Да, видно – много он путешествовал, много дорог исходил в этих башмаках… Вон какие большие, с резинками, стоптанные, каблуки сбиты, кожа потрескалась… Кто знает, сколько пришлось ему пережить, как он устал, намучился?
Ей очень хочется тихонько постучаться в соседний номер. Но она преодолевает искушение и затворяет дверь. Волнение ее растет, вот и дети что-то запаздывают. Наверное, пошли посмотреть, как там море, они ведь обещали.
Только с земли все равно не разберешь! Море такое большое… Океан… Ну, скажут, что все хорошо. Разве она им поверит? Вот ему, синьору из соседнего номера, поверить можно. Он знает. Она прислушивается, прикладывает ухо к стене – нет ли какого шума? Нет. Тихо. А ведь скоро полдень. Неужели все еще спит?
Звонок. Это к обеду. Из всех дверей выходят люди, они вдут по коридору, к лестнице, в столовую. Старушка снова высовывается – интересно, заметят они башмаки или не заметят. Нет. Не замечают. Идут и не смотрят. Приходит коридорный – дети только что вернулись и ждут ее в столовой. И она идет вниз.
В номерах никого. Коридор пуст. Тишина. Только пара башмаков стоит перед закрытой дверью.
Бедные, обиженные башмаки!
Никому они не нужны, стоят без дела, совсем поношенные. Отслужили… Им как будто не по себе, и они так жалобно просят, чтобы их унесли отсюда, забрали наконец.
Примерно через час постояльцы возвращаются из столовой. Старушка смотрит и цепенеет от ужаса. Все останавливаются, начинаются пересуды. Американец… приехал вчера вечером… Видел его кто-нибудь? Он приехал из Генуи… Наверное, прошлую ночь не спал… Да, наверное, качка была… Он из Америки, пересек океан… Страдал от морской болезни, много ночей не спал… вот, теперь отдыхает, будет спать целый день. Ну, что вы! Разве тут заснешь? Такой шум!
Башмаки стоят перед закрытой дверью, и почему-то никто не приближается к ним, все выстроились полукругом. Спор разгорается. Лакей бежит за управляющим. Тот посылает за хозяином. Они по очереди стучатся в номер. Ответа нет. Пробуют открыть дверь. Заперто изнутри. Они стучат громче… еще громче… Ничего. Сомнений быть не может. Надо заявить в полицию! К счастью, отделение тут рядом. Вскоре является комиссар, с ним слесарь и два жандарма. Слесарь открывает дверь. Жандармы сдерживают толпу. В номер входят комиссар и хозяин гостиницы.
Человек, приехавший из Америки, умер в чужой постели в первую ночь после приезда. Он умер во сне, и вот – лежит, подложив ладонь под щеку, как ребенок. Должно быть – удар.
А те, кто остался в живых, кого беспокойная жизнь соединила здесь на один день, бросили свои дела, свои бесконечные хлопоты и толкаются у входа в крохотную ячейку большого улья, где так внезапно оборвалась чужая жизнь.
– Сюда нельзя!
В комнате заперлись следователь и врач. Но через трещину в двери можно разглядеть зеркало, а в нем отражается кровать и мертвое тело – вон, видите? – вон его лицо – ой, какой бледный! Ладонь положил под щеку… как будто спит… точно ребенок… Кто он такой? Как его звали? Никто не знает. Известно только, что приехал он из Америки, из Нью-Йорка. Куда он ехал? К кому? Неизвестно. В карманах и в чемодане обнаружены бумаги, но в них тоже нет никаких сведений. Предприниматель… Довольно туманно. В портфеле нашли 65 лир, в кошельке – немного мелочи. Один из жандармов ставит на мраморную доску комода бедные, осиротевшие башмаки со стоптанными каблуками.
Толпа понемногу тает, одни идут наверх, другие – вниз, третьи – на улицу, по своим делам.
Только старушка, которая так хотела узнать, качает на море или не качает, стоит перед дверью. Дети зовут ее, она не слышит. Она плачет, ей жалко этого человека. Он умер после трудного путешествия, которое так скоро предстоит ей самой!
Главный вход закрыли в знак траура. Извозчики ругаются, носильщики еще больше – им неудобно ходить через маленькую боковую дверь.
– Закрыто? Почему это?
– Да так. Тут в гостинице умер…
