— Шестьдесят пять лет. Но у них в роду все крепкие, сеньор доктор. Дед дожил до ста лет, я не раз видел его в лавке…
— Как это, в лавке?
Перейра еще туже скрутил платок и удивленно посмотрел на фидалго: неужели он не знает истории Саншеса Лусены? Дед Лусены, Мануэл Саншес, торговал пряжей в Порто, на Огородной улице. Жена у него тоже была миловидная, модница…
— Прекрасно! — отрезал фидалго. — Это делает честь Саншесам Лусенам. Семья, создававшая себе положение, вышедшая в люди… Не спорю, Перейра, в депутаты от Вилла-Клары годится лишь такой человек, как Саншес: помещик, связанный с Вилла-Кларой глубокими корнями, известный всему округу. Но ведь одного этого мало: депутат должен обладать способностями и энергией. В ответственный момент, в минуту кризиса депутат встает во весь рост и увлекает за собой палату!.. И, кроме того, друг Перейра, в политике добивается своего лишь тот, у кого крепкая глотка. А между тем… в каком положении дорога на Риозу? Все еще в чертежах, в красном карандаше… А если бы Саншес Лусена поднял крик в Сан-Бенто, телеги моего друга Перейры уже скрипели бы по ровному тракту…
Перейра сокрушенно покачал головой.
— Насчет этого фидалго, пожалуй, прав. Пора бы, давно пора кому-нибудь пошуметь насчет риозского шоссе… Пожалуй, в этом фидалго прав!
Но фидалго не отвечал: он с упоением поедал ароматную похлебку, поданную в новой глиняной миске, с пучком зелени. Тогда Перейра пододвинулся поближе, положил на край стола руки — черные и жесткие после полувекового труда на земле, точно древесные корни, — и заговорил о главном: он решился обеспокоить фидалго в час обеда лишь потому, что на этой неделе думают начать рубку леса на дальнем урочище в Сандине, и желал бы заблаговременно, пока не явились другие, потолковать насчет аренды «Башни»…
Гонсало, не донеся ложку до рта, поглядел на него с веселым удивлением:
— Вы хотели арендовать «Башню», Перейра?
— Я хотел потолковать с фидалго… Ведь вы отпустили Рельо…
— Но я уже договорился с Каско, с Жозе Каско из Бравайса! На днях мы почти что решили дело… То есть уже с неделю назад…
Перейра медленно поскреб подбородок, обросший редкими волосами. Что ж, очень жаль, очень жаль… Он только в субботу узнал про недоразумение с Рельо. А не секрет, на чем решено у них с Каско?
— Нет, дружище, какой тут секрет? Девятьсот пятьдесят милрейсов…
Перейра вытащил из жилетного кармана черепаховую табакерку и не спеша втянул понюшку в ноздрю, аккуратно наклонившись над циновкой. Что ж, опять-таки жаль, очень жаль… сожалительно даже и для самого фидалго. Что ж делать! Коли слово дано… А только жаль: усадьба больно хороша; уже с Иванова дня он подумывал, не поговорить ли с фидалго. Времена, правда, тяжелые, но он, Перейра, дал бы тысячу и пятьдесят… даже тысячу сто пятьдесят милрейсов!
Гонсало забыл про похлебку; от волнения при мысли о столь заметном повышении ренты краска прилила к его благородному лицу. Заманчиво было также заручиться прекрасным арендатором, лучшим хозяином во всей округе, человеком богатым, имеющим счет в банке.
— Вы серьезно, Перейра?
Старый крестьянин положил табакерку на стол и твердо ответил:
Сеньор доктор, не такой я человек, чтобы явиться в «Башню» к вашей милости и попусту трепать языком! Я люблю так: ладный разговор — так пиши договор… Но коли поместье уже сдано…
Он взял табакерку и оперся тяжелой рукой о стол, чтобы встать; но Гонсало взволнованно воскликнул, отталкивая тарелку:
— Постойте, милейший!.. Я не все вам рассказал насчет Каско. Понимаете… Да вы же знаете и сами, как иной раз бывает. Каско приходил, мы вели переговоры; я просил девятьсот пятьдесят милрейсов и поросенка к рождеству. Он сперва согласился, потом передумал… Пришел опять, с кумом; потом еще раз — с женой, с кумом, с пасынком и с собакой. Потом один. Ходил по усадьбе, все обмерял, нюхал землю, кажется, даже пробовал на зуб. Дотошный малый! Вечером явился ко мне, долго кряхтел и наконец выдавил, что дает девятьсот пятьдесят милрейсов, но без поросенка. Я уступил поросенка. Мы пожали друг другу руки, выпили по чарке. Условились, что он придет, чтобы окончательно все обсудить и составить договор. С тех пор я его не видел — почти две недели! Ясно: уже раздумал и жалеет. Короче говоря, контракта с Каско нет… Был только разговор вообще, мы в принципе сошлись на девятистах пятидесяти. Но я ненавижу неопределенность и уже думал, что надо бы поискать кого-нибудь поверней!
Перейра недоверчиво тер подбородок. Он любит, чтобы в делах все было чисто как стеклышко. С Каско он всегда ладил и не станет перебивать у него аренду, подарите ему за это хоть целое графство!.. Каско парень грубый, горячий… Нет, тут все должно быть начистоту, в ссору ввязываться нам не с руки. Контракт, положим, не подписан. Но слово-то дано?
Гонсало Мендес Рамирес, поспешно доедавший суп и наливавший себе вина, чтобы успокоить нервы, пристально, даже сурово посмотрел на крестьянина:
— Милейший, о чем это вы? Если бы я окончательно дал слово Каско, стал бы я договариваться или даже просто толковать с вами об аренде «Башни»?!
Перейра склонил голову. Опять-таки и это верно!.. А коли так, то будем говорить напрямик, без обиняков, Имение он знает, все давно подсчитано — он даст сеньору доктору тысячу сто пятьдесят милрейсов, но без поросенка. Не берется он также поставлять молоко, овощи и фрукты для дома; конечно, фидалго человек холостой, ему не так уж много надобно. Но в «Башне», древнем рыцарском гнезде, кишмя кишит челядь и приживалы. Каждый норовит ухватить побольше, каждый берет лишку… Словом, такое уж у нас правило. Для фидалго и даже для всей прислуги вполне достанет усадебного огорода и сада. Разумеется, сад и огород потребуют правильной обработки, но он, Перейра, чтобы сделать приятное сеньору доктору, уж так и быть приглядит сам за усадьбой, наведет полный порядок… В остальном можно оставить условия прежнего договора, контракт подпишем на той неделе, в субботу. Что ж, по рукам?
Гонсало несколько мгновений молчал; ресницы его нервно дрожали; потом решительно протянул Перейре руку ладонью вверх:
— Бейте! Теперь все! Теперь слово дано!
— Да будет с нами бог, — заключил Перейра и, опершись на зонт, начал подниматься. — Стало быть, в субботу, в Оливейре… Контракт подпишете вы, ваша милость, или сеньор падре Соейро?
Фидалго размышлял:
— Нет, дружище, в субботу ничего не получится. Я, правда, буду в Оливейре, но это день рождения сестрицы Марии Грасы.
Перейра вновь приоткрыл в почтительной улыбке испорченные зубы.
— Вон оно что! Надеюсь, сеньора дона Мария да Граса в добром здоровье? Давненько я ее не видел! С прошлого года, с самой процессии господа крестного пути в Оливейре. Душевная сеньора!.. А что сеньор Жозе Барроло? Хороший тоже господин сеньор Жозе Барроло. Отличное у него имение, «Рибейринья»… Лучшее имение в округе! Да, богатое именьице… Куда до него усадьбе Андре Кавалейро, там же, по соседству… называется «Бискайя». Небо и земля!
Фидалго из Башни, очищавший персик, улыбнулся:
— Андре Кавалейро ничем не может похвастать, Перейра. Ни хорошей усадьбой, ни чистой совестью.
Крестьянин поглядел на него с удивлением. А он-то думал, что фидалго по-прежнему в дружбе с сеньором Кавалейро… Не в политике, конечно, но во всем остальном! Оба такие отменные господа… дворяне…
— Ну, нет. Я и Кавалейро? Я его не приемлю, ни в политике, ни во всем остальном. Вовсе он не политик. И не дворянин. Обыкновенный осел. И к тому же с норовом.
Перейра, опустив глаза, молчал. Потом заключил:
— Так, стало быть, договорились: в городе, в субботу. Если фидалго не против, заглянем к нотариусу Гедесу, подпишем бумагу, и вся недолга. Фидалго, если я верно понял, будет у сестрицы Грасы?
— Да, непременно. Приходите туда к трем часам. Там же поговорим и с падре Соейро.
— Сеньора падре Соейро тоже что-то не видать.
— О, ваш падре Соейро перебежчик. В «Башню» его теперь не заманишь. Переселился в Оливейру, поближе к своей любимице Грасе… Значит, вы не выпьете даже рюмку портвейна? Ну, смотрите… Так до субботы, Перейра. И не забудьте расцеловать от меня внучонка.
— Душевно благодарен, сеньор фидалго. Нет, нет, как можно? Не надо меня провожать. Я тут не заплутаюсь. Пойду загляну на кухню, покалякаю с тетей Розой. А «Башню» я знаю как свои пять пальцев еще со времен вашего батюшки, царство ему небесное… Давно уж у меня руки чешутся навести в имении порядок, чтобы все было честь по чести, как я люблю!
Прихлебывая кофе, Гонсало предавался приятным мыслям о заключенной сделке, газету он так и не развернул. Лишних двести милрейсов дохода! И притом «Башня» окажется в опытных руках Перейры, настоящего хозяина, который самозабвенно любит землю, сумел превратить пустыри Монте-Агры в образцовое хозяйство, вырастить на них отличные хлеба, виноградники, сады… Мало того: Перейра состоятельный человек, сможет, при надобности, уплатить и вперед… Вот еще одно доказательство, что «Башня» — прекрасное имение: стал бы иначе прижимистый, никогда ничем не рискующий Перейра добиваться аренды?.. фидалго уже почти жалел, что не запросил тысячу двести милрейсов. В общем, хорошее выдалось утро! Да, собственно, никакого формального договора с Каско действительно не было. Поговорили так, вообще, о возможной аренде «Башни», собирались в дальнейшем обсудить поподробней новую цену — девятьсот пятьдесят милрейсов… Только и всего. Было бы чистейшим безумием, глупой щепетильностью, отказать из-за этого Перейре и отдать имение Каско, обыкновенному крестьянину, работающему по старинке, — из тех, что еле-еле наскребывают себе на пропитание и с каждым годом все больше портят и истощают землю!..
