— Эта дама выглядит очень умной и сведущей, — прошептала мисс Бартлетт на ухо кузине. — Нам повезло.
И действительно, на них обрушился целый шквал сведений. Сидевшие за столом наперебой кричали, что им необходимо посмотреть, когда посмотреть, как останавливать электрический трамвай, как избавляться от попрошаек, сколько не жалко отдать за веленевую бумагу, да как им понравится то или иное место! Пансион Бертолини решил, единодушно и единогласно, что они обязаны все это увидеть и все это попробовать. Куда бы кузины ни обратили свой взор, отовсюду им отзывчиво улыбались и наперебой что-то кричали. И над всеми голосами возвышался голос самой умной дамы, сидевшей во главе стола, которая не унималась:
— Прато! Они обязаны поехать в Прато! Там такое изысканное убожество — слов нет! Я обожаю это местечко. Так приятно сбросить с себя путы респектабельности и хорошего тона!
Молодой человек по имени Джордж взглянул на умную даму, затем задумчиво уставился в свою тарелку. Он и его отец не участвовали в общем оживлении. Люси, которая переживала свой успех, тем не менее пожалела об этом. Ей никогда не доставляло удовольствия, если кто-то оставался в тени, а потому, встав, она обернулась и попрощалась с сидящими напротив беглым нервным поклоном.
Отец не заметил поклона; сын же ответил на него, но не поклоном: приподняв брови, он улыбнулся, но так, словно улыбка его предназначалась не только Люси.
Девушка поспешила за кузиной, уже проскользнувшей за занавески — занавески, которые так и норовили хлопнуть вас по лицу и казались более тяжелыми, чем ткань, из которой они были сшиты. По ту сторону стояла сама ненадежная синьора с Энери, сыном, и Викторьер, дочерью. Синьора желала своим гостям доброго вечера, и сцена выходила прелюбопытная — кокни пытались изобразить изящество и воспитанность Южного Лондона. Еще более любопытной оказалась гостиная, чей тяжеловесный комфорт соперничал с гостиными пансионов в Блумсбери. Неужели это все-таки Италия?
Мисс Бартлетт уже устроилась в туго набитом кресле, своим цветом и очертаниями напоминавшем помидор. Она беседовала с мистером Бибом, и в процессе разговора ее узкая вытянутая головка ритмично раскачивалась взад-вперед, словно хотела пробить находящуюся перед ней невидимую стену.
— Мы так признательны вам, — говорила Шарлотта. — Первый вечер значит так много. Когда вы вошли, мы едва не стали участницами пренеприятнейшей сцены.
Священник выразил свое сожаление.
— Кстати, вам не знаком пожилой человек, сидевший за столом перед нами? — спросила мисс Бартлетт.
— Это Эмерсон, — ответил мистер Биб.
— Он ваш друг?
— Скорее приятель, как это обычно бывает в пансионах.
— Тогда я умолкаю.
Но священник вынудил ее продолжить.
— Я нахожусь здесь в качестве, так сказать, компаньонки и наставницы своей юной кузины, — сказала Шарлотта, — и с моей стороны было бы необдуманно подвергать ее опасности зависеть от обязательств по отношению к совершенно незнакомым людям. Манеры этого человека оставляют желать лучшего. Я же действовала из самых лучших побуждений.
— Ваш поступок совершенно естественен, — сказал священник. Лицо его стало задумчивым, и через пару мгновений он добавил: — Хотя, если бы вы приняли его предложение, большого вреда не было бы.
— Никакого вреда, я совершенно согласна. Но нам не хотелось брать на себя никаких обязательств.
— Эмерсон несколько странный человек, — сказал мистер Биб и замолчал. После минутного колебания он вновь заговорил: — Я не думаю, чтобы он пожелал как-то воспользовался тем, что вы приняли его предложение. Вряд ли он даже рассчитывал на благодарность с вашей стороны. У него есть одно хорошее качество, хотя я и не уверен, что оно такое уж хорошее, — он всегда говорит то, что думает. Эмерсон живет в комнатах, достоинства которых совершенно не ценит, и считает, что эти достоинства могли бы оценить вы. Он совсем не думал о каких-то с вашей стороны обязательствах; еще меньше он стремился демонстрировать хорошие манеры. Это очень трудно, по крайней мере для меня, понять человека, который всегда говорит правду.
Люси, до сих пор не участвовавшая в разговоре, искренне обрадовалась:
— Я надеялась, что он хороший человек. Я всегда верю в то, что люди хорошие.
— Я полагаю, вы правы. Он очень хороший и очень скучный. Я отличаюсь от него во всех отношениях. Кроме того, надеюсь, что и вы отличаетесь. Правда, Эмерсон принадлежит к тому разряду людей, с которыми скорее не соглашаешься, чем подвергаешь критике. Когда он впервые появился здесь, здешних обитателей возмутило его поведение, что было совершенно естественно. У него нет ни капли такта, а его манеры… я не хочу сказать, что у него плохие манеры, но он никогда не может удержать своего мнения при себе. Мы едва не пожаловались на него нашей наводящей тоску синьоре, но я рад сообщить, что мы вовремя передумали.
— Могу ли я из этого заключить, — проговорила мисс Бартлетт, — что он социалист?
Мистер Биб принял к сведению это удобное слово, слегка, впрочем, дрогнув губами.
— И вероятно, — продолжила Шарлотта, — сына своего он воспитал тоже социалистом?
— Я плохо знаю Джорджа, — ответил священник, — поскольку он еще не научился говорить. Похоже, он весьма милое создание, к тому же неглуп. Понятно, он наделен отцовскими манерами, и вполне вероятно, что он тоже социалист.
— О, какое облегчение! — воскликнула мисс Бартлетт. — Так вы полагаете, нам следовало принять их предложение? И вы считаете меня излишне подозрительной и глупой?
— Ни в коей мере! — ответил мистер Биб. — Я совсем не имел этого в виду.
— Но мне, вероятно, не нужно извиняться за свою очевидную грубость?
Священник ответил, что в этом нет никакой необходимости, и встал, чтобы отправиться в курительную комнату. В его последних словах Шарлотта услышала нотки раздражения.
— Он, наверное, решил, что я зануда, — проговорила мисс Бартлетт, когда священник скрылся за дверью. — Почему же ты все время молчала, Люси? Определенно, ему нравится говорить с тем, кто помоложе. Я не собиралась монополизировать его внимание. Я надеялась, что ты проведешь с ним весь вечер и все время обеда.
— Он очень милый, — воскликнула Люси. — Я отлично это помню. Он способен увидеть что-то доброе в каждом человеке. И никто не принимает его за священника.
— Лючия!
— Но ты же понимаешь, что я имею в виду! Как обычно смеются священники? А мистер Биб смеется как обычный человек.
— Смешная девочка! — улыбнулась Шарлотта. — Как ты напоминаешь мне свою мать! Интересно, понравился бы ей мистер Биб?
— Уверена, что понравился бы. Как и Фредди, — сказала Люси.
— Я полагаю, он понравился бы всем в Уинди-Корнер, в этом уголке моды и стиля. Я же больше привыкла к Танбридж-Уэллз, а мы там все безнадежно отстали от времени.
— О да! — протянула Люси уныло.
В реплике Люси была скрыта нотка неодобрения. Но Шарлотта не могла точно определить, касалось ли это неодобрение ее самой, или мистера Биба, или стильного мира Уинди-Корнер, или же узкого мирка Танбридж-Уэллз. Она попыталась локализовать эту нотку в пространстве, но, как это бывало обычно, не смогла. Сама мисс Бартлетт старательно избегала высказываться неодобрительно о ком-либо или о чем-либо, а потому добавила:
— Я боюсь, ты находишь меня весьма скучной компаньонкой.
Люси же подумала про себя: «Какая же я эгоистичная и злая! Нужно быть осторожнее. Шарлотта так ужасно переживает свою бедность!»
К счастью, одна из маленьких пожилых леди, которая уже некоторое время ласкала кузин доброй мягкой улыбкой, приблизилась и попросила позволения опуститься в кресло, оставленное мистером Бибом. Получив разрешение, она принялась мило щебетать об Италии, о том, насколько решительный шаг ей пришлось сделать, отправившись сюда, о том, как вознаграждена она была за свою решительность резким улучшением состояния здоровья сестры. Она говорила и говорила — о необходимости плотно закрывать окна по ночам и полностью опустошать бутылки с водой по утрам и еще о тысяче вещей. Обо всем она говорила с самой милой улыбкой, и ее разговор был гораздо более достоин внимания, чем бурные тирады о гвельфах[2] и гиббелинах[3], которые доносились из противоположного угла гостиной. И это была настоящая катастрофа, а не просто какой-то эпизод — когда в своей спальне она обнаружила нечто, что гораздо хуже блохи, но несколько лучше, чем кое-что еще…
— Но здесь так же безопасно, как и в Англии, — уверяла пожилая леди. — В синьоре Бертолини так много чисто английского.
— Тем не менее в наших комнатах пахнет, — сообщила бедная Люси. — И мы боимся идти спать.
— Это все внутренний дворик, — вздохнула леди и, быстро поменяв тему, проговорила: — Жаль, что мистер Эмерсон был недостаточно тактичен за обедом. Мы все так за вас переживали.
