Шолом-Алейхем - Менахем-Мендл. Новые письма

И вообще, ты должна знать, дорогая моя супруга, что нынче такое время, когда все ищут свободное место. Мир становится тесней. Люди ищут землю, народы — страну. Возьми, например, славян, которые на Балканах. Им было тесно. Ребята хотели земли. Что же они сделали? Объединились вчетвером против турка, вооружились до зубов, поставили на карту свои жизни и заплатили за все кровью, настоящей красной кровью… Спрашивается: если люди рискуют жизнью, ставят свою кровь против куска земли, почему же нам не рискнуть капиталами? Почему бы нам не поставить на карту деньги?.. Деньги-то не кровь, совсем не кровь. Деньги — это деньги, а кровь — это кровь… Не более того, но я боюсь только одного, ох, боюсь, — склок.

У наших евреев ничего не начинается без склоки… А о молодежи и говорить нечего, взяли себе моду, о чем бы ни зашла речь, добираются до «языка», и начинается раздор. Заговорят ли об академии в Стране Израиля[255], первое дело — язык, на каком языке то есть нужно учить? Заговорят о колониях в Аргентине[256] — опять язык, на каком языке нужно там разговаривать? Заговорят о хедерах в «черте»[257] — опять-таки перейдут на язык. Это главное. Кто говорит — святой язык, кто говорит — русский, кто говорит — польский, кто говорит — испанский, кто говорит — турецкий[258]. Только ни о каком идише никто и слышать не хочет. Идиш — Боже упаси! Только услышат слово «идиш» — из них дух вон! И может быть, они не так уж неправы, потому что как же это будет выглядеть, если евреи вдруг будут говорить на идише?.. Послушай-ка, красиво получится, если начнутся раздоры из-за языка, на каком языке то есть нужно говорить в той новой стране, которая в Африке? И еще красивей будет, когда выгнанные из деревень евреи, которые сейчас находятся у вас в Касриловке, приедут, Бог даст, в новую еврейскую страну, а им велят говорить или на африканском, или на святом языке, или даже на русском, лишь бы не на идише! Это будет называться не «сотворит отмщение народам»[259], а «сотворит отмщение иудеям»… Перевернутый мир, перевернутые люди с перевернутыми головами! Я рассчитываю, если на то будет воля Божья, быстренько взяться за этих людей, проветрить им мозги… Но сейчас для этого неподходящее время. Ужас, что творится. Гоняют, сажают, душат, глушат, давят, лают, травят, жгут, выставляют, тычут в нас пальцами и смеются над нашими горестями… Вот ты пишешь мне, например, о несчастьях, которые случились у вас с Шарогродскими и Гортовыми, которые так ужасно нелепо погибли, бедняги. Что ты вообще знаешь, глупенькая? Это же малая малость по сравнению с тем, что сейчас творится в мире!

Возьми, например, историю, настоящий содом, которая случилась здесь у нас неподалеку, около Варшавы, в деревеньке Понтев, ты об этом, верно, уже прочитала в газете? Польские мужики, злодеи, взяли и подожгли еврейский дом, полив прежде стены керосином, никому не дали спастись, да еще и стояли, смеялись и смотрели, как евреи поджариваются, — и так в дыму и пламени погибло восемь душ! Нынче настало такое время, глупенькая, время издевательств и насмешек, время крови, и воды, и яда, и вероотступничества, и железных розог… Но для нас это не ново, мы переживали времена и похуже, большие беды, и эти, даст Бог, переживем, с Божьей помощью, увидишь!..

Короче говоря, дорогая моя супруга, сама видишь, что мне здесь, слава Богу, хватает забот и я не вовсе погрузился, как ты говоришь, в дела с турком. Но поскольку у меня нет времени, буду краток. Если на то будет воля Божья, в следующем письме напишу обо всем гораздо подробней. Дал бы только Бог здоровья и счастья. Поцелуй детей, чтобы они были здоровы, передай привет теще, чтобы она была здорова, и всем членам семьи, каждому в отдельности, с наилучшими пожеланиями

от меня, твоего супруга

Менахем-Мендла

(№ 125, 15.06.1913)

Моей дорогой супруге, разумной и благочестивой госпоже Шейне-Шейндл, да пребудет она во здравии!

Прежде всего, уведомляю тебя, что я, слава Тебе, Господи, нахожусь в добром здоровье, благополучии и мире. Господь, благословен Он, да поможет и впредь получать нам друг о друге только добрые и утешительные вести, как и обо всем Израиле, — аминь!

Затем, дорогая моя супруга, да будет тебе известно, что в думу я не лезу, с депутатами дела не имею и пустозвонов терпеть не могу. Я держусь того мнения, что те милые люди, которые хотят нам добра и заявляют, что мы не таковы, какими нас ославили, трудятся понапрасну — я полагаю, что для нас их речи, напротив, величайшее зло. Если бы я, к примеру, был депутатом среди прочих депутатов Государственной думы, я бы предложил Пуришкевичу с Марковым и Замысловским[260], чтобы они выступили как можно пространней, и, когда бы они наговорились, я бы только тогда встал и холодно сказал бы им так:

— Все? Вы все сказали, что хотели? Можно и мне слово вставить? Коли так, должен вам сказать, учители и господа мои[261], что вы правы совершенно во всем. Теперь давайте все аккуратно перечислим, пункт за пунктом, и вы увидите, что я во всем с вами согласен: 1) Вы утверждаете, что нас следует выгнать из деревень, так как мы — непьющий народ. Истинно, и достоверно все это, и несомненно![262]Мы — непьющий народ. Даже слишком непьющий! Возьмите деревню с тремя тысячами Иванов, и пусть там живет один-единственный Йенкл, так он непьющий. Постоянно трезвый! Никто не видел, чтобы он хоть раз в сто лет шатался или обругал кого-нибудь. О том, чтобы взять топор и проломить кому-нибудь голову, — и речи нет. Разумеется, такой человек опасен. Как же его можно оставить проживать в деревне? 2) Вы утверждаете, что у нас следует отнять все источники доходов, потому что мы слишком умный народ и можем сделать из снега творожники, а из рубля — два, так что вам трудно с нами конкурировать. Истинно, и достоверно все это, и несомненно! Разумеется, в этом-то и несчастье, но кто виноват в этом несчастье, учители и господа мои, как не вы сами, не допускающие нас ни к чему, кроме торговли? 3) Вы утверждаете, что вы потому не допускаете нас ни к какой государственной службе, что мы для вас слишком бойкие, мы можем, дескать, за короткое время, не дай Бог, дать вам лучших офицеров, величайших генералов, отличных чиновников, директоров гимназий, следователей с прокурорами, губернаторов с министрами, как это происходит в других странах. Истинно, и достоверно все это, и несомненно! Дал бы Бог, чтобы все это было так же верно, как это будет не скоро… 4) Вы утверждаете, что, хотя вы нас ни к чему не подпускаете, хотя вы гоните нас, и изгоняете нас, и преследуете нас, и всякий день выдумываете новые наветы и новые притеснения, но все это не может нас разорить, и, напротив, мы, по вашим словам, играем все большую роль: богатейшие заводчики, по вашим словам, из наших, лучшие банкиры — из наших, крупнейшие экспортеры — из наших, о шпегелянтах на бирже и говорить нечего. Кроме нас, там нет ни одной собаки — истинно, и достоверно все это, и несомненно! Я говорю вашими же словами: так было и так будет. Пропало дело, учители и господа мои, и вы сами в этом виноваты, как я вам об этом уже говорил. 5) Вы утверждаете, что даже в писательском деле, в книгах и газетах, а также в делах пения и музыки мы занимаем у вас лучшие места, можно сказать, самые почетные. Но в этом вы уже не виноваты. Это от Бога, и никакой человек тут не поможет. Можно со скандалом выставить бедного еврея из деревни, вышвырнуть больную еврейку со всей ее худобой, можно придумать, как вырвать последний кусок из ее рта. Можно устроить человеку такую горькую жизнь, что тот побежит куда глаза глядят. Но вырвать мозг из головы, перо — из руки, голос — из горла — это вещь невозможная!.. 6) Вы утверждаете, что наши дети жадны до вашей науки и перегоняют в ней ваших детей, так что с нашими детьми и сравниться нельзя. Истинно, и достоверно все это, и несомненно! Наши дети, помимо того, что у них хорошие головы, очень хотят учиться, и это вы добились того, чтобы они этого хотели. Вы сами! Коль скоро вы ищете объяснения, извольте: процент и процент на процент[263], и если так долго давить, так в конце концов что-нибудь выдавится… Конечно, это хорошее объяснение, но кто же вам заявит, что вы, не дай Бог, неправы? То же самое, что происходит с младшими в гимназиях и университетах, происходит и со старшими на военной службе. Следует нас, говорите вы, полностью вышвырнуть с военной службы, и тут вы, бедняжки, правы, потому что на что вам слушать, как мы заявляем: «Что это такое, подати мы платим, солдат в армию даем, почему же вы считаете нас пасынками?..» Где же справедливость? Где человечность? Где Бог? — но кто в наше время говорит о таких вещах?.. Внимание, у меня осталось еще одна претензия! 7) Это кровавый навет[264], что мы, по вашим словам, убиваем ваших маленьких детей и используем их кровь на Пейсах, но эту претензию мы оставим до другого раза. Потому что зачем же нам дурачить самих себя? Как говаривал мой ребе, да покоится он в мире, когда наступал четверг и мы должны были пересказать ему все, что прочитали за неделю, а мы, бывало, не знали, но начинали раскачиваться и распевать[265], чтоб он думал, что мы знаем: «Вы знаете, проходимцы, что я знаю, что вы и не начинали учить Гемору, так какого же черта вы раскачиваетесь?..» Этим я хочу вам сказать, учители и господа мои: вы же знаете, что я знаю, что вы знаете, что все это блеф, так что ж вы рассказываете сказки?.. Вам ведь они нужны только для того, чтобы отчасти оправдать самих себя в своих собственных глазах, а отчасти чтобы оправдаться перед целым светом в том, что вы преследуете нас якобы за то, что мы дикий народ с дикими древними обычаями. «Только представьте себе — они используют кровь на Пейсах!..» С другой стороны, разве свет не знает нас дольше, и лучше, и ближе? Но какое все это имеет значение? Шумиха-то поднята. Я тебя обвиняю в том, что у тебя сестра крестилась. Как, у тебя нет сестры? Поди докажи!.. Короче, учители и господа мои, как вы видите, я согласился почти со всеми пунктами вашего обвинения. Осталось выяснить только одно: на что мы вам? Не правильней ли было бы вам избавиться от такого несчастья? Вы только представьте себе, учители и господа мои, какая жизнь для вас настанет, когда вы в один прекрасный день проснетесь, а у вас не осталось ни одного еврея, даже на развод!.. Каким образом? Попросите меня, и я вам по-доброму предложу простую и почтенную комбинацию. К чему вам эти душевные страдания, хлопоты, расходы? К чему вам все это? Объявите во всеуслышание во всех бесмедрешах, синагогах и молельнях, что каждый еврей, который захочет уехать, пусть едет себе, ради Бога, на здоровье, получив железнодорожный билет третьего класса до границы и сотню на карманные расходы… Посчитайте-ка, учители и господа мои, во сколько это вам обойдется. Можно сказать, сущие пустяки! Ну, поезд мы не считаем — это же ваши поезда, — остается только мелочь на расходы. Не о чем говорить! Пусть будет шесть миллионов евреев[266], по сотне на каждого, получаем круглым счетом шестьсот миллионов. Не хватает всего четырехсот миллионов до миллиарда. Неужто у вас не найдется какого-то миллиарда рублей, чтобы избавиться от такой кучи евреев, не сглазить бы?.. Решайте сами, учители и господа мои, даю вам год времени подумать…