Чарльз семенил за нами, причитая:
— Май гёрл, май гёрл!
— Уймись, идиот! — цыкнул на него Чернявый.
Воцарилась мертвая тишина. Мы с Агриппино приникли к земле и прислушались: ни одного звука, кроме шороха сухих листьев.
— Ей легко прятаться, она тут каждое деревце знает, — заметил Агриппино.
Но тут до нас донесся легкий треск раздвигаемых веток.
— Туда! — воскликнул Обжора, и мы ринулись в погоню.
Наши поиски опять оказались тщетными: на дерево она, что ли, взобралась?
— Паладины, вперед, в Арденнский лес! — провозгласил мой брат. — Вы и не ведаете, что Анжелика в птицу обратилась!
Мы не совсем поняли его намек и продолжали носиться по роще, цепляясь за ветки и наступая на ящериц.
— Фу, мерзкие твари! — ругался Пузырь.
Нахалюга и Обжора яростно топтали ящерок ногами.
— Чтоб вы сдохли, проклятые!
— Кончайте дурака валять! — прикрикнул на них Чернявый. — Пошли отсюда. Нету ее здесь.
Но мой брат только загадочно посмеивался и облизывал губы.
— Вот что, — сказал Тури. — Далеко уйти она не могла. Сделаем так: пятеро забираются на деревья и высматривают ее, а остальные становитесь в засаду.
Мы обшарили всю рощу, обнюхали чуть не каждый листик. И так приятно было идти под густыми кронами, сквозь которые едва-едва пробивались лучи солнца. Одно дерево показалось мне совсем уж темным — ни единого просвета. Но я сперва как-то не придал этому значения: всяко бывает, может, оно слишком старое, — и уже собрался было двинуться дальше, к выходу, но в последний момент что-то меня остановило. Я пригляделся и понял, что мне застило свет. Широкая юбка и ноги, свесившиеся с веток. Да это же Пеппа забилась там, среди густо-зеленой листвы.
У меня аж челюсть отвисла. Что делать: поднять тревогу или промолчать? Анжелика, серебристая рыбка, меня, конечно, не заметила: она же не могла бесшумно наклониться и глянуть вниз, потому ее глазам открывались лишь верхушки орешин.
Я знаками подозвал дружков; они тихонько подползли и расположились вокруг дерева. Все было как в таинственной сказке: казалось, откуда-то издалека доносится конский топот, звуки рога и голос, выкликающий наши имена.
Мы затаили дыхание, навострили уши, словно лесные звери, но Пеппа каким-то чутьем догадалась о нашем присутствии и громко крикнула с дерева:
— Ну чего уставились? — и мгновенно перепорхнула на ветку соседнего дерева.
— Лезьте за ней, быстро! — скомандовал Тури и первым вскарабкался по стволу.
Нахалюга, мой брат, Агриппино, Чернявый и я взобрались на деревья и стали преследовать девчонку. Ловкости нам было не занимать: с гиканьем мы прыгали по деревьям, сучьям, обрывая листья, распугивая птиц и ящерок.
Пеппа зацепилась за ветку и порвала платье, но и не подумала остановиться. До чего ж изворотлива была эта сучка! В какой-то момент Тури даже удалось схватить ее за руку; она вскрикнула совсем по-звериному, рванулась и унеслась как на крыльях.
Да, такую ведьму изловить непросто. Подобрав изорванную в клочья юбку — то ли чтобы удобнее было прыгать, то ли желая подразнить нас, — она выставила нам на обозрение молочно-белый зад и на лету превращалась
то в корзину с листьями,
то в черную волчью пасть,
то в лилию,
то в соловья,
то в дробный барабан,
то в павлиний хвост (или в юлу),
то в исцарапанную задницу,
а мы за ней, за ней,
то в белый живот с фиалкою пупка,
то в тень неуловимую,
то в змеиный клубок,
то в грязную миску,
то в черно-розовый цветок
(ох, бедные наши головы!).
Все закружилось и смешалось. Прыжки, крики, проклятия — ничего не разберешь. Пеппа тоже явно выбилась из сил и, как утверждал Чернявый, с которого семь потов сошло, должна, была неминуемо попасться нам в лапы. Но, на ее счастье, деревья стали реже, в глаза нам ударило яркое солнце, и зад Пеппы оказался вовсе не лилией и не миской, а самым настоящим зеркалом, которое напоследок сверкнуло перед нами и растаяло в шорохе сухих пепельно-серых листьев. Анжелики и след простыл.
— Эй, куда теперь? — кричали нам снизу. — Вы чего притихли? Нам из-за этого треска и листопада ничего не слышно, не видно!
Что им ответить? Мы только беспомощно озирались кругом, даже Тури и Агриппино, хотя они ориентировались лучше всех.
Мы добрались до края рощи, а дальше расстилалась только выжженная равнина и даже реки не было видно. Может быть, Пеппа повернула назад и скрылась в гуще ветвей? А мы сиди тут как дураки и хлопай глазами?
— Ну что, поймали? — допытывались снизу.
Мне показалось, что слева дрогнула ветка, но нет, это был обман зрения.
Наверняка эта подлая голозадая Анжелика спрыгнула где-нибудь на землю и пошла своей дорогой, смеясь над нами. Тихо, все вокруг замерло в лиловом мареве до самых гор на горизонте.
— Эй, говнюки, вы там богу, что ль, молитесь? — крикнул Обжора.
— Все, птичка улетела, — отозвался мой брат.
Едва мы спустились, как на нас набросились Карлик, Пузырь, Кармело и Обжора:
— Тьфу, недоноски поганые!
— Тьфу на вас!
Чарльз ошалело глядел на нас и тяжело дышал.
— А ну, хватит плеваться, а то морды всем расквашу! — прорычал Тури. — Сами небось видели, что это не девка, а сатана в юбке.
Мы поплелись обратно, и никому в голову не пришло набить карманы хоть и незрелыми, но все равно сладкими орехами.
— Пошли на дорогу. Небось Гарри-то нас еще ждет, — сказал Золотничок. — Пешком нам и к ночи до дому не добраться.
Слева зеленела совсем крохотная апельсиновая рощица, где мы впервые увидели Пеппу.
— Завтра вернусь и как пить дать ее поймаю, — пообещал Агриппино.
Всего за несколько дней поток американских машин с солдатами почти иссяк.
Теперь уже нечего было ходить к Замку и глядеть на дорогу, не появится ли джип со стороны Виццини. А раз не прибывали американцы, то и к Пеппе мы потеряли всякий интерес, хотя Обжора и Агриппино время от времени напоминали нам, что хорошо бы с нею поквитаться. Чарльз тоже уехал. Американцы оставили в деревне лишь небольшой гарнизон, которому было поручено добывать провизию для фронта, проходившего теперь уже под Мессиной.
И все же однажды Золотничок вывел нас на американского сержанта, которому понадобилась наша помощь. С большим трудом тот объяснил, в чем дело:
— Ваш бой сказаль, что в ближней кантри йест кавз — теленки. Так?
— Конечно, есть, — заверил Чернявый.
Никто из нас, ясное дело, и слыхом не слыхал ни про каких телят, но у Чернявого был нюх на приключения, и уж он ни за что бы не упустил новый случай позабавиться. Агриппино делал нам предостерегающие знаки, но никто не обращал на них внимания.
— Да идите вы со своими телятами! — взорвался он наконец. — Я осла у деда выпросил. Доедем до той речки и наверняка чертовку Пеппу изловим.
Однако и его союзник Обжора на сей раз присоединился к нам.
— Хрен с ней, с Пеппой! Тут, может, будет чем поживиться.
Сержант, выпятив губу, недоверчиво разглядывал нас с головы до ног: наши лохмотья, видно, вызывали у этого сарацина подозрения. Потом все-таки спросил, куда ехать.
— Туда. — Золотничок показал в сторону Альберо Бьянко.
Мы уже приготовились забраться в два грузовика.
— Ноу, чилдрен, ноу, — забеспокоился сержант. — Все нет. Поедет ты и ты. — И ткнул пальцем в Золотничка и Пузыря.
Золотничок ухмыльнулся.
— Тогда гуд бай, — бросил он и, весело насвистывая, пошел прочь.
Солдаты — всего их было шесть — поглядели на нас с любопытством, а сержант нахмурился и запыхтел своей трубкой, обдав нас облаком ядовитого дыма. Было видно, как ему не хочется тащить с собой десять голодных ртов.
— Карашо, — наконец процедил он сквозь зубы. — Летс гоу, маленки итальянски сволочь.
Золотничок тут же вернулся обратно и полез в крытый брезентом кузов. За ним я, потом Чуридду и остальные. Последним мы втащили за руки Пузыря.
— Доунт фогет, мне нужен теленки, — предупредил сержант. — Или я вам задам.
— Задам, задам по задам! — насмешливо пропел Карлик.
Водитель включил мотор, и машина понеслась по дороге, подпрыгивая на ухабах, брезент раздувался от ветра и больно хлестал нас по головам.
— Вот это скорость! — радостно воскликнул Марио Гулициа.
Чтоб не упасть, мы уселись на пол. Тури все прикидывал, сколько может весить теленок. Нахалюга и Чернявый затянули песню:
Черное личико, черная попка…
— Вы что, — напомнил я, — это же фашистская песня!
— А, плевать! — отозвался Чернявый. — Мне нравится. Подпевай и ты.
Мы невольно подхватили задорный мотив.
