Он подошел по аллее к окну и заглянул в комнату. Там сидела она — его поэма, которую он сочинил себе сам. Она пела, и слезы слышались в ее голосе. Дамы, расположившись на диване, обменивались многозначительными взглядами.
А в это время за лавровыми кустами, на скамейке, попыхивая сигарами, переговаривались вполголоса два господина. Прислушавшись, муж разобрал слова:
— Вот что значит коньяк.
— Да, говорят, она выпивает.
— А винят во всем мужа.
— Какое бесстыдство? Да она пристрастилась к спиртному еще в ателье у Юлиана. Ты ведь знаешь, она собиралась статья художницей, но — ничего не вышло. И когда в салоне ей дали от ворот поворот, она вцепилась в этого несчастного, чтобы прикрыть свою неудачу замужеством.
— Да, я слышал об этом. Она его так измучила, что он сделался похожим на тень. Поначалу в Париже они жили своим домом, и, хотя были наняты две служанки, она жаловалась, что превратилась в мужнину прислужницу. Всем заправляла она одна — и, несмотря на это, называла себя мужниной рабыней. Она погубила дом, отдав его на разграбление слугам, а он только молча смотрел, как все идет прахом, не вправе ни во что вмешиваться. Когда же он предложил план спасения, она воспротивилась; скажи он «черное», она требовала белого. Она разрушила его волю и пошатнула разум. Затем они перебрались в пансион, чтобы жена освободилась от домашних дел и могла посвятить себя искусству. И вот теперь, когда она избавлена и от готовки, и от других хлопот, то даже не берется за кисть, а только развлекается в обществе подружки. Она и его хотела отвратить от работы и ввергнуть в пьянство, но не преуспела в этом и потому ненавидит мужа еще и за его нравственное превосходство.
— Да он просто тряпка! — воскликнул второй собеседник.
— Да уж, но, увы, такова наша участь. Он до сих пор влюблен в нее, хотя прошло двенадцать долгих лет. Но хуже всего то, что человек, который раньше обладал таким могуществом, чье слово приводило в трепет и членов парламента, и газетчиков, теперь утратил свою силу. Мы с ним беседовали перед обедом, и я бы сказал, он не вполне здоров.
— Поговаривают, что жена хочет запереть его в сумасшедшем доме, а подружка только и рада помочь ей в этом.
— Фу ты черт! А он-то гнет спину, как каторжный, лишь бы жена могла развлекаться.
— А знаешь, за что она презирает его больше всего? За то, что он не может обеспечить ее так, как ей бы того хотелось. «Муж, который не в состоянии обеспечить собственную жену, ce n'est pas grand' chose[4]», — сказала она на днях за обедом. У меня есть основания полагать, что, выходя замуж, она рассчитывала, что своими статьями он поможет ей сделать карьеру художницы. Но увы, политические взгляды заставили его отказаться от участия в газетах, которые задают у нас тон, да и богемы он сторонится — с этим кругом у него мало общего.
— Выходит, она хотела его использовать, а когда оказалось, что он для этого не пригоден, потеряла к нему интерес. Но для того, чтобы кормить семью, он вполне сгодится.
«Нынче я плачу в ночной тишине», — донеслось из гостиной.
Паф! За орешником раздался сухой треск, послышался хруст веток и шорох песка.
Мужчины вскочили с мест.
На песчаной дорожке распростерся приличного вида человек, головой привалившись к ножке стула.
Пение смолкло, дамы выбежали в сад.
Подруга жены спрыснула мертвого одеколоном из флакончика.
— Фи, труп! — восклицает она, поняв, что это не обморок; она зажимает нос и отступает назад.
Господин постарше склоняется над телом, чтобы послушать сердце. Не выдержав, он поднимает голову:
— Да замолчите же вы, наконец!
— Какая наглость! — возмущается подруга.
Жена, лишившись чувств, падает к ней в объятия, и дамы тут же окружают ее самой нежной заботой.
— Бегите за врачом! — кричит господин постарше. — Скорее!
Но никто и не думает двигаться с места, все толпятся вокруг женщины, которой сделалось дурно.
— Подумайте, какое горе он причинил своей жене! Ну и муж, ну и муж! — причитает подруга.
— Вы хоть бы вспомнили об умирающем — нет, женский обморок важнее. Влейте ей в рот глоток коньяку и она очнется!
— О, негодяй получил по заслугам! — восклицает подруга.
— Ну нет, он, безусловно, заслуживал лучшего, чем живьем попасть в ваши руки. Стыдитесь, женщины, и почитайте кормильца семьи!
Выпустив руку умершего, мужчина поднимается с земли.
— Кончено, — произносит он.
И вправду, все было кончено.
Завтрак (фр.)
Пьеса Анн-Шарлотт Леффлер (1849—1892), направленная против общественных предрассудкой в отношении женщин
Из оперы Ф. Давида «Лалла Рук». (Перевод Л. Зорина.)
Немногого стоит (фр.)
