– Боюсь, так и подумают, – ответил я. – Особенно про карьеру. Америка с Англией только что заключили договор…
– Меня аннексировали, – сказала Амелия.
Когда однажды утром в конце июня часы пробили двенадцать, мисс Хлоя Марр, благоухающая и припудренная, явилась подобно богине из пенной ванны, при помощи Эллен надела подвязки и без помощи – шелковые шорты. Раздался телефонный звонок.
– Узнайте, кто звонит, – велела она, заворачиваясь в халат. – Тапочки.
Поставив у ног мисс Марр туфельки без задника, Эллен, мягко ступая, отправилась отвечать.
– Иду уже, иду, – проворчала она трезвонящему аппарату.
– Если это мистер Денхэм, то я вышла и не вернусь до вечера, – донеслось из ванной.
– Для кого-нибудь еще до вечера не вернетесь? Как быть с мистером Хинджем… или как он там себя называет?
– Не болтай попусту. Просто узнай, кто это.
– Алло? – произнесла Эллен в трубку. Послушав, она прижала ее к животу. – Мистер Лэнсинг внизу.
– О! – отозвалась Хлоя. – Попроси его… Нет, я сама с ним поговорю.
– Мисс Марр ответит мистеру Лэнсингу, – сказала в трубку Эллен и передала ее Хлое.
– Алло, милый, – промурлыкала Хлоя. – Что ты тут делаешь в такую рань?.. Ах, какой неуклюжий предлог, в следующий раз придумай получше. – Она рассмеялась. – Всего пять минут. И Клод!.. Ты там? Милый, сосчитай сначала до ста. Я только-только из постели… Нет, совсем не так… Лучше так… Один… Два… Три… Как маятник: вправо-влево, вправо-влево… Оставлю тебя за этим, милый. Вдыхай через что хочешь, только пусть это будет полновесная сотня. До скорого. – И, подойдя к туалетному столику, пояснила: – Это мистер Лэнсинг.
– Я вам так и сказала, – отозвалась Эллен. – Вы не успеете накраситься, пока он считает до ста. Тут скорее нужна тысяча.
– Мистер Лэнсинг – художник. Краска для него ничего не значит. Если не считать губ, это будет набросок ню. – Она осмотрела себя в зеркале. – Попробуй чуть прибрать постель. Мистер Лэнсинг очень молод.
– А ведет себя так, будто ему девяносто.
– Доживешь до моих лет, Эллен, и поймешь, что это и есть признак крайней юности.
Натягивая на кровать стеганое покрывало и взбивая подушки, Эллен цинично рассмеялась.
– Уж скорее, когда мне будет вдвое больше, чем вам.
– Я просто из вежливости, – строго объяснила мисс Марр. Она любовно провела по губам помадой и, увидев в зеркале, что делает Эллен, произнесла: – Не слишком усердствуй. Не то он подумает, будто я провела ночь в чужой постели.
– И что все-таки вы хотите, чтобы он думал? – буркнула Эллен.
– Что я, как невинное дитя, проспала с заката до рассвета и соскользнула с кушетки на заре, как… Моя милая Эллен, да какое нам дело, что он подумает? Опять звонят. Узнай, кто это.
Послушав, Эллен сказала в трубку:
– Минутку, лорд Шеппи.
Хлоя отчаянно загримасничала в зеркало и ткнула большим пальцем через плечо в сторону ванной. Выдержав уместную паузу, Эллен произнесла:
– Мисс Марр очень извиняется и спрашивает, что ей передать, или она позднее сама вам перезвонит, сейчас она принимает ванну… Очень хорошо, лорд Шеппи. У нас есть ваш номер. Я передам. До свидания.
Едва она положила трубку, как телефон – какая неожиданность! – зазвонил снова. Подняв ее, она послушала и сказала:
– Мне очень жаль, мистер Денхэм, но мисс Марр нет дома… Да, ей сегодня понадобилось выйти рано… Я ей передам, да. Да, как только она вернется. У нас есть ваш номер. До свидания.
– Что ж, от этих двоих на сегодня избавились, – удовлетворенно заключила мисс Марр. – Слышишь? Вот и мистер Лэнсинг. – Она плотнее завернулась в халат и завязала пояс. – Он влюблен в меня, Эллен, ты это знала?
– Вы про всех них так говорите.
– Так ведь они все влюблены, верно?
– Тем большие глупцы.
– А это уже совсем другая сторона дела. – Хлоя в последний раз посмотрела на себя в зеркало. – Хорошо, я готова. – Она встала.
В гостиную вошел Клод Лэнсинг. Он был невысоким, темноволосым и опрятным и производил странное впечатление, будто насторожен и безмятежен одновременно. Все движения у него были быстрые, но при этом он словно бы никуда не спешил. Если бы вам сказали, что он первоклассный боксер, вы бы поверили, и это было правдой. Если бы вам сказали, что он первоклассный художник, это не было бы правдой, но сам он верил, что так будет. В конце концов, ему ведь было всего двадцать три года.
– Милый! – позвала из спальни Хлоя. – Входите!
Когда он вошел, она подалась к нему, подставляя щеку для поцелуя. Его рука потянулась было к ее талии, но и у Хлои движения были быстрые, а практики – много больше. Поймав его руку в свою, она любовно ее сжала и отпустила, но его поцелуй пришелся ближе к губам, чем она предполагала. Хлоя отвернулась к туалетному столику.
– Можете посидеть и посмотреть, как я рисую лицо, – предложила она, собирая волосы.
– А вам обязательно? А то я недоумевал, почему вы так прекрасны.
– И говорили себе… «Надо же, а я-то думал, что она дурнушка», – говорили вы себе. Эллен, думаю, мистеру Лэнсингу хочется выпить. Садитесь, Эллен сейчас принесет коктейль.
– А вы сами?
– Отопью у вас глоточек. Через полчаса буду пить как бешеная. Так вы думаете, что без толики макияжа я выгляжу лучше?
– Да. Но разумеется, нельзя выглядеть некрасивой с лицом таких пропорций…
– И глазами как звезды, и зубами как жемчуга… и носом как ятаган… – стала насмехаться Хлоя. – Продолжайте.
– Не как звезды. Как влажные фиалки, на которые ложится солнце.
– Да, это мне уже говорили.
– Я скажу вам кое-что про вас.
– Да, будьте так добры. Мне по этому вопросу ничего не известно.
– Вы единственная женщина, какую я когда-либо знал, которая не получает удовольствия от комплиментов.
– И вам двадцать три года, и вы знали свою матушку, свою старую няню и свою сестру Клодию. Подумать только!
– Тут вы несколько преувеличиваете. Моя матушка умерла, когда мне было два года. Я, возможно, сказал бы «Прости, мама», но не знаю, как бы она среагировала.
– Ах, милый, мне так жаль. – Она импульсивно протянула ему руку, и он ее схватил. – Я не про смерть вашей матушки, поскольку полагаю от нее вы уже оправились, и не про то, что вы остались маленьким потерянным беспризорником, но… – Она отняла руку. – Почему я сказала, что мне жаль, Эллен? Чего именно мне жаль? В толк не возьму. Это коктейль мистера Лэнсинга?
Эллен принесла несравненный коктейль «Хлоя».
– Дайте мне, – приказала Хлоя. Она отпила, оставив на ободке след красных губок, и наградила бокалом Клода, точно медалью. – Вот, милый. Если я вам больше нравлюсь такой, я наложу совсем чуть-чуть краски.
– Благослови вас Бог, – с чувством отозвался Клод, глядя ей в глаза и поднимая за нее тост.
Вложив в ответный взгляд всю душу или то, что Клод счел ее душой, Хлоя вернулась к макияжу.
– Как дела у Клодии? – весело спросила она. – Она справляется?
– Не знаю, как в Академии, но дома ужасно актерствует.
– Было время, когда я сама подумывала стать актрисой, но Эллен сказала, что я и так большая актриса, и порыв прошел.
– Ничего подобного я не говорила, мисс Марр! – возмущенно возразила Эллен.
– Значит, я подумала о ком-то другом. Или о чем-то другом. Вам нравится коктейль, милый?
Клод кивнул. Его охватило восхитительное ощущение благоденствия. Он так и видел себя со стороны: он привольно сидит в спальне Хлои Марр, той самой прекрасной мисс Марр, о которой столько судачат. Тут перед его мысленным взором возникла иная картинка: Венера и ее зеркало. Современная Венера, сплошь изящные изгибы, сидит за туалетным столиком, а за ней, отраженный в зеркале и очень далекой и маленький, чопорно выпрямился на чопорно-жестком стуле очень старый джентльмен в очень жестком воротничке и чопорно держит на коленях цилиндр. Это была бы аллегория… аллегория… чего-нибудь… Или, может, выбросить мужчину и, если уж на то пошло, зеркало тоже, зато поместить бедную старую Эллен. Или отражение Эллен в зеркале. Две женщины… Зеркало показывает, к чему неизбежно идет красота. Да, так было бы хорошо. Но разумеется, первым он увидел очень маленького старого джентльмена в цилиндре, поэтому, наверное…
– О чем вы задумались, милый? – спросила у зеркала Хлоя.
– О моем искусстве, – с одной из редких своих улыбок ответил Клод.
– И я тоже. – Она присмотрелась к себе внимательнее. – Ну? – спросила она, поворачиваясь. – Каков вердикт?
Клод сделал глубокий вдох.
– Вы были правы. Прекраснее быть невозможно.
Хлоя победно рассмеялась, и зазвонил телефон.
– Вам придется сейчас уйти, милый. Мне нужно одеться.
Как часто говорил ей Барнаби, она была самой чудесной, самой милой, самой верной, самой доброй, самой щедрой девушкой на свете. И всегда (потом) он осознавал, что ни одним из этих качеств она не обладает. Разве только чудесной красотой. И эта красоту нельзя было бы назвать легкой или умиротворяющей, душевной или даже такой, которая расцвечивает и приукрашивает красоту душевную. Ее красота была триумфальной: живой, провокационной и неудержимой, – эдакое молниеносное и необоримое наступление на мужское начало любого, кто носит брюки. Вдали от Хлои Барнаби частенько задумывался, была ли эта атака холодной и рассчитанной, а рядом с ней признавал свое поражение, ведь счастьем было просто смотреть на нее. Поэтому он смотрел на нее раз в неделю… а остальные дни о ней думал.
