Неделю спустя общее собрание колхозников утвердило председателем колхоза приезжего Давыдова, а завхозом – Островного. Коллективизация в Гремячьем шла трудно: вначале подчистую резали скот, чтоб не обобществлять его, затем укрывали от сдачи семенное зерно.
Партсекретарь Нагульнов развелся с Лукерьей из-за того, что прилюдно голосила по высылаемому Тимофею Рваному, своему возлюбленному. А вскоре известная своей ветреностью Лушка встретила Давыдова и сказала ему: «Вы посмотрите на меня, товарищ Давыдов... я женщина красивая, на любовь дюже гожая...»
Половцев и Яков Лукич сообщили единомышленникам с соседнего хутора, что восстание назначено на послезавтра. Но те, оказывается, изменили намерения, прочитав статью Сталина «Головокружение от успехов». Думали, что дуриком всех загонять в колхоз – приказ центра. А Сталин заявил, что «можно сидеть и в своей единоличности». Так что с местным начальством, жестко гнувшим на коллективизацию, они поладят, «а завернуть противу всей советской власти» не гоже. «Дураки, Богом прокляты!.. – кипел Половцев. – Они не понимают, что эта статья – гнусный обман, маневр!» А в Гремячьем за неделю после появления статьи было подано около ста заявлений о выходе из колхоза. В том числе и от вдовой Марины Поярковой, «любушки» предсельсовета Андрея Разметнова. А полчаса спустя Марина, самолично впрягшись в оглобли своей повозки, легко увезла борону и запашник со двора бригады.
Отношения народа и власти снова обострились. А тут еще приехали подводы из хутора Ярского и прошел слух, что за семенным зерном. И в Гремячьем вспыхнул бунт: избили Давыдова, сшибли замки с амбаров и стали самочинно разбирать зерно. После подавления бунта Давыдов пообещал ко «временно заблужденным» административных мер не применять.
К 15 мая колхоз в Гремячьем посевной план выполнил. А к Давыдову стала захаживать Лушка: газетки брала да интересовалась, не соскучился ли по ней председатель. Сопротивление бывшего флотского было недолгим, и скоро об их связи узнала вся станица.
Островнов встретил в лесу сбежавшего из ссылки Тимофея Рваного. Тот велел передать Лукерье, что ждет харчей. А дома Лукича ждала неприятность несравненно более горшая: вернулся Половцев и вместе со своим товарищем Лятьевским поселился у Островнова на тайное жительство.
Давыдов, мучаясь тем, что отношения с Лушкой подрывают его авторитет, предложил ей пожениться. Неожиданно это привело к жестокой ссоре. В разлуке председатель затосковал, поручил дела Раз-метнову, а сам отъехал во вторую бригаду подсоблять поднимать пары. В бригаде постоянно зубоскалили по поводу непомерной толщины стряпухи Дарьи. С приездом Давыдова появилась еще тема для грубоватых шуток – влюбленность в него юной Вари Харламовой. Сам же он, глядя в ее полыхающее румянцем лицо, думал: «Ведь я вдвое старше тебя, израненный, некрасивый, щербатый... Нет... расти без меня, милая».
Как-то перед восходом солнца к стану подъехал верховой. Пошутил с Дарьей, помог ей почистить картошку, а потом велел будить Давыдова. Это был новый секретарь райкома Нестеренко. Он проверил качество пахоты, потолковал о колхозных делах, в которых оказался весьма сведущ, и покритиковал председателя за упущения. Моряк и сам собирался на хутор: ему стало известно, что накануне вечером в Макара стреляли.
В Гремячьем Разметнов изложил подробности покушения: ночью Макар сидел у открытого окна со своим новоявленным приятелем шутником и балагуром дедом Щукарем, «по нему и урезали из винтовки». Утром по гильзе определили, что стрелял человек невоевавший: солдат с тридцати шагов не промахнется. Да и убегал стрелок так, что конному не догнать. Выстрел не причинил партийному секретарю никаких увечий, но у него открылся страшный насморк, слышный на весь хутор.
Давыдов отправился на кузню осматривать отремонтированный к севу инвентарь. Кузнец, Ипполит Шалый, в беседе предупредил председателя, чтоб бросал Лукерью, иначе тоже получит пулю в лоб. Лушка-то не с ним одним узлы вяжет. И без того непонятно, почему Тимошка Рваный (а именно он оказался незадачливым стрелком) стрелял в Макара, а не в Давыдова.
Вечером Давыдов рассказал о разговоре Макару и Разметнову, предложил сообщить в ГПУ. Макар решительно воспротивился: стоит гэпэушнику появиться на хуторе, Тимофей тут же исчезнет. Макар самолично устроил засаду у дома своей «предбывшей» жены (Лушку на это время посадили под замок) и на третьи сутки убил появившегося Тимофея с первого выстрела. Лукерье дал возможность попрощаться с убитым и отпустил.
В Гремячьем тем временем появились новые люди: два ражих заготовителя скота. Но Разметнов задержал их, заметив, что и ручки у приезжих белые, и лица не деревенские. Тут «заготовители» предъявили документы сотрудников краевого управления ОГПУ и рассказали, что ищут опасного врага, есаула белой армии Половцева, и профессиональное чутье подсказывает им, что он прячется в Гремячьем.
После очередного партсобрания Давыдова подкараулила Варя, чтоб сказать: мать хочет выдать ее замуж, сама же она любит его, дурака слепого. Давыдов после бессонных раздумий решил осенью на ней жениться. А пока отправил учиться на агронома.
Через два дня на дороге были убиты два заготовителя. Разметнов, Нагульнов и Давыдов сразу же установили наблюдение за домами тех, у кого покупали скот. Слежка вывела на дом Островного. План захвата предложил Макар: они с Давыдовым врываются в дверь, а Андрей заляжет во дворе под окном. Двери им после недолгих переговоров открыл сам хозяин. Макар ударом ноги вышиб запертую на задвижку дверь, но выстрелить не успел. Возле порога полыхнул взрыв ручной гранаты, а следом загремел пулемет. Нагульнов, изуродованный осколками, погиб мгновенно, а Давыдов, попавший под пулеметную очередь, умер на следующую ночь.
...Вот и отпели донские соловьи Давыдову и Нагульнову, отшептала им поспевающая пшеница, отзвенела по камням безымянная речка...
В убитом Разметновым человеке сотрудники ОГПУ опознали Лятьевского. Половцева взяли через три недели недалеко от Ташкента. После этого по краю широкой волной прокатились аресты. Всего было обезврежено более шестисот участников заговора.
Колымские рассказы (1954-1973)
Сюжет рассказов В. Шаламова – тягостное описание тюремного и лагерного быта заключенных советского ГУЛАГа, их похожих одна на другую трагических судеб, в которых властвуют случай, беспощадный или милостивый, помощник или убийца, произвол начальников и блатных. Голод и его судорожное насыщение, измождение, мучительное умирание, медленное и почти столь же мучительное выздоровление, нравственное унижение и нравственная деградация – вот что находится постоянно в центре внимания писателя.
Автор вспоминает по именам своих товарищей по лагерям. Вызывая в памяти скорбный мартиролог, он рассказывает, кто и как умер, кто и как мучился, кто и на что надеялся, кто и как себя вел в этом Освенциме без печей, как называл Шаламов колымские лагеря. Мало кому удалось выжить, мало кому удалось выстоять и остаться нравственно несломленным.
Никого не предавший и не продавший, автор говорит, что выработал для себя формулу активной защиты своего существования: человек только тогда может считать себя человеком и выстоять, если в любой момент готов покончить с собой, готов к смерти. Однако позднее он понимает, что только построил себе удобное убежище, потому что неизвестно, каким ты будешь в решающую минуту, хватит ли у тебя просто физических сил, а не только душевных. Арестованный в 1938 г. инженер-физик Кипреев не только выдержал избиение на допросе, но даже кинулся на следователя, после чего был посажен в карцер. Однако от него все равно добиваются подписи под ложными показаниями, припугнув арестом жены. Тем не менее Кипреев продолжал доказывать себе и другим, что он человек, а не раб, какими являются все заключенные. Благодаря своему таланту (он изобрел способ восстановления перегоревших электрических лампочек, починил рентгеновский аппарат), ему удается избегать самых тяжелых работ, однако далеко не всегда. Он чудом остается в живых, но нравственное потрясение остается в нем навсегда.
Лагерное растление, свидетельствует Шаламов, в большей или меньшей степени касалось всех и происходило в самых разных формах. Двое блатных играют в карты. Один из них проигрывается в пух и просит играть на «представку», то есть в долг. В какой-то момент, раззадоренный игрой, он неожиданно приказывает обычному заключенному из интеллигентов, случайно оказавшемуся среди зрителей их игры, отдать шерстяной свитер. Тот отказывается, и тогда кто-то из блатных «кончает» его, а свитер все равно достается блатарю.
