— Давайте вернемся, поедим, а к вечеру пойдем на равнину.
Вечером мы остановились на месте нашего старого лагеря в Муту-Умбу, под большими деревьями, неподалеку от дороги. Тут мы когда-то разбили свой первый лагерь в Африке. Деревья были все такие же высоченные, развесистые, ярко-зеленые, ручей — все такой же прозрачный и быстрый, а местность — так же хороша, как и в тот день, когда мы впервые пришли сюда. Только ночи стали жарче, дорога покрылась толстым слоем пыли, и мы успели повидать множество новых мест.
Чтобы добраться до Рифт-Велли, мы проехали по красноватой песчаной дороге через высокое плато, затем вверх и вниз через холмы, поросшие кустарником, и по лесистому склону до края ущелья; у наших ног расстилалась равнина, дремучий лес и длинное, обмелевшее у берегов озеро Маньяра, в дальнем конце своем усеянное сотнями тысяч розовых точечек, — это сидели на воде фламинго. Дальше дорога круто бежала вниз, потом по ровному дну долины, через теснимые лесом возделанные участки, где зеленел маис, бананы и какие-то неизвестные мне деревья, потом мимо индийской лавки и многочисленных хижин, через два моста над прозрачными быстрыми ручьями и снова лесом, теперь уже более редким, с широкими прогалинами; наконец, мы свернули на другую дорогу, пыльную и ухабистую, которая через заросли кустарника привела нас к тенистому лагерю Муту-Умбу.
В сумерках фламинго снялись с места. Воздух наполнился шумом, похожим на посвист утиных крыльев, когда стая летит в предрассветной мгле, но более громким, протяжным и мерным. Мы со Стариком слегка подвыпили. Мама была очень утомлена, а Карл опять хмурился. Мы отравили ему радость победы над носорогом, а теперь, когда это было позади, он боялся неудачи в охоте на сернобыка. Кроме того, в прошлый раз им пришлось иметь дело не с леопардом, а с великолепным львом, огромным, темногривым, — он не желал расстаться с тушей носорога, когда они пришли к ней на другое утро, а стрелять в него было нельзя, потому что там был какой-то львиный заповедник.
— Этакая досада! — сказал я, искренне стараясь настроиться на мрачный лад, но мне было слишком весело, чтобы я мог сочувствовать чужим неприятностям. Мы со Стариком, разбитые усталостью, сидели, попивая виски с содовой, и оживленно болтали.
На другой день мы выслеживали сернобыков в сухой и пыльной долине Рифт-Велли и наконец заметили стадо довольно далеко, за холмами, выше масайской деревни. Сернобыки отличались от местных ослов только изумительными, косо поставленными черными рогами; на первый взгляд все они были одинаково хороши. Но, присмотревшись внимательнее, я заметил, что два или три самца выгодно отличаются от остальных; сидя на земле, я выбрал одного — как мне казалось, самого красивого — и, когда стадо растянулось вереницей, прицелился и выстрелил. Я слышал цоканье пули, видел, как сернобык, отделившись от стада, стал описывать круги все быстрее и быстрее, и понял, что теперь он мой. Больше я не стрелял.
Как оказалось, Карл наметил себе ту же жертву. Я, не зная этого, прицелился тщательно, эгоистически стремясь хоть на этот раз завладеть лучшей добычей; впрочем, Карлу удалось все же убить другого сернобыка, ничуть не хуже моего, прежде чем стадо скрылось, оставляя за собой облако серой пыли. Если бы не чудесные рога, охота на этих животных была бы не более увлекательной, чем охота на домашних ослов, и как только подъехал грузовик, а М'Кола с Чаро освежевали головы сернобыков и разделали туши, мы двинулись к лагерю сквозь тучи пыли, от которой наши лица быстро посерели, а долина слилась в бесконечное знойное марево.
Мы провели в этом лагере два дня. Предстояло добыть несколько зебровых шкур, обещанных друзьям в Америке, а свежевальщику требовалось время, чтобы как следует обработать их. Охота на зебр оказалась скучным делом; теперь, когда трава выгорела, равнина после холмов казалась однообразной, жаркой и пыльной, и я помню, как мы сидели у муравейников, и вдалеке, в сероватой дымке проносилось галопом стадо зебр, поднимая пыль, а по желтой равнине, где над какими-то белыми пятнами кружили птицы, мчался к нам грузовик с африканцами, которые должны были разрубить мясо и отвезти его в поселок. Из-за этой жары я сделал несколько неудачных выстрелов по газели, которую проводники попросили убить на мясо, — после трех-четырех промахов я ранил ее на бегу, а потом почти до полудня гонялся за ней по равнине, прежде чем настиг и добил ее.
В тот день мы проехали через селение, мимо лавки какого-то индийца, — стоя на пороге, он улыбался нам заискивающей улыбкой, в которой было и братское дружелюбие, и робкая надежда незадачливого торговца, — свернули влево по узкой тропе, окаймленной кустарником, в густой лес, потом через ручей по шаткому деревянному мостику; дальше лес поредел, и мы очутились на травянистой саванне, простиравшейся до поросшего тростником озера — оно почти все высохло, только в дальнем конце его поблескивала вода и розовели фламинго.
На опушке, в тени деревьев, ютилось несколько рыбачьих шалашей, а дальше колыхались под ветром густые травы; дно высохшего озера казалось беловато-серым от множества животных, которые при появлении нашего автомобиля тревожно закопошились. Эти животные, показавшиеся нам сначала такими мелкими, были болотные антилопы, которые, издали, когда двигались, выглядели странно неуклюжими, а вблизи, когда стояли на месте, — стройными и грациозными.
Мы выехали из густой невысокой травы и покатили по сухому дну озера; всюду справа и слева от нас текли ручьи, образуя тростниковое болото со множеством протоков, и над ним летали утки; видели мы и большие стаи гусей, рассевшихся на травянистых кочках посреди болота. Дно было плотное и твердое, но дальше оно стало влажным и мягким; мы вышли из машины и уговорились, что Карл с Чаро и я с М'Кола пойдем по обе стороны болота, стреляя и спугивая птиц, а Старик и Мама отправятся к высокому тростнику у левого берега озера, где ручей тоже образовал болотце, — на это болотце, по нашим расчетам, и должны были перелететь утки.
Мы видели, как шли по открытому месту эти двое — рослая, грузная фигура в выцветшей вельветовой безрукавке и маленькая — в штанах, серой защитной куртке, походных сапогах и широкополой шляпе; потом, пригнувшись, они исчезли в сухом тростнике, и мы тронулись с места. Но едва мы добрались до ближайшего ручья, выяснилось, что наш план никуда не годится. Даже тщательно выбирая место, прежде чем поставить ногу, мы проваливались до колен в прохладный ил, а когда грязи поубавилось и кочек, окруженных водой, стало больше, я несколько раз провалился по пояс. Утки и гуси не подпускали нас на выстрел, а как только первая стая перелетела туда, где засели наши охотники, грянул резкий короткий дуплет из ружья Мамы, утки метнулись в сторону и полетели к озеру, остальные же мелкие стайки и все гуси тоже перекочевали на открытую воду. Стая черных ибисов, походивших своими загнутыми книзу клювами на огромных караваек, поднялась с болота по ту сторону ручья, где шел Карл, и, покружив высоко над нами, опять села в тростник. Всюду попадались бекасы, черные и белые кулики, и, потеряв надежду подобраться к уткам, я начал стрелять бекасов, к великому неудовольствию М'Кола. Мы прошли все болото, затем я перебрался еще через ручей, где вода была мне по плечи, так что пришлось держать над головой ружье и охотничью куртку, а затем встретилась глубокая и быстрая речка, над которой летали чирки, и я убил трех.
Уже смеркалось, когда я нашел Старика и Маму на другом берегу этой речки, у самого озера. Вода везде была слишком глубока, чтобы идти вброд, а дно мягкое, но в конце концов я обнаружил сильно размытый след бегемота, который вел в реку. Здесь дно было плотное, но вода доходила мне до шеи. По этому следу я перешел на другой берег. Когда я выбрался на сушу и стал отряхиваться, стая чирков стремительно пролетела над моей головой, я схватил ружье и выстрелил почти наугад в сумерках; то же самое сделал Старик, и три птицы тяжело плюхнулись в высокую прибрежную траву. После тщательных поисков мы нашли всех трех. С разгона они пролетели гораздо дальше, чем можно было ожидать, а так как тем временем почти стемнело, мы двинулись по серому высохшему илу к нашей машине; я был весь мокрый, башмаки полны воды. Жена моя радовалась, что мы добыли уток, — впервые со времени охоты в Серенгетти: мы все помнили, какое вкусное у них мясо. Впереди уже виднелась машина, казавшаяся издали очень маленькой, за ней полоса грязи, затем травянистая саванна, а дальше лес.
На другой день мы вернулись в лагерь с охоты на зебр, покрытые серой смесью пота и пыли после езды через равнину. Мама и Старик оставались в лагере, им нечего было делать на охоте и незачем было глотать пыль, а мы с Карлом целый день провели на солнцепеке, и теперь наше раздражение вызвало одну из тех перепалок, которые обычно начинаются так:
