В 1930 году трудовой день отмечался обычно «палочкой» в записях бригадира. – Прим. авт.
Гачи – штаны.
Жменя – горсть.
Летник – летняя малоезженная дорога в степи.
Упруг – непрерывная работа в течение определенного срока, до роздыха.
Калмык – юго-восточный ветер.
Шлёнская овца – из породы мериносовых.
