Мистер Трой загадочно улыбнулся и переменил тему, предпочитая умолчать о характере своей краткой беседы с хозяйкой дома. Между тем мисс Пинк не только уверила его, что ее милость — самая невоспитанная женщина из всех, с кем ей до сих пор приходилось иметь дело, но также обвинила леди Лидьяр в том, что та поколебала ее доверие к родной английской аристократии. «Впервые в жизни, — заявила мисс Пинк, — начинаю понимать, что в требованиях республиканцев что-то есть; я склонна даже признать, что конституция Соединенных Штатов не лишена определенных преимуществ!»
По дороге в Лондон мистер Трой и леди Лидьяр кое о чем договорились.
Узнав от своего советника, что расследование зашло в тупик, леди Лидьяр высказала довольно смелое и неожиданное предположение, какими она всегда умела озадачить ближних в неординарных случаях. Ее милости приходилось слышать благоприятные отзывы о необыкновенной находчивости французской полиции, и теперь она предлагала, посоветовавшись предварительно с ее племянником, мистером Суитсэром, послать за помощью в Париж.
— В Париже, равно как и в Лондоне, Феликс всех знает, — заметила она. — Свободного времени у него предостаточно, и весьма вероятно, что он сам возьмется для меня похлопотать. На худой конец подскажет, к кому с этим следует обратиться. Что вы скажете?
Мистер Трой усомнился, стоит ли привлекать иностранцев к расследованию такого деликатного дела, для которого потребуется совершенное понимание английских нравов и английского характера. Впрочем, невзирая на это незначительное возражение, он согласился, что посоветоваться с племянником ее милости было бы нелишне.
— Мистер Суитсэр человек широких взглядов, — сказал он, — и наверняка поможет нам взглянуть на дело по-новому.
И с одобрения адвоката леди Лидьяр написала к племяннику, с тем чтобы они все втроем встретились в ее доме на другой день после поездки к мисс Пинк.
Феликс, который и прежде никогда не приходил вовремя, явился на сей раз еще позднее обычного. Прижимая ладонь ко лбу, он извинялся за опоздание слабым, страдальческим голосом.
— От этой проклятой английской погоды нервы совсем расшатались, — жаловался он. — В Лондоне такая тяжелая атмосфера после опьяняющей парижской легкости, такая кругом грязь и тоска невыносимая! Ваше письмо, тетушка, подали мне прямо в постель. Видели бы вы, что со мною сталось, когда я узнал о пропаже денег! Я упал на подушки да так и лежал на них труп трупом. Вашей милости надо бы поосторожнее обрушивать такие новости на людей чувствительных. Но ничего — мой лакей просто золото: живо накапал эфиру на кусочек сахару и подсунул мне. Я сказал: «Альфред (это его так зовут), Альфред, одень меня!» Альфред стал меня одевать, и, верите ли, я чувствовал себя, как в былые дни, когда на меня натягивали первые в жизни штанишки. Скажите, Альфред ничего не забыл? На месте ли подтяжки? Фрак? Дорогая тетушка! Мистер Трой! Чем помочь вам? Что сказать? Что сделать?
Леди Лидьяр, которую душевные переживания племянника нимало не тронули, кивнула адвокату.
— Говорите вы, — сказала она.
— Полагаю, — начал адвокат, — ее милости, так же как и мне, хотелось бы в первую очередь услышать, что вы, мистер Суитсэр, думаете обо всей этой истории.
— Расскажите мне ее еще раз, — попросил Феликс.
Мистер Трой терпеливо повторил все от начала до конца и стал ждать ответа.
— Итак? — сказал Феликс.
— Итак? — сказал мистер Трой. — Вы смотрите на дело свежим глазом. Кто, по-вашему, мог украсть деньги?
— Вы только что упоминали священника — ну, того, кому адресовано было письмо с банкнотой. Как его звали?
— Его преподобие Сэмюел Брэдсток.
— Вы просите назвать имя человека, которого я подозреваю?
— Да, — сказал мистер Трой.
— Я подозреваю его преподобие Сэмюела Брэдстока, — сказал Феликс.
— Если ты явился поупражняться в глупых остротах, — вмешалась леди Лидьяр, — отправляйся лучше обратно в постель. Тебя просят высказаться серьезно.
— Я и высказываюсь совершенно серьезно — спокойно возразил Феликс. — Вашей милости, вероятно, неведом первый принцип, которого надлежит придерживаться при расследовании любого преступления. Я бы назвал его принципом всестороннего охвата. Будем рассуждать логически. Можем ли мы подозревать в совершении кражи кого-либо из прислуги? Нет. Приемную дочь вашей милости? По внешним признакам — да; но вы, разумеется, слишком хорошо ее знаете, чтобы полагаться на внешние признаки. Подозреваете ли вы Моуди? Нет. Мистера Гардимана, который в это время оказался у вас в гостях? Смешно даже предполагать. Но в тот же самый час в доме находился и ваш покорный слуга. Может быть, вы подозреваете меня? То-то и оно! Сама мысль об этом вам кажется нелепой. Что ж, подведем итоги. Слуги, приемная дочь, Моуди, Гардиман, Суитсэр — вне подозрений. Кто остается? Его преподобие Сэмюел Брэдсток.
Столь убедительная демонстрация принципа всестороннего охвата не произвела на леди Лидьяр никакого впечатления.
— Мы зря теряем время! — резко сказала она. — Ты не хуже меня понимаешь, что городишь чепуху.
— Отнюдь, — возразил Феликс. — Среди людей более или менее приличных профессий никто так не озабочен постоянным добыванием денег, как священники. Право, святые отцы ничем не гнушаются! Ну кто еще, скажите, вечно требует от вас денег? Кто сует вам под нос мешок для пожертвований? Кто рассылает своих людей по домам выклянчивать по нескольку шиллингов под видом пасхальных сборов? Священники, ваша милость. Брэдсток как раз и есть священник. По-моему, все вполне логично. Попробуйте-ка меня разубедить!
Мистер Трой уже собрался было его разубеждать, но леди Лидьяр благоразумно вмешалась.
— Когда человек упорно продолжает нести откровенную чушь, — сказала она, — окружающим лучше молчать: любые слова только еще больше подстегивают упрямца. У меня к тебе лишь один вопрос, — продолжала она, обращаясь к Феликсу, — и либо ты ответишь на него серьезно, либо мы на этом распрощаемся.
После столь красноречивого предисловия она попросила племянника ответить, что он думает о возможности и целесообразности обращения к французской полиции.
Феликс отнесся к тетушкиному предложению в точности так же, как накануне мистер Трой.
— Французские полицейские, — сказал он, — безусловно, умнее, но вряд ли храбрее английских. Дома, в привычной обстановке, они творят порой настоящие чудеса. Но не забывайте, милая тетушка, что англичане и французы — две самые непохожие друг на друга нации на земле. Французские полицейские могут выучить английский язык, но постичь нашу жизнь, наш национальный характер им не под силу. Поручите им частное расследование в городе Пекине — и они со временем разберутся в проблемах и взаимоотношениях китайцев. Другое дело Лондон: сколько бы они ни бились, душа англичанина так до конца и останется для них тайной за семью печатями. Да они после первого же проведенного в Лондоне воскресенья запросятся обратно в Париж! Здесь ведь по воскресеньям никаких развлечений — ни концертов, ни балов; театры, музеи, галереи заперты на замок, открыты одни пивные; на улицах все как повымерло, только и шевеления, что от колоколов на колокольнях до от торговцев дешевым мороженым. У меня перебывали сотни французов, впервые приехавших в Англию, и все до единого во вторую субботу устремлялись обратно в Париж, лишь бы не проводить еще одно кошмарное воскресенье в Лондоне! Впрочем, если угодно, можете попытаться. Пришлите мне краткое изложение дела, я передам его одному чиновнику с рю Жерусалем, который всегда рад мне услужить. Надеюсь, — продолжал Феликс, обернувшись к мистеру Трою, — у кого-нибудь записан номер пропавшей банкноты? Если похититель успел переправить ее в Париж, мой знакомый наверняка поможет ее разыскать.
— Номер есть у троих, — отвечал мистер Трой, — у мисс Изабеллы Миллер, мистера Моуди и меня.
— Вот и хорошо, — сказал Феликс. — Пришлите его мне вместе с изложением дела. Могу ли я быть еще чем-нибудь полезен? — обратился он к тетушке. — Одно, согласитесь, утешительно: кража совершена в доме той, кто может себе позволить спокойно отнестись к этому испытанию. А вдруг бы что-то подобное случилось со мной? Боже, страшно представить!
— Испытание выпало мне дважды, а такого даже я не в состоянии пережить спокойно, — возразила леди Лидьяр. — Сумма предназначалась для благотворительных целей, и я сочла своим долгом выплатить ее во второй раз.
Феликс встал, неверными шагами страдающего человека подошел к стулу леди Лидьяр и с пылким восхищением поцеловал тетушкину руку.
— Вы неподражаемы! — воскликнул он. — Верите ли, благодаря вам я готов примириться с человеческой натурой. Какое благородство! Какая щедрость! Мистер Трой, если я вам больше не нужен, мне лучше вернуться в постель, а то у меня кружится голова и ноги подкашиваются. Но ничего, как только Альфред меня уложит, мне тут же полегчает. Дай вам Бог здоровья, тетушка! Никогда еще я так не гордился родством с вами, как сегодня. Мое почтение, мистер Трой! Так не забудьте прислать изложение дела! Не скатиться бы ненароком с лестницы… Впрочем, пустяки: у вас там в прихожей стоит швейцар, если что, он меня поднимет. Замечательный малый, ленивый и жирный, как боров, — мне бы его заботы! Au revoir![2]Au revoir! — И, послав воздушный поцелуй, он нетвердой походкой направился к двери — Феликс Суитсэр, возможно, несколько поблекший, но услужливый и внимательный, как всегда; Феликс Суитсэр, который еще никогда никому из ближних не отказывал в дружеской помощи.
