Когда она заканчивала свою историю, ее подбородок обычно оказывался в чашке, лицо становилось отсутствующим и просветленным. Отчетливые синие жилки бились у глаз, а череп явно просвечивал сквозь кожу. Неужели правда, что когда-то она могла быть той сильной Алисой, которую возчики преследовали в лесу? Шестнадцатилетней девочкой, которую мужчины помыли и выдали замуж? Как раз в возрасте нашей Дороти?…
— Мой отец посадил это дерево, — прошептала она с отсутствующим видом, указывая сквозь старое, треснутое окно.
Огромный бук заполнял собою не менее половины неба и набрасывал тень на весь дом. Его корни охватывали весь склон, как гигантская рука, удерживая холм на месте. Его ствол, искривленный какой-то необыкновенной силой, неся на себе вуаль зеленого облака, башней взметнулся в небо, ветви рассыпались, образовав тысячи тенистых укрытий — дерево стало надежным домом совам и белкам. Я считал, что такие деревья стары, как сама Земля. Я не мог даже вообразить, что их мог посадить человек. Но это дерево посадил отец Бабули Трилль, он воткнул зернышко своим собственным пальцем. Сколько же тогда самому ему должно было быть лет, чтобы оставить такой след на земле? Представить возраст бабушки и добавить еще его годы — и вы оказываетесь у самого начала создания мира.
— Конечно, тогда он был молодым, — продолжала Бабуля. — Он посадил этот бук еще до женитьбы. — Она подняла глаза к верхушке дерева и уселась в кресло, покачивая головой, а туча зеленых теней, образованная его листвой, мягко двигалась по ее лицу.
— Нужно пойти проверить обстановку! — вдруг резко выдохнула она, соскользнув со скрипящего кресла. Оставив нас, она подобрала юбки и легко засеменила в сторону леса. Мы смотрели, как она маленькой черной куропаточкой нырнула в подлесок — глаза ее сияли. Возраст, может быть, и вынуждал ее жить в доме, но для обретения душевного равновесия она до сих пор обращалась к лесу.
Бабуля Трилль и Бабуля Валлон были традиционными представительницами старого образа жизни, таких мы уже не встретим в наши дни. Они демонстрировали достоинство, присущее нашим прабабушкам, которых годы лишь украшали. Женщины тех дней тщательно одевались, чтобы играть предназначенную им роль, в те смешные и милые платья, которые известны нам теперь только по мюзиклам. И наши две старушки-соседки, отправляясь из дома по своим нуждам, всегда скрупулезно приводили себя в порядок. Они носили высокие ботинки со шнуровкой и длинные муслиновые платья со стоячими воротничками и обшитые тесьмой шали. Голову венчала высоко вздернутая шляпка, завязанная под подбородком развевающимися лентами, густо усыпанными блестками. Выглядели они как блестящие черные скворцы. И они гордо несли себя сквозь позвякивающую тайнами жизнь.
Эти строгие и очень похожие старушки очаровали меня своей манерой одеваться. Когда я наконец-то стану Королем (как я имел обыкновение думать), я обязательно распоряжусь устроить парад бабушек. Я заставлю их тренироваться, маршировать вперед-назад — ряд за рядом ковыляющих ботинок, кивающих шляпок, летящих шалей и яростных лиц с жующими губами. Их бы собрали со всех городов и деревень и свезли бы в мой дворец в фургонах. Конечно это не более чем монарший каприз. Могу заказать хоть какао вместо еды и желе вместо питья! Но выглядело бы гораздо более эффектно, чем обычное, ежедневное, утомительное вышагивание гвардейцев.
Несмотря на строгую формальность их одежды, обе дамы никогда не уходили далеко от дома — время от времени до церкви на службу и раз в неделю в деревенский магазин. Бабуля Валлон ходила за сахаром и дрожжами; Бабуля Трилль — за нюхательным табаком на два пенса.
Табак был ужасным пороком Бабули Т., но она позволяла его себе без колебаний. Тонкая коричневая пыль покрывала всю ее одежду, а ее ноздри напоминали барсучьи норы. Она хранила табак в круглой оловянной коробочке, стертой, как морская галька. Она постоянно щелкала ею, захватывала щепотку, вдыхала Ах! , резко взмахивала рукой и вытирала глаза, оставляя в воздухе редкое сухое облачко, похожее на взрыв пыли.
Нюхательная коробочка и отталкивала, и возбуждала нас, мальчиков. Мы с трепетом открывали ее крышку, исследуя ароматную субстанцию преисподней, глинисто-коричневую пыль разврата разлагающейся плоти и сокрушенных старых костей, привлекающую слабых и приближающую их к могиле.
Как жестока и мучительна была эта пугающая пряность, вылезающая из коробочки, оживляющая воздух пощипывающим запахом, похожим на секретное дыхание колдовских чар. Хотя мы и подцепляли, и нюхали табак, нам он не нравился, но и оставить его в покое мы не могли.
— Вы опять нюхаете, а, мальчики? Я надеру вам задницы, дождетесь!
Мы виновато оглядывались, видели, что она смеется, и брали щепоть побольше. Давясь от слез, с головокружением и конвульсиями, мы катались по полу. Старушка с удовольствием наблюдала за нами; наши пароксизмы сотрясали дом.
— Надеюсь, это научит вас; ах вы, маленькие воришки. Ну-ка, дайте коробочку мне. Я покажу как.
Она брала коробочку, откидывала крышку, затем элегантным движением заправляла нос Дрожь экстаза закрывала ей глаза. Она уносилась далеко-далеко.
Однажды утром, когда Мать чистила яблоки, мы, мальчики, собрались возле нее из-за кожуры. Она лежала на столе зелеными кольцами, испуская терпкий, свежий запах. Мы тщательно пережевывали сочные пружинки, старательно двигая челюстями.
— Я штарая-прештарая Бабуля Трилль, жую свой обед, — прошепелявил Джек, втягивая в рот яблочную корку сквозь губы. Ну и шуточка! Мы жевали и стонали — трудно управляться беззубым ртом.
— Не насмехайтесь, — прикрикнула Мать. — Несчастная, бедная душа — одна-одинешенька целый день.
Мы взглянули на сестер, чтобы получить от них подтверждение своего остроумия, но не увидели одобрения. Как обычно, они занимались каким-то дурацким делом, вроде вышивания птичек на парусиновых шляпках.
— Бедное, одинокое создание, — продолжала рассуждать Мать, понизив голос от переполнявшего ее сочувствия. — Стыд и срам! — Она снова повысила голос. — Это преступление, вот что это такое! Вы, девочки, должны бы собраться и нанести ей визит. Вы же знаете, как она любит всех вас.
Наши сестры как раз достигли того возраста, когда девочки начинают производить впечатление; были они аккуратны, одевались изысканно — настолько, насколько позволяли жалкие обрезки, попадавшие в их руки. Тут подкоротить, там добавить чуток тюля или перышко, купленное на распродаже. Ежик иголок всегда под рукой, булавок полон рот, гора замеров, ножницы и споры — все вместе замечательно складывалось одно к одному, и они умудрялись наколдовать кучу нарядов из того малого, что имели.
Им постоянно хотелось разыграть какую-нибудь сценку, поэтому они приняли предложение Матери. Они решили явиться в своих лучших нарядах, чтобы доставить удовольствие Ба Трилль. Было перерыто все на чердаке, вывернуто содержимое шкафов, очень скоро волнение захватило всех. Ссорясь, хватаясь то за одно, то за другое, но тем не менее с достойным результатом, они быстро задрапировались; сюда пришили рюшку, туда вставили клин, надставили талию, подпоясали корсаж; в мгновение ока они стали выглядеть, как райские птички, — и уплыли наведывать старушку.
Как всегда очарованный их лоскутным великолепием, я последовал за ними по пятам. Прекрасная Марджи, прокладывавшая путь вдоль тропинки, элегантно изогнувшись, постучала в дверь Бабули. Тем временем Дот и Фил торопливо поправили ослабевшие пояски, убрали с глаз сползшую ленточку и застыли, уперев руки в бока, изображая легкую беседу — две многоцветные дебютантки, сверкающие на солнце.
Впервые оказалось, что Бабуля Трилль туга на ухо, хотя девочки постучали три раза. Поэтому, очаровательно передернув плечиком и картинно вздохнув, Марджи сильно саданула по двери.
— Кто там? — последовало испуганное восклицание внутри.
— Это мы, — пропели девочки.
Они провальсировали сквозь дверной проем, как розовые видения, демонстрируя позы, взятые прямо из «Домашних заметок» . «Ну и как мы выглядим, Ба?» — спросила Марджори. «Это последний крик, честно. Мы скопировали платья из журнала мод. Они вызвали целую бурю в Строуде, так нам сказали».
Взбивая перышки, выгибая шейки, тайком ловя свои отражения в зеркале, они проплыли через комнату, три длинноногих фламинго, облитые золотым светом до самых пяток. По мне, так они были созданиями, сошедшими прямо с небес, видениями, материализовавшимися из воздуха феями света. Со всем энтузиазмом, на какой только были способны, они выдали бабушке представление по полной программе. Но было ясно, что что-то идет не так. В воздухе висел холодок.
Некоторое время Бабуля наблюдала за ними, потом ее челюсти щелкнули, захлопнувшись; и, что еще хуже, губы перестали жевать. Затем она ужасно громко хлопнула в ладоши.
