Крис поднял глаза и улыбнулся.
— Не стоит даже и говорить. У меня развилась глупая привычка к пессимистическим пророчествам. Кстати, как вы думаете, будет Жюли счастлива?
— Да, я надеюсь, я так думаю.
— А вы не находите, что она слишком приспособляется, насилует себя, отрекается от своего истинного «я»? Вы знаете, она всегда ненавидела это бессмысленное истребление диких зверей «для спорта». Зачем она притворяется?
— Все женщины таковы. Им приходится быть такими. Женщина невольно уступает во всем своему мужчине. Знаете ли, женщина ведь действительно во власти мужчины. И, как это ни странно, что-то в самих женщинах охотно подчиняется этой власти.
— Своего рода мазохизм? — Крис задумался над ее словами. — Может быть, вы и правы. Вроде восточных людей, что ли, которые ползают на животе перед высокомерным сахибом и швыряют камни в того, кто дружественно сотрудничает с ними.
Гвен села и, смеясь, взглянула на него снизу вверх.
— Где это вы научились говорить комплименты? — насмешливо сказала она.
— Чистейшая самозащита!
— Против кого же вы защищаетесь?
— Против самого себя.
— И для этого, по-вашему, нужно так свирепо нападать на нас, бедных женщин?
— Не обращайте, пожалуйста, внимания на то, что я говорю! — воскликнул Крис краснея. — В конце концов, мама права: мужчины — просто большие взрослые дети. Зачем пытаться примирить непримиримое?
— Любовь и ненависть?
— Скорее разум и чувство. В разумном мире мужчины и женщины будут, наверное, получать друг от друга то, что им нужно, без канители и трагедий. Но весьма вероятно, канитель и трагедии — это как раз то, что доставляет им удовольствие.
Гвен круто переменила разговор.
— Где вы сегодня обедаете?
— Мы сговорились с Ротбергом, но он оказался занят.
— Это знакомый Жюли, кажется.
— Нет, мой, хотя он, кажется, один из отвергнутых. Я уговорил их назначить его одним из опекунов Жюли…
Гвен не слушала. Она захлопала в ладоши, точно мысль, на которую она тщетно пыталась навести разговор, явилась к ней внезапно, по вдохновению.
— Знаете что?
— Что?
— Почему бы нам не отправиться пообедать вместе? Давайте оденемся и проведем весело вечер. Хотите?
— Ну конечно, если вам это доставит удовольствие, — вежливо сказал Крис.
— Тогда поехали! Одевайтесь-ка быстренько, а то мы опоздаем.
Человеку свойственно строить планы и составлять расписания и винить других, когда они нарушаются. Одеваясь, Крис нашел полдюжины людей и обстоятельств, на которые можно было свалить вину за это внезапное нарушение страшно важного составленного им расписания занятий. У него даже хватило чистосердечия обвинить и самого себя. Помимо того, его беспокоила мысль, чем он, собственно, будет расплачиваться?
Этот вопрос разрешился для него в такси, когда Гвен с обезоруживающей улыбкой протянула ему пачку кредиток, попросив его не отказать в любезности платить за нее. Крис поколебался, спрашивая себя, чем вызывается это сопротивление: подлинным чувством независимости или дурацким буржуазным предрассудком, что «брать деньги от женщин — это дурной тон». Первым его побуждением было протянуть обратно деньги, остановить такси и выйти. После чего — как удобно ему будет пользоваться гостеприимством Гвен!
«Когда живешь с праздными людьми, приходится самому быть праздным, — злобно подумал он. — А если они богаты, они непременно будут покровительствовать тебе и распоряжаться тобой за свои проклятые деньги!..»
Гвен не обращала внимания на его угрюмое раздражение. Она прошла суровую школу супружества и примирилась с непостижимым идиотизмом мужчин. Но как-никак она была живым человеком и не могла не почувствовать некоторой досады на этого привлекательного, но несговорчивого юношу, который мрачно хмурился, напустив на себя страшную враждебность, в то время как он должен был бы радоваться, что его взяла с собой обедать хорошенькая женщина, желавшая ему «всяческого добра» в итальянском смысле этих слов.
«Ti voglio bene», — улыбались глаза Гвен.
«Ну тебя к черту!» — огрызались глаза Криса.
Гвен возложила все свои надежды на возбуждающее действие вкусной пиши и вина. И не зря. По мере того как подвигался обед, Крис обнаруживал с удивлением и почти с горечью, что к нему возвращается хорошее настроение. Пища оживила его внутренние химические процессы, дав им занятие. Вино нашептывало розовые утешения его мозгу. Жизненные невзгоды стали казаться почему-то менее страшными, трудности — не такими уж непреодолимыми. Лампа под розовым абажуром мягко освещала столик, точно возвещая втихомолку зарю какой-то более счастливой эпохи. Все, наверное, обойдется благополучно; золотые видения утопии поблескивали на краях его бокала.
Он перестал ограничиваться односложными ответами и, взглянув на Гвен, обнаружил, что она недурна собой.
«Ti voglio bene», — сказали глаза Гвен.
«Наконец-то! Женщина, которая понимает меня!» — сказали глаза Криса.
Ибо, полагаясь на свой довольно богатый опыт, Гвен перевела разговор на тему, которая, по ее наблюдениям, неизменно возбуждала в мужчине живейший интерес, — на него самого.
— Нет, — твердо заявил Крис в ответ на тактичный, почти боязливый вопрос. — Я не собираюсь возвращаться домой. Я теперь сам буду строить свою жизнь.
— Вы совершенно правы! — Гвен поспешила одобрить решение, которое как нельзя больше подходило ей. — Мужчине нужно предоставить идти своей дорогой, самостоятельно завязывать отношения с кем он хочет. Особенно вам. Я хотела бы вам помочь. По-моему, вы человек с будущим.
— Вы в самом деле так думаете? — спросил Крис, польщенный и скорее довольный, чем удивленный. — Передо мной встают такие непреодолимые трудности!
— Не сомневаюсь! Я уверена, что у вас достанет и способности и мужества идти своей дорогой! Но вы еще не рассказали мне, к чему вы, собственно, стремитесь. Не к археологии же, правда?
Крис нахмурился, пытаясь призвать к порядку мысли, обнаружившие склонность беззаботно порхать в винных парах.
— Я не могу выразить это ясно в немногих словах. Видите ли, я считаю, что необходимы большие коллективные усилия. Археология — это только один небольшой участок. Нам нужно не только усвоить огромный запас накопленных знаний, нам нужно идти дальше, учиться управлять этими знаниями и самими собой. Нам нужно найти ясные цели и методы жизни, нужно подвести под жизнь разумный фундамент, а для этого мы должны познать самих себя, так же как и окружающий мир…
— Понимаю, — ободрила его Гвен, хотя в действительности она понимала одно: что перед ней сидит симпатичный юноша, болтающий какой-то милый юношеский вздор.
— Жизнь должна быть служением великой идее, — продолжал Крис с серьезностью, которая показалась Гвен восхитительно забавной. — Что мы видим в мире? Огромные запасы силы, используемой не на то, что нужно; торжество насилия и невежества; наконец, угрозу вырождения. Мы должны сделать большой шаг вперед, или мы покатимся назад. Не исключена возможность, убийственная возможность, что замечательные дерзновения человеческой мысли погибнут в хаосе ужасной катастрофы.
— Ах, неужели вы серьезно так думаете? — спросила Гвен, чувствуя, что она должна что-то сказать. — Но разве условия жизни не улучшаются изо дня в день?
— Жизнь не статична, она динамична, — воскликнул Крис, игнорируя ее замечание. — И чем скорее меняются условия, тем быстрее мы должны к ним приспособляться. А это трудно. Но условия создаются самим человеком — взять хотя бы такой самоочевидный факт, как непрестанное совершенствование машин и смертоносных взрывчатых веществ. А ведь опасность, это ясно, не столько в них самих, сколько в том, как их используют. Нельзя ругать рояль за то, что не удается извлечь из него музыку Моцарта, если пианист умеет играть лишь собачий вальс. Нельзя ругать машины за то, что они ведут за собой хаос, если ими орудуют люди, сознание которых не вышло еще из патриархально-религиозной стадии.
— A-а, вы имеете в виду комплексы и все такое, — неопределенно сказала Гвен.
— Не совсем, — ответил Крис, несколько сбитый с толку. — Теория Бессознательного может нам во многом помочь, но она еще не разработана. Я имею в виду другое: современного Человека нельзя рассматривать изолированно от его прошлого, от его социальной среды. Необходимо установить происхождение его коллективных, так же как и индивидуальных ошибок, исследовать причины его плохой приспособляемости. Многое унаследовано от далекого прошлого.
— Боюсь, вы сочтете меня очень глупой, — в отчаянии сказала Гвен, жалея, что завела этот разговор, — но только, по-моему, я не совсем улавливаю вашу мысль.
— Мы в гораздо большей степени, чем нам это кажется, живем за счет традиций. Но на данном этапе большая часть этих традиций устарела, сделалась даже опасной. Мир кишит иррациональными верованиями и разрушительными предрассудками. Так вот, если бы удалось доказать, что эти верования и предрассудки — не врожденные, а являются пережитками мертвых религий и магических обрядов, это было бы первым шагом к их искоренению. Всякий вид человеческой энергии должен отвечать реальной или иллюзорной потребности, какому-нибудь нормальному или извращенному побуждению человека. Мы должны распутать этот клубок, отделить реальное от иллюзорного, норму от извращения.
