Семейство Лэннингов ныне было представлено всего лишь двумя престарелыми, но бойкими мисс Лэннинг, весело доживавшими свой век среди воспоминаний, семейных портретов и мебели в стиле «чиппендейл»;[51] Дэгонеты, довольно значительный клан, состояли в родстве с лучшими фамилиями Филадельфии и Балтиморы, тогда — как возвышавшиеся надо всеми ними ван дер Лайдены как бы растворились в некоем неземном сумеречном сиянье, в котором ясно выделялись всего лишь две фигуры — мистер и миссис Генри ван дер Лайден.
Миссис Генри ван дер Лайден, в девичестве Луиза Дэгонет, была по матери правнучкой полковника дю Лака, происходившего из старинного семейства с Нормандских островов, который воевал под началом генерала Корнуоллиса[52] и после Войны за независимость поселился в Мериленде со своей молодою женой, леди Анжеликой Тривенна, пятой дочерью графа Сент-Острей. Дэгонеты и мерилендские дю Лаки всегда поддерживали тесную сердечную связь со своими знатными родичами Тривеннами из Корнуолла. Мистер и миссис ван дер Лайден не раз подолгу гостили у нынешнего главы дома Тривенна, герцога Сент-Острей, в его родовом поместье в Корнуолле и в Сент-Острее, что в Глостершире, и его светлость частенько говаривал о своем намерении в один прекрасный день нанести им ответный визит (без герцогини, которая боялась переезда через Атлантику).
Мистер и миссис ван дер Лайден жили то в Тривенне — своем имении в Мериленде, то в Скайтерклиффе, большом поместье на берегу Гудзона, которое еще в колониальные времена было даровано голландским правительством знаменитому первому губернатору, и «пэтруном»[53] которого до сих пор оставался мистер ван дер Лайден. Их большой импозантный особняк на Мэдисон-авеню открывался очень редко, и, приезжая в город, они принимали в нем лишь самых близких друзей.
— Пожалуй, тебе лучше поехать со мною, Ньюленд, — сказала миссис Арчер, внезапно остановившись возле дверцы брауновской коляски. — Луиза тебя очень любит, и потом ты ведь, конечно, понимаешь, что я делаю это только ради милочки Мэй, а кроме того, если мы все не будем поддерживать друг друга, то общество попросту перестанет существовать.
Миссис Генри ван дер Лайден молча внимала рассказу своей кузины, миссис Арчер. Можно было сколько угодно заранее убеждать себя в том, что миссис ван дер Лайден всегда молчит и что сдержанная от природы и благодаря воспитанию она очень добра к людям, которые ей нравятся. Даже личный опыт не всегда служил защитой от холодной дрожи, невольно охватывавшей каждого в гостиной особняка на Мэдисон-авеню, с ее высокими потолками и белыми стенами, где с обитых бледной парчою кресел явно по случаю его прихода только что сняли чехлы и где кисейные занавески все еще скрывали золоченую бронзу на камине и «Леди Анжелику дю Лак» Гейнсборо[54] в великолепной резной старинной раме.
Портрет миссис ван дер Лайден кисти Хантингтона[55] (в черном бархатном платье с венецианскими кружевами) висел напротив портрета ее очаровательной прабабки. Считалось, что он «не уступает Кабанелю»,[56] и, хотя он был создан двадцать лет назад, сходство до сих пор оставалось «поразительным». И в самом деле, та миссис ван дер Лайден, что сидела под своим портретом, слушая миссис Арчер, вполне могла сойти за сестру-двойняшку белокурой моложавой женщины, томно откинувшейся на позолоченную спинку кресла на фоне зеленой штофной гардины. Выезжая в свет или, лучше сказать, принимая у себя (она никогда не обедала вне дома), миссис ван дер Лайден по-прежнему надевала черное бархатное платье с венецианскими кружевами. Тонкие прямые пряди поблекших, но не поседевших волос, по-прежнему расчесанные на прямой пробор, обрамляли лоб, а кончик прямого носа, разделявшего бледно-голубые глаза, лишь чуть-чуть заострился по сравнению с тем временем, когда был написан портрет. Ньюленда Арчера всегда поражало, что она как-то жутко законсервировалась в том безвоздушном пространстве, где протекало ее безупречное существование, наподобие застигнутых смертью в ледниках животных, которые в течение многих лет сохраняют видимость цветущей жизни.
Как и вся его семья, Арчер почтительно преклонялся перед миссис ван дер Лайден, однако же находил, что при всей своей мягкости и доброжелательности она гораздо менее доступна, нежели мрачные престарелые тетки его матери, свирепые старые девы, которые из принципа отвечали «нет», еще не успев узнать, о чем их собираются просить.
Миссис ван дер Лайден не отвечала ни «да», ни «нет», и по выражению ее скорее можно было заключить, будто она склоняется к снисходительности, как вдруг на губах ее появлялась слабая тень улыбки и почти неизменно раздавались слова: «Я должна сначала побеседовать с мужем».
Она и мистер ван дер Лайден были так похожи друг на друга, что Арчер часто дивился, каким образом после сорока лет неразлучного супружества этим двум слившимся воедино существам удавалось разъединиться до такой степени, чтобы принять участие в столь противоречивом действии, как беседа. Но, поскольку никто из них никогда еще не принял никакого решения, не предварив его этим таинственным конклавом, миссис Арчер с сыном, изложив свое дело, безропотно ожидали знакомой фразы.
Однако миссис ван дер Лайден, которая редко кого-либо удивляла, на этот раз удивила их, протянув свою длинную руку к звонку.
— Мне кажется, Генри следовало бы выслушать то, что вы мне рассказали, — промолвила она и, обращаясь к явившемуся на зов лакею, добавила: — Если мистер ван дер Лайден кончил читать газету, пожалуйста, передайте ему, чтобы он не отказал в любезности пожаловать сюда.
Она произнесла «читать газету» таким тоном, каким жена премьер-министра могла бы произнести «председательствовать на заседании кабинета», не из высокомерия, а просто потому, что долголетняя привычка, а также отношение друзей и родных приучили ее рассматривать малейший жест мистера ван дер Лайдена как некое священнодействие.
Быстрота, с какою она приняла меры, доказывала, что она считает это дело столь же безотлагательным, сколь и миссис Арчер, но, чтобы никто не подумал, будто она заранее связывает себя какими-либо обязательствами, с очаровательнейшею улыбкой добавила:
— Генри всегда рад видеть вас, милая Аделина, и он, конечно, захочет поздравить Ньюленда.
Двойные двери торжественно растворились, и в них показался мистер ван дер Лайден, высокий, худощавый, во фраке, с поблекшими светлыми волосами и с тем же выражением застывшей благожелательности в глазах, правда, не бледно-голубых, а просто бледно-серых.
Мистер ван дер Лайден по-родственному любезно приветствовал миссис Арчер и тихим голосом поздравил Ньюленда в тех же самых выражениях, что и его жена, после чего с простотою царствующего монарха уселся в одно из парчовых кресел.
— Я только что кончил читать «Таймс», — сказал он, соединяя кончики длинных пальцев. — В городе я по утрам так занят, что нахожу более удобным читать газеты после ленча.
— О, в пользу такого распорядка многое можно сказать. Если я не ошибаюсь, дядя Эгмонт даже говорил, что меньше волнуется, если читает утренние газеты после обеда, — живо отозвалась миссис Арчер.
— Да, батюшка ненавидел торопливость. Но теперь мы живем в вечной спешке, — ровным голосом произнес мистер ван дер Лайден, благодушно обводя взором укутанную в саван просторную комнату, которая казалась Арчеру точным подобием ее хозяев.
— Но, надеюсь, ты кончил чтение, Генри? — вмешалась его жена.
— О да, вполне, — уверил ее мистер ван дер Лайден. — В таком случае мне хотелось бы, чтобы Аделина тебе рассказала…
— О, в сущности, это должен рассказать Ньюленд, — улыбаясь, вставила миссис Арчер и еще раз повторила страшную повесть об оскорблении, нанесенном миссис Лавел Минготт.
— Разумеется, — закончила она, — Августа Велланд и Мэри Минготт сочли, что — особенно ввиду помолвки Ньюленда — вам необходимо об этом знать.
— Ах, — с глубоким вздохом произнес мистер ван дер Лайден.
Воцарилась тишина, в которой тиканье монументальных бронзовых часов на белом мраморном камине звучало словно выстрелы сигнальной пушки. Арчер с благоговением взирал на застывшие в царственной неподвижности две поблекшие стройные фигуры, волею судеб превращенные в глашатаев далеких предков, тогда как сами они предпочли бы жить в простоте и уединении, выпалывать невидимые сорняки с безукоризненных газонов Скайтерклиффа и вечерами вместе раскладывать пасьянс.
Первым прервал молчание мистер ван дер Лайден.
— Вы в самом деле полагаете, что причиной этого было какое-то… какое-то преднамеренное вмешательство Лоренса Леффертса? — спросил он, обернувшись к Арчеру.
