— О! — пробормотал Ле — Гра, прикрывая красивые глаза.
— Да! — крикнул Гюден, — неповиновение дошло уже до того, что офицеры насмехаются над генералами, а простые солдаты ворчат, когда им отдают приказания…
— Генерал! — прошептал Ле — Гра, — солдаты в неповиновении заходят еще дальше: они не только ропщут, но и не едят по целым дням.
— Я их в этих горах не могу угощать обедами!..
— Они тоже не рассчитывают на такое чудо и поэтому преспокойно грабят швейцарские деревни и городки. Они пришли из единой и неделимой республики, должны были нести на острие штыков братство и другие прелести, а пока что принесли сюда насилие и грабеж и оставляют после себя руины и пепелища. Что сделали мы с Мейрингеном и Иннерткирхеном?
— Кого вы осмеливаетесь спрашивать об этом, гражданин? — закричал Гюден.
— Генерала, имеющего право приговорить меня к смерти и расстрелять. Я безвестный офицер, у меня нет никакой родни, даже дяди, который бы мне покровительствовал… Оно и понятно! Я вышел из низов. В сентябрьские дни меня можно было видеть среди санкюлотов[14]. И поэтому, когда генерал бригады Цезарь — Шарль — Этьен Гюден де — ля — Саблоньер спрашивает меня…
— Я не отвечаю на подобные оскорбления! — с высокомерием сказал генерал, отвернувшись от дерзкого капитана и выпятив губу. — Никакой дядя мне не покровительствует, я сам выдвинулся! Я был на Сан — Доминго, в Арденнской армии под командованием Феррана, в Северной и Рейнской армии, был в Германии под командованием Моро. Кровью и ранами я заслужил эполеты в долине Кинциг…
— Капитан Ле — Гра хочет предложить план операции, целью которой является взятие Гримзеля, — медленно и холодно проговорил подполковник Лабрюйер, мужчина огромного роста с широким бритым лицом, отвислой нижней губой и угрюмым выражением умных глаз. Он молчал до сих пор, с совершенным безразличием рассматривая ногти, словно весь этот спор велся на незнакомом ему языке.
— Капитан Ле — Гра? — переспросил генерал, усилием воли сдерживая охвативший его гнев и стараясь скрыть блеск ненависти в глазах. — Слушаю… Что это за план?
— Вчера под вечер, — снова заговорил Ле — Гра, — возвращаясь после рекогносцировки возвышенности в долине Хасле, я при приближении к водопаду Хандег увидел крестьянина, который на одном из склонов горы косил траву. Я дал знак гренадерам, и мы подошли с ними к подножию горы так осторожно, что швейцарец нас не заметил. Я тихо скомандовал, и четыре солдата взяли его на прицел. Тогда я крикнул ему, чтобы он немедленно спустился к нам. Крестьянин онемел от ужаса. Он быстро сполз по крутому склону и в испуге остановился перед нами. Я стал его допрашивать, откуда он и что там делал. Это крестьянин из Гуттаннена, фамилия его Фанер. Узнав, что мы идем из Иннерткирхена к горе Хасле, он и другие жители деревушки бежали со своим скотом и домашним скарбом и скрылись среди голых скал. На вопрос, где они сейчас находятся, он показал рукой на кручи. Действительно, в вышине слышался звон колокольчиков, которые здешние пастухи привязывают на шею коровам и козам. Я стал подробно расспрашивать крестьянина о горных тропах и дорогах, так как мне казалось немыслимым взять перевал лобовой атакой, о чем я вчера уже имел честь говорить в вашем, гражданин генерал, присутствии. После долгого допроса мне удалось выжать из него сведения, что на Гримзель можно подняться не только низом, не только по берегу Ааре, как требуется по плану операции, но и верхом, через горы. Я тогда и подумал, — продолжал Ле — Гра, — чем карабкаться на перевал снизу по отвесным, как стена, скалам, правда завернувшись в тогу французского гения, но зато под градом пуль и камней, не лучше ли зайти по горам в тыл неприятеля и свалиться на него как с облаков, налететь на лагерь, как коршун налетает на гнездо овсянок…
Гюден сел на стул, совершенно подавленный этим сообщением. От волнения губы у него так пересохли, что он не в состоянии был произнести ни слова. Он страдал невыносимо и, не поднимая глаз, чувствовал, что Ле — Гра смотрит на него и, может, сам того не замечая, снисходительно улыбается.
— Где этот крестьянин? — спросил, наконец, командующий.
— Я держу его под стражей в отведенной мне квартире. Мы разговаривали с ним ночью. Собственно, подполковник…
— Он действительно знает тропу, по которой могут пройти пять батальонов?
— Он говорит, что есть какое‑то место, где можно перевалить через горы. Конечно, переход очень трудный. Надо идти по ледникам…
— Ах, вот как! — проронил Гюден, лишь бы что‑нибудь сказать.
— Оттуда мы можем сразу подняться на Фурка или спуститься прямо к Урзерену. Крестьянин согласился проводить нас до самого Гримзеля. Я спросил, какую он хочет награду за это, и он сказал, что хотел бы получить в собственность луг на правом берегу Ааре у входа в ущелье Хасле. Не знаю, правильно ли я сделал, пообещав ему…
— Проводник будет щедро награжден, если заслужит. Там видно будет. Каким бы то ни было путем, но мы выступаем, — с решительным видом сказал генерал. — Во всяком случае, я хочу видеть этого человека и поговорить с ним сам. Через минуту я выйду. Объявите войскам, что мы выступаем.
Покинув квартиру генерала, оба офицера, предложившие новый план наступления, прошли сквозь толпу солдат и направились к большому деревенскому дому, неподалеку от кирки. Там сидел задержанный Фанер; несколько солдат стерегли его пуще глаза. Оба офицера снова стали задавать Фанеру вопросы, на которые он отвечал на ломаном французском языке. Едва им удалось понять все, что он говорил, и отметить на карте названные им пункты, как раздались громкие, возгласы, возвестившие, что командующий уже вышел. Офицеры прервали допрос, и Фанера под конвоем солдат, впереди которых шел Ле — Гра, вывели на улицу. Гюден стоял на вымощенной площадке у входа на постоялый двор. Перья и широкие галуны на его треуголке, шитье на высоком, отогнутом воротнике и широких отворотах мундира, несмотря на полумрак, блестели так ослепительно, что Фанер сразу узнал в нем командующего и снял шляпу. Удивила его только молодость начальника. Гюдену было двадцать девять лет.
Длинные, черные, как вороново крыло, волосы, падали кольцами на его плечи. Красивые черные глаза приветливо улыбались храбрецам, в его лице приветствовавшим Францию. Офицеры строили солдат в ше ренги, выводя на дорогу роты, уже готовые к маршу. Второй, четвертый и пятый батальоны стояли еще на лугах. Часть первого еще только умывалась на берегу Ааре. Солдаты расчесывали длинные, покрытые пылью и спутанные волосы, собирали их на затылке в косу и связывали друг дружке шнурками, стирали рубахи и торопясь надевали их мокрыми, чинили обувь и чистили карабины.
Две длинные шеренги уже одетых гренадеров вытянулись вдоль изгороди по обе стороны улицы. Красные помпоны и трехцветные кокарды на больших черных шляпах образовали длинную яркую кайму; белые кожаные портупеи и ремни патронташей, перекрещивавшиеся на груди солдат, отчетливо выделялись на фоне черных платков и синих мундиров. Но вся колонна имела ободранный и жалкий вид. Почти у всех солдат обувь была дырявая, гамаши без пуговиц, истрепанные, как мокасины, штаны разного цвета и происхождения. Из‑за отворотов мундира, вырезанных на груди полукругом, выглядывали вместо жилетов грязные рубахи. Но пуговицы на жабо и сзади на фалдах, к которым пристегивались полы мундира, были начищены у всех кирпичом до блеска.
Гюден в сопровождении нескольких офицеров прошел вдоль строя и затем повернул к дому, в дверях которого стоял Ле — Гра с Фанером.
— Вот проводник, генерал, — сказал капитан, раздвигая солдат.
Командующий увидел перед собой мужчину высокого роста с огромными руками и ногами. Лицо его чуть не до самых глаз заросло рыжеватой бородой, давно не стриженные волосы копной торчали на большой голове. Большие и ласковые серые глаза смотрели на начальника с любопытством, глаза потомка норманнов, которые, как рассказывает легенда, пришли из Скандинавии, поселились в долине Хасле и выстроили здесь поселки. На Фанере была рваная короткая куртка, грязная рубаха, короткие дерюжные штаны. Обут он был в деревянные башмаки без передков, подбитые гвоздями с огромными шляпками и подвязанные веревочками.
— Есть ли отсюда дорога на Гримзель, кроме тон, что идет по дну долины? — спросил Гюден.
— Дорога?.. Нет, дороги нету.
— Но ты же говорил, что можно пройти?
— Пройти можно, — ответил Фанер. — Да, пройти можно.
— Где же этот проход?
— Там, — ответил крестьянин, шагнув вперед и показав на ближайшую вершину слева от Гуттаннена. Чтобы увидеть этот проход, всем пришлось задрать головы.
— Ты думаешь, что там может пройти вся наша колонна?
— Может ли пройти?.. Вся колонна?.. Отчего же не пройти? Конечно, может… Там пройдет всякий, кто знает дорогу. А кто не знает и кто послабее, тот должен идти низом, а потом вдоль азер. Кому спешно нужно в Реальп, Хоспенталь или в Андерматт, тот идет верхней дорогой. Понятно, кто знает местность. Ну, а если у кого слабые руки или ноги…
